[Несостоявшаяся рецензия-2]
pertaesus — 10.08.2010Стихи А. Василевского не желают быть «поэзией», их вполне устраивает статус виньеток и маргиналий. Они нарочито «простоваты» и не лишены расчетливой «глупизны».
Оттого их бессмысленно «разбирать» и «критиковать»: заизвесткованная скука заведомо безразлична к любой оценке. Она дезориентирует и ироника, и славослова.
В сущности, книга представляет собой одну бесконечную вариацию на классическую тему: «Претит от истин и красот». С одним отличием: в новой версии нет ни драматизма, ни комизма.
Взяться им неоткуда, поскольку ценностный мир героя полностью разрушен: «дух уже не захватывает / ни по какому поводу», «жизнь безвкусна, как миска попкорна».
Герой Василевского – это воплощенное отсутствие, щель, заполненная мусором бытия: «я понял себя в эти дни / (грызя подмосковный сухарь) / воронам и крысам сродни / всеядная умная тварь».
«Мир зачитан до дыр», на него остается лишь глазеть: «можно не думать не понимать / просто смотреть смотреть».
Вялые интонации, выцветшие мысли, нарочито расслабленный стих. Равнодушие и к бытию, и к небытию: «этой осенью, этой зимою / все равно, что будет со мною».
Никакой метафизики – одно «веществование», «гимн баналу». Мир, в котором торжествуют «клим-самгинские» покумекивание и похмыкивание.
Исчезнувшее из мира «иное» вытеснено бытовыми мелочами, наблюдениями, не притязающими на то, чтобы быть сентенциями, обрывками медиа-образов:
«Никакой тебе здесь волк не товарищ. / Хорошо запоминай все приметы. / Если знаешь комбинацию клавиш, / Лара Крофт успеет выхватить пистолеты».
Память чтения не менее «мусорна» и выхватывает только «скандальное»: «Лев Николаевич / вернулся из гостей / в дурном настроении. // «Кохановская – стерва, / и все стервы», – / записал он в дневнике».
Обесценившийся мир не является ни гротескным, ни абсурдным – это бесконечная плоскость. Даже отвращение к умиранию переживается здесь слишком отчужденно, чтобы по-настоящему саднить:
«безрадостное жевание / мучительное испражнение / неинтересный бред / самого себя изживание»; «смерть брезгливо перешагивает» через труп, «не задерживаясь идет к молодым».
После прочтения книги выясняется, что «немолодому агностику» оказывается почти нечего сказать о мире, кроме того, что он «страшен, как московский вокзал», и в нем «есть что-то метафизически порочное».
В общем, «Хищник смотрит на Чужого, Чужой на Хищника», и описание их единоборства, определенно, не станет «достояньем слависта». Что, впрочем, вполне устраивает автора, а вслед за ним – и нас.
(Рец. на кн.: Василевский А. Все равно. – М. : Воймега. 2009. – 52 с.)
[«Портняжу, бездельничаю. Рисую Марата в чулке. Стрижей.»]
(См. для сравнения "наст." рец. - они презабавны:
http://magazines.russ.ru/ural/2010/5/ko16.html
http://magazines.russ.ru/arion/2010/1/ro22.html)
|
</> |