Ненавижу лыжи!
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
С утра задул противный ледяной ветерок. Вот как проснулся, поглядел в окно, так сразу стало ясно – надо досмотреть второй сезон Тюдоров, дожрать, наконец, коробку конфет, установить, может быть, операционку на новый ноутбук…
А на лыжах идти вовсе не надо!
Впрочем, я бы и так не пошёл. Даже, если б мороз и солнце – день чудесный.
Во-первых, потому что у меня и лыж-то никаких нету.
Во-вторых, потому что я их ненавижу.
Да, знаю – должен бы любить. Все предпосылки для этого. И по месту рождения, и по народной традиции, и вообще – вон он, лесопарк, буквально в квартале…
А когда-то любил. Но не долго. Пока, привязав к валенкам, катался, когда сам захочу, в свое удовольствие. И вдоль лыжни никто с секундомером не бегал!
А как стало в обязаловку, любовь постепенно сошла на нет.
Наверное, с первым учителем физкультуры не повезло. Не заметил он мою детскую любовь и не поощрил. Так бы, может, был я сейчас олимпийский чемпион и прыгал с трамплина с винтовкой наперевес дальше всех в мире…
Не сложилось.
А чтобы остатки любви перешли совсем в ненависть, много стараний приложил Виктор Михалыч на первом курсе. В первом же семестре.
Не специально, конечно. Так-то он человек хороший. Храбрый и самоотверженный.
Например, осенью, когда мы бегали кроссы по парку, местами переходящему в частный сектор, и за нами увязался мерзкий бодливый козёл, Михалыч крикнул: «Всем стоять! Ждать меня!» - и ломанул с тропы в кусты. Козёл, мемекнув, бросился следом. И скоро оба пропали в густом подлеске.
А мы постояли, выкурили по паре сигарет и совсем уж думали, что на том сегодня физическая культура закончилась. Но тут Михалыч появился из кустов по другую сторону тропинки. Весь в репьях, но довольный. И – один.
- А где козёл? – удивился Серёга Комаровских.
- Я его заблудил! – гордо сказал Михалыч. – Построились! Побежали…
Мы оценили его готовность к жертвенности ради своих воспитанников.
Но с наступлением зимы стало ясно, что лыжи Михалыч любит, всё-таки, больше, чем нас.
Вернее, не так. Он любил лыжи так самозабвенно, что требовал и от всех того же. Будь Михалыч более романтичным, наверное, он каждое занятие начинал бы с монолога: «Любите ли вы лыжи так, как я?… Так идите же на лыжах, живите на них и умрите!..»
Михалыч искренне не понимал, как это кому-то может быть не в радость: проснуться в потёмках, переться на лыжную базу в заиндевелом троллейбусе, переобуться в вонючей холодной раздевалке в мёрзлые ботинки… Ради пары счастливых часов бега солнцу и ветру навстречу.
Он так старался передать нам и свою любовь и секреты мастерства, делясь техникой бега.
- А покажите еще раз, пожалуйста, как надо, - обязательно просил Серёга Комаровских, оттягивая, насколько можно, команду: «Старт!»
- Показываю ещё раз, - гордо говорил Михалыч и проезжал взад-вперед вдоль строя, гордо выпятив грудь колесом.
- Виктор Михалыч, - не унимался Серёга, - а вот в телевизоре не так показывают. Там лыжники всегда бегут, вперёд нагнувшись.
Но Михалыча не ущучишь! Глядя снизу вверх на долговязого Серёгу, он объяснял:
- Комаровских! Ты сам-то подумай – это ж в телевизоре! Там экран-то какой, а?! – и для наглядности сам немного нагибался. Чтоб было ясно: даже ему, с невеликими метр шестьдесят трудно было бы вписаться в диагональ.
Крыть было нечем. Обескураженные и побитые логикой, мы убегали в рассвет.
А Михалыч был вездесущ и неутомим. Он то уносился вперед, теряясь в позёмке, то пропускал нас вперёд, ободряя криками. Выныривал и слева и справа, снова убегал вдаль… Иногда пропадал надолго. Но это был обман! Как только мы расслаблялись, замедляли бег, или вовсе умышляли срезать трассу, тут же откуда-то сверху доносилось:
- Я всё вижу! В горку бежать!!!
- «Не садись на пенёк, не ешь пирожок…», - сквозь зубы шипели мы, карабкаясь на гору…
На последнем круге даже Комаровских,
тренированный недавней армейской службой и потому по-доброму
снисходительный к Михалычу, материл его в голос. Особенно после
крика с горки: «Вот, уже получше! В следующий раз еще чуть-чуть – и
будет вам зачёт».
А
я тихо мечтал каждый раз, что придумаю себе хроническую болезнь,
выучу симптомы, переведусь в «облегченную» группу, где всего три
задохлика-симулянта: филологи Фохт, Пейсахович и философ Петренко.
И стану среди них – чемпион!