Непростая жизнь простого парикмахера

Мы разговорились с ней легко, по-весеннему.
Заросший косматый дядька и хрупкая молодая женщина, быстро
скомкавшая разговор по мобильнику со своим сыном-школьником.
Обратилась ко мне:
– Как вас стричь?
Я повторил привычный алгоритм («Тут, тут и тут вот так. Виски
прямые».) и вспомнил к слову, что много лет назад мне по
журналистским делам довелось побывать в училище, где девчонки
учились на парикмахеров. У них были болванки – головы с волосами на
одной половине, а другая половинка была разлинована – всё
чин-чинарём, постигать марсианскую карту человеческой башки.
– Ой, а у нас болванок не было! – сказала парикмахерша Ира, а я
вывернул голову и посмотрел на неё не через зеркало, а в упор. Она
засмеялась: – Нет, ну, правда! У нас была учебная парикмахерская, и
мы там, после двух месяцев теории, на живых людях –… тренировались.
Ой, знаете, они так забавно голову в плечи втягивали – прям по
самую макушку!
Я засмеялся, представив отважных Матросовых, подставляющих уши под
неопытные руки с трясущимися пальцами… И вспомнил, кстати, как мне
в детстве в парикмахерской немножко ухо ножницами жамкнули. Не до
крови, а просто царапнули, но в четыре года это было море
эмоций.
– Ой, да, у меня тоже было пару раз такое! – Ира приложила руку к
сердцу. – Знаете, так страшно: ребёнок чужой, орёт – в первую
секунду прям чуть в обморок не падаешь, но ребёнка успокаиваешь, а
потом бледнеешь, краснеешь, и меня саму уже ребёнок и его мама
откачивают!
Ира перевела дух, в тишине клацали ножницы.
– Знаете, это так только кажется, что парикмахер – простая
профессия, – Ира сосредоточенно ровняла что-то ножницами у меня на
голове, и я с каждой минутой узнавал новый дивный слой этой
работы.
– Вот, например, вы знаете, что нашу работу сравнивают с шахтёрским
трудом?
Я, было, хмыкнул, что и хорошего журналиста, работающего на износ,
можно сравнить с шахтёром, да и любая профессия любит сравнивать
себя именно с шахтёрами, но, оказалось, в случае с парикмахерами,
параллель прямая:
– Дело в том, что тут же всякие частички в воздухе, те же крошечные
волосинки, химия всякая – мы всё это каждый день вдыхаем, и оно же
из лёгких никуда не девается… – Ира грустно вздохнула. Я посмотрел
на неё через зеркало. – Ага, – покачала она головой.
Мы стали болтать дальше, я попытался увести её на разговоры о
приятном, об отдыхе, а она и говорит:
– А для меня лучший выходной – дома, одной. И ребёнка погулять
выгнать, и чтобы совсем – одной. Потому что, знаете, это ж столько
людей каждый день – ужас! И, бывает, сидит вот, вроде, обычный
клиент, молчит, ничего так, всё нормально, но после него – будто
выпотрошенная, будто всю энергию высосал, вот честное слово! Вы не
подумайте чего, но правда!
– Да я не думаю, – сказал я.
– Вот прямо жуть просто, – Ира опять вздохнула и зашла с другой
стороны, мельком кинув на меня взгляд через зеркало.
– Да уж, в каждой профессии – свои нюансы.
– А ещё… Вы меня извините, но вы просто как-то располагаете к
откровенности… А ещё у нас очень непростые отношения с зеркалами.
Вот это зеркало, на мой взгляд, хорошее, нормальное такое зеркало.
А Наташа, сменщица моя, говорит, что это зеркало плохое, ей тяжело
перед ним работать.
Я искренне прислушался к себе. Посмотрел на свою физиономию со
смешными недостриженными мокрыми прядями. И веско сказал:
– Нормальное зеркало. Хорошее.
Ира обрадовалась:
– Вот и мне кажется!..
Она достригла меня, посетовав по мелочам, что в такой солнечный
день не может пойти погулять в парк, с ребёнком. И что спасибо мне
за компанию, и что «приходите ещё! не зарастайте!»
По пути домой я напился солнца, тягучего, холодного, с ветром, и,
придя домой, первым делом клацнул чайником. Заварил кофе. Отхлебнул
целебный согревающий глоток.
И представил, как кротко и неспокойно живёт свою парикмахерскую
жизнь этот человек: дышит шахтёрской взвесью, тяготится «тяжёлыми»
клиентами-молчунами и с каждым новым зеркалом ведёт немой кошачий
поединок: ты нормальное? хорошее? ты меня не обидишь? И вздыбленная
спина постепенно расслабляется, успокаивается, и в весеннем
солнечном воздухе, пробивающем парикмахерскую до стойки с
журналами, остаётся лишь вечный звук клацающих ножниц.
|
</> |