Неожиданная мысль
alexander_pavl — 29.11.2011 В одном из блогов шло обсуждение довольно слабого раннеперестроечного фильма "Город Зеро", создание не самого худшего из номенклатурщиков советского кинематографа, и мой оппонент подал мне великолепную формулу сути кино застоя и позднесоветского кино: большинство из советских фильмов после 1968 года подразумевало, что зритель не станет идентифицировать себя с персонажами. В лучшем случае, будет с интересом наблюдать за их трепыханиями со стороны. И это при том, что всё мировое кино всегда строилось именно на феномене идентификации. А в позднесоветском кино, напротив, делалось всё возможное, чтобы зритель сказал "это не про меня". Поэтому, например, любимый советской интеллигенцией квазидеревенский разгуляй "Любовь и голуби" переполнен вставными номерами и перебивками между эпизодами, а герои "Покровских ворот" то и дело подмигивают зрителю в камеру. И именно поэтому так пышно расцвел жанр фильма-водевиля, приуроченного к новогоднему кинопоказу по ТВ, поэтому в "костюмном кино" той эпохи старательно изгоняли саму тень человекоподобности персонажей, превращая разноообразных графов калиостро, пилотов уточкиных и сезанов де базанов в персонажей кунсткамеры. Всё кино (с единичными исключенииями) было "не про нас". Даже социологически чуткий Леонид Гайдай отвернулся от реальности, заменив живых людей картонными фигурками, а что уж говорить о прочих...Универсальной отмычкой того времени стала криво истолкованная "теория карнавализации" из культовой сайенс-нон-фикшн Михаила Бахтина. Всякого рода "карнавалы" и "праздники непослушания" заполнили и кино и эстраду и, между прочим, живопись. Литература осталась немного в стороне, так как её связь с реальностью была оборвана гораздо категоричней других искусств, и потому романы-повести-рассказы продолжали сыпаться из издательств с величавой невозмутимостью продукции автоматизированного завода в "Эдеме" Станислава Лема.
Именно тогда советское кино полностью выпало из мирового кинопроцесса.