Немного подробней о происхождении "Цербера"
holmogor — 16.01.2011http://sm-sergeev.livejournal.com/32253.html
Сергей Сергеев критикует мои тезисы о "Цербере". Но дело в
том, что он, как мне кажется, не совсем верно из представляет,
поскольку в тексте про криптоколонизализм моя модель подана как бы
между прочим и с односторонней полемической заостренностью.
Для того, чтобы понять лучше о чем речь, надо ознакомиться с моей
теорией Русского самодержавного государства как контрсистемы по
отношению к европейской мирсистеме, изложенной в этой статье:
http://rusk.ru/st.php?idar=24000
Еще в одной статье, в которой я начал, хотя и не дошел до конца,
разбор сути петровских преобразований, я дал так сказать популярный
очерк своей концепции. http://www.rus-obr.ru/ru-club/3509 Приведу
его здесь:
"XVI–XVIII века были эпохой становления европейской капиталистической мир-системы — колониальная и полуколониальная экспансия европейских государств протягивалась во все уголки тогдашнего мира — давно уже была покорена Америка южная и еще сохраняла покорность северная, европейцы, расстреляв из своих пушек арабские корабли, прочно контролировали торговлю в Индийском океане, и в частности потоки пряностей, вовсю шло подчинение Индии власти Ост-Индской компании, был усеян европейскими факториями берег Африки, начиналось проникновение в Китай... Всюду, куда приходили европейцы, их золото и серебро действовали на местные политические структуры как серная кислота — те разжижались и распадались, так что спустя недолгое время колонизаторы устанавливали если не формальный, то фактический контроль над некогда могущественными империями. Для большинства регионов, подвергавшихся интенсивному освоению английскими, голландскими, французскими, испанскими и португальскими торговцами нормой были а) разорение местного крупного купечества, б) ликвидация каких-либо попыток вести морскую торговлю с его стороны, в) изгнание конкурентов, г) создание фортов и введение войск.
Некогда огромный и непостижимый мир оказывался не более чем периферией европейской капиталистической системы, исправно снабжающей голландских биржевиков, воротил лондонского Сити и французских откупщиков сырьем, рабами, редкостями и всем, что только необходимо было для укрепления власти золота в мировом масштабе.
В этой картине разложения старого мира и краха региональных мир-систем перед лицом глобальной было всего несколько исключений. В отдельных регионах, столкнувшихся с европейцами, их экономическим влиянием и их методами произошло не разжижение местных политических организаций, а напротив — их укрепление и отстраивание для самозащиты от давления чужаков. В то время как на островах Юго-Восточной Азии, превратившихся в плантации специй, местная цивилизация просто рухнула, в континентальной ЮВА, напротив, произошло усиление государств. Из множества мелких политий выросло четыре крупных государства — Бирма, Сиам-Таиланд и два Вьетнама, в которых происходят процессы, аналогичные тем, которые происходят и в европейских государствах — территориальная консолидация, увеличение административной эффективности, создание новых форм легитимности, этно-культурная гомогенизация. Лишь в конце XIX века колонизаторам удалось покорить Вьетнам и Бирму, Таиланд формальной независимости так никогда и не потерял. Аналогичные процессы с еще большим успехом происходили и в Японии — столкнувшись с голландским и португальским купечеством, огнестрельным оружием и проповедью католичества, Япония выдала в качестве ответа политическое сплочение, консолидацию государства на принципах изоляционизма и синтоизма, а в конце XIX века сумела стремительно открыться, провести реформы и встать в ряд великих держав.
Однако самым громким исключением из правила порабощения перифирийных цивилизаций европейской капиталистической системой стала, несомненно, Россия. Реализовать в ней программу разорения местного купечества и навязывания торговой зависимости, деконструкции местной государственности и введения военной оккупации оказалось невозможно. Хотя европейцы честно пытались, стараясь вписаться и в перипетии опричнины, и в события русской смуты, пытаясь навязывать неравноправные договоры и подрывать русскую торговлю. На пути европейских манипуляций встало русское самодержавное государство, нашедшее в контакте с Европой способ своего усиления.
Россия в этот период сама была молодой, интенсивно развивающейся мир-системой, фактически «однолетком» европейской. Однако если Европа развивалась как мир-экономика, то Россия — как мир-империя, покорявшая огромные пространства Евразии, используя стратегическое преимущество русских над другими народами региона — умение быстро передвигаться по рекам. Столкновение России и Европы в XV–XVI веках «лицом к лицу» изумило обоих участников. Европейцы обнаружили к востоку от себя невероятно богатую сырьем землю, к тому же сулящую огромные транзитные возможности в сношениях с Востоком минуя Турцию, но взять эту землю не только голыми руками, но и отрядами конкистадоров было нельзя — там существовало мощное, единодержавное государство с сильной и непрерывно совершенствующейся военной организацией. Русские обнаружили на западе не своих агрессивных, кичливых, но, в сущности, туповатых и не способных к созданию сильных государств соседей, а стоящую за соседями мощную, развитую, опережающую Россию в военном деле цивилизацию, при этом крайне заинтересованную в ведении торговых дел с Россией, но... к невыгоде для России.
Решение русских государей было единственно логичным — поняв, что европейцы заинтересованы прежде всего в экономических контактах, они решили максимально монополизировать эти контакты, как вовне, так и внутри страны. Иван III уничтожил ганзейский двор в Новгороде, сосредоточив всю торговлю европейцев с Россией под контролем русского государства — для этих же целей он первым начал формировать российско-датский союз, союз территориальных государей против экстерриториальной купеческой корпорации. Иван IV, после появления на русском Севере англичан, значительно заинтересованных в русском сырье, предпринял отчаянную, но провалившуюся попытку вооруженной силой перехватить основные экспортные направления в Прибалтике. Ливонская война ему не удалась, как в силу субъективных факторов (нежелания и неумения минимально стравить конкурентов между собой), так и в силу объективной незаинтересованности Англии в получении Россией прямого выхода на Балтику, каковой подрывал английский монополизм в сношениях с Россией. Используя раскинутую к тому моменту по России агентурную сеть, англичане пытались манипулировать и личностью своего «английского царя», и действиями опричников (громивших при захвате Новгорода и рейде на Нарву прежде всего товары русских купцов). Однако после смерти «английского царя» привилегированным отношениям Альбиона с Россией был положен конец — правительство Федора Иоанновича решительно отказало посольству Флетчера в особых правах на торговлю в России.
Степень участия разных европейских сил в подготовке и возникновении
русской Смуты еще предстоит оценить, но общий вектор тогдашних
событий был очевиден — расчленение России и превращение её в
периферию европейских периферий, Польши и Швеции. Проект этот
провалился — русская государственность оказалась намного сильнее,
чем ее непосредственные противники и их дальние покровители.
Особенно подкачала Польша, она не только не сумела выполнить миссию
по ликвидации России, но и существенно надорвалась на восточной
авантюре. И это было вполне предсказуемо — разлагающее влияние
«капиталистического перераспределения» особенно разрушительно
воздействовало именно на Польшу — зерновой экспорт, кормивший едва
ли не половину Европы, усиливал польскую шляхту и магнатов за счет,
с одной стороны, обнищания холопов, с другой — за счет
окончательного упадка королевской власти. В середине XVII столетия
Польша пережила настоящий политический крах, когда восстание
Богдана Хмельницкого оторвало от нее пол-Украины, а шведский
«потоп» едва не уничтожил государственность полностью. О Швеции мы
еще скажем, а пока обратим внимание на тот факт, как
воздействовала на Польшу её периферийность, и от какой участи
уберегла Россию политика русских государей.
Вместо подчинения России европейским экономическим процессам русское правительство при Романовых, как и при Рюриковичах, продолжало политику военной, политической и социальной консолидации своей державы. Никаких вольностей в обращении с местным населением или с конкурентами европейцы позволить себе не могли: «В России... — как совершенно справедливо отмечает И.М. Кулишер, — все зависело от благоволения и согласия правительства. Только на пути туда, на море, можно было производить нападения на суда конкурентов, но в пределах страны приходилось скрепя сердце мириться со всеми нарушителями монополии, ограничиваясь распространением про них ложных слухов и наветов, называя шпионами польского короля и т.п.»
В 1649 году царь Алексей Михайлович больнее, чем кто-либо в Европе наказал англичан за казнь Карла I, попросту приказав выслать из России всех английских торговых людей: «а ныне ... всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса короля, убили до смерти ... и за такое злое дело в московском государстве вам быть не довелось». У него было тем больше оснований это сделать, что московское восстание 1648 года могло казаться ему инспирированным иноземными бунтовщиками (впрочем, кто знает, не был ли царь в этом прав). Для Британии, чье экономическое место в Европе в XVI–XVII веках было очень сильно связано с русской торговлей, это было, конечно, колоссальным ударом. Еще в начале XVIII (!!!) века голландец Корнелий де Бруин желчно замечал: «Если бы на каждые 10 судов, которые отправляются из Англии в Московию, хотя бы два корабля шли в Америку, они открыли бы новые гораздо большие возможности. Но даже этого они не делают. Все англичане так увлечены торговлей с Востоком, что тратят на Москву все свои силы, энергию и капиталы». Не забудем, впрочем, что это пишет голландец, то есть прямой конкурент англичан — Голландия, получившая преференции на русском рынке после изгнания англичан, конечно, не была заинтересована в возвращении туда своих соперников и предпочла бы, чтобы те торговали где-то в другом месте. Так или иначе, разрыв с Россией в 1649 году стал мощным ударом по британской торговле и, как знать, не был ли он причиной как начала Кромвелем политики «навигационных актов» (надо было теснить конкурентов на других рынках), так и сравнительно скорой и сравнительно легкой реставрации монархии Стюартов.
Так или иначе, русскому самодержавию в XV–XVII веках удалось отстроить совершенно уникальный вариант взаимоотношений между европейской и русской мир-системами, между мир-экономикой и мир-империей. Россия не вошла в качестве периферии в европейскую мир-систему, как это сделала, к примеру, Польша, — и не испытала связанного с этим разжижения политической организации и культурной идентичности. С другой стороны, Россия и не замкнулась на себя, не изолировалась от европейской системы, поддерживая достаточно выгодные для нее экономические контакты.
В логике мир-системного анализа положение России выглядит явным парадоксом: «Русская торговля в XVI веке представляет собой парадоксальное явление, — отмечает Борис Кагарлицкий. — С одной стороны, положительное сальдо, постоянный приток звонкой монеты. Иными словами, Россия выигрывала от мировой торговли, обеспечивая накопление капитала. А с другой стороны, структура торговли явно периферийная... Россия вывозит сырье и ввозит технологии...». Этот парадокс вполне объясним — Россия была не периферией мир-системы, а альтернативной и географически и структурно мир-системой, охватившей огромный регион. В зоне контактов двух систем русской власти сформировался особый тип взаимодействия двух систем, носивший не периферийный характер.
«По видимому, существует иной, не "мир-системный" (по
крайней мере в валлерстайновском смысле слова) тип взаимодействия
между раннекапиталистической ("раннесовременной") Европой и
неевропейскими обществами, требующий адекватной
концептуализации, — отмечает А.И. Фурсов. — Суть его
заключается в том, что он формируется не как комплекс отношений
внутри некоей системы, а как комплекс отношений между системами
прежде всего на торговом и военном уровнях. В результате
развитие взаимодействующих обществ идет не в диаметрально
противоположных направлениях, а в одном ("системный параллелизм",
изоморфизм)». Другими словами, вместо того, чтобы войти в
русскую экономику и социальный порядок и ликвидировать их, подчинив
европейским, в России торговая экспансия европейцев привела к
мутации русского социального организма в прямо противоположном
направлении — к повышению военной сопротивляемости, воспроизведению
хотя бы внешних европейских порядков, к законопачиванию всех
«щелей», с помощью которых европейское воздействие могло бы
расшатать русский суверенитет.
Вместо перефериизации России в рамках европейской мир-системы русские создали контр-систему, которая, если так можно выразиться, паразитировала на европейском паразитировании на России. Впрочем, не только на России — становящаяся европейская мир-экономика ослабляла свою периферию, «освобождая» её от лишних политических функций и от лишней экономической независимости, функционализируя её под потребности ядра. Однако рядом с европейской мир-экономикой синхронно становилась русская мир-империя, для которой восточная периферия Европы была и её собственной западной периферией. Ослабляемые Европой периферийные регионы как спелые гроздья сваливались в руки России, так что к XIX веку лимитрофное пространство к западу от России попросту исчезло. Между двумя мир-системами обозначилось весьма парадоксальное сотрудничество в управлении лимитрофным поясом. Сотрудничество, которое оказалось, в конечном счете, взаимопродуктивным, попадавшие в русский имперский оборот земли не выпадали из капиталистической экономики. Именно на таком двойном ходе, в жерновах между двумя системами пострадала, к примеру, старая соперница России — Польша.
Для России были характерны все те же процессы, что и для других
обществ, попытавшихся на тот или иной лад «среагировать» на
европейский вызов. Основными элементами «контр-системной»
трансформации являются политическая интеграция и централизация
государства, военно-техническая революция, «вытягивание» торговой
активности к прибрежным районам, национальная и культурная
гомогенизация. Этой формулой практически исчерпывающе
описываются и объясняются основные элементы петровских реформ —
создание жесткой сверхцентрализованной военной монархии,
формирование современной армии европейского образца, всего за
несколько десятилетий прошедшей путь от потешных полков к статусу
самой беспособной военной силы Европы, строительство
Санкт-Петербурга и перенос туда государственного центра, и,
наконец, культурная реформа".
P.S. А теперь по сути критики национал-демократами "странного и
уродского" устройства русского государства. Эта критика является
порождением довольно специфического интеллектуального положения
русской интеллигенции. А именно - её система ценностей задана
западной геокультурой, геокультурой мир-экономики. В рамках этой
геокультуры основной ценностью рассматривается накопление
капитала. Та страна у которой денег много - счастлива. Та,
у которой мало - несчастна. Тем более, что накопление связано и с
ростом уровня жизни. Ведь основная суть национал-демократических
претензий к России-как-государству-и-режиму сводится к тому, что,
располагая довольно значительными ресурсами, Россия не представлет
собой comfort state. Если вы такие богатые и крутые, то
почему вы такие голодранцы?
Между тем, логика самого исторического режима России несколько
иная. Это режим мир-империи, в рамках геокультуры которой основной
ценность рассматривается накопление власти, прежде
всего в форме территориального могущества.
Счастлива только та страна и удачлив только тот государь, который
"прирезает" землицы. И напротив, если кто что теряет, особенно в
территории, то он страшнейший цивилизационный изменник.
Соответственно, любые ресурсы, оказавшиеся в его распоряжении,
русское государство конвертирует не в деньги, а во власть. Сами
деньги рассматриваются как форма власти. Население, культура,
промышленность, и т.д. могут быть оцениваемы только как инструмент
увеличения политического могущества. Никакого комфорта тут не
предполагается, точнее комфорт может быть положен только в том
случае, если он рассматривается как еще одно средство увеличения
могущества.
В качестве посредника, между Россией и европейской торговлей
русское государство, как я уже сказал, паразитирует на паразитизме.
То есть отжимает денежку у европейских купцов с тем, чтобы
потратить её на увеличение своей власти.
И вот теперь вот самое любопытное противоречие
народного национализма и национал-демократического дискурса.
Дело в том, что они ненавидят власть за прямо противоположные
вещи.
Современный режим РФ состоит из людей, которые как частные лица и
определенный социальный слой безусловно придерживаются принципов
comfort state и являются западниками в геокультурном смысле. Но,
при этом, работающие технологии власти у них по прежнему опричные и
петровские - да других тут и не будет. То есть они продолжают
отжимать у западников, извлекающих прибыль из России, высокую
ренту. Путин в этом смысле создал систему вполне
классически-самодержавную. Но.... вместо того, чтобы конвертировать
получаемые деньги во власть, они конвертируют их в
комфорт. По большей части в свой лично, но на 5% и в
комфорт населения - потому как не смешите мои тапочки, сказать, что
российский обыватель как потребитель комфорта бедствует - это
значит соврать. Да и сами национал-демократы, мягко говоря, не
бедствуют, хотя резонно считают, что заслуживают большего.
Так вот, претензия национал-демократов к этому режиму сводится к
тому, что он в недостаточной степени привержен парадигме накопления
как денежного накопления. Что он является слишком
зациулен на классической русской парадигме мир-империи. И напротив,
против установок правящего класса на обналичивание денег в комфорт
эта доктрина, строго говоря ничего не имеет. Только сам уровень
комфорта рассматривается как недостаточный.
Но, исходя из этой логики, именно национал-демократам следовало бы
быть самыми последовательными охранителями. Просто иметь немного
исторического терпения. Денежное накопление как высшая ценность
государства - это очень новый в русской истории процесс. Ему 20
лет, как и "стране" Медведева. Понятно, что за это время едва-едва
успевают "натолкаться" самые верхи. Представьте себе Англию эпохи
огораживаний с жадными как дьяволы дворянами и разоряющимся
народом? Однако, если вы хотите в итоге получить Англию, то вам
придется так или иначе пройти и через огораживания,и через нищету
промышленной революции и через прочие кошмары.
Однако, национал-демократы ненавидят современный режим, не проявляя
к нему ни терпения, ни терпимости... И на то есть две причины.
Во-первых, они его ненавидят потому, что его ненавидит масса. И
если они не хотят полность оторваться от массы, то им тоже надо его
ненавидеть. Во-вторых, эта ненависть обосновывается тем, что им
представляются те самые технологии власти, с помощью которых
государство извлекает ренту из своего контрсистемного положения. Им
не нравится в этом государстве как раз то, что идет от
мир-империи.
В результате получается несколько шизорфеническая конструкция -
современным властям РФ ставится национал-демократами в вину как раз
то, в чем они похожи на историческую русскую власть.
Но при этом оформляется это разговорами про Эрефию, воров-ублюдков
и т.д.
В то же время, массовый национализм гораздо более логичен. Ннещних
ненавидят именно за то, в чем они не похожи на
историческую русскую власть. За разбазаривание территорий, за
слишком большие уступки Западу и неэффективный сбор ренты, за
приватизацию и трансформацию могущества в бабло, а бабла в свой
личный комфорт. Источником массового недовольства и шатания
является именно недостаточная степень того, что национал-демократы
считают "азиатчиной". Пределом оскорбления нородной гордости - то,
что право мента на беспредельное насилие обосновано сейчас
потребностями его кошелька и более ничем.
В результате получается, что национал-демократы притворяются теми,
кем они не являются, то есть народниками. Они выступают как
решительные противники как раз той системы, решительными
сторонниками которой являяются массовые националисты. И та система,
которую хотели бы они, ближе всего как раз к современной РФ, но
отмытой от ряда "азиатских"-недостатков и более равномерной в
распределении бабла.
Против основного смысла современной Эрэфии как раз
национал-демократы ничего не имеют. И именно им бы, по совести,
быть настоящими стратегическими охранителями. Но в отсутствии
своего подлинного охранительского места они теряются. ТО надеютс на
буржуазную революцию, которая создаст РФ-2, то ассчитывают, что
сумма частей будет больше целого и сумма раздробленных регионов
окажется более эффективной, чем РФ как таковая (сразу заметим, что
это бред - суммма регионов не будет и в сотую раз столь же
эффективной рентополучении, как централизованное
государство). Наконец, кто-то вовсе считает, что нужно просто
перейи на сторону колонизаторов и помочь им в ликвидации
необходимости платить ренту "Церберу", то есть поддержать
превращение РФ в обычную периферийную страну.
Наверняка, список _реальных_ альтернатив этим не исчерпывается. Но
современный национал-демократический дискурс по сути блуждает
только и исключительно в этих соснах....
И именно по этому принципиальному вопросу я традиционно
оказываюсь оппонентом национал-демократии.
При этом я исхожу из того, что
1. Самодержавное государство является единственным
инструментом прерраспределить в пользу русских хотя бы часть
богатств, извлекаемых из России в рамках существующей
капиталистической мир-системы.
2. Что установка на территориальное расширение, заложенная в
мир-имперской природе этого самодержавного государства - истинна,
поскольку увеличивает зону контроля, а значит и сумму ренты.
3. Единственное изменение, которое нужно внести в нынешнюю ситуацию
- это национализировать это самодержавное государство, а
вместе с ним и извлекаемую им ренту. Извлечение ренты и
управление ею должны принадлежать русской нации как политическому
сообществу, а не группе случайных частных лиц, каковыми в большей
или меньшей степени являются все политические режимы на этой
территории с 1917 года.
4 Степень моего охранительства задается степенью заботы о
сохранности именно этого уникального мир-экономического и
политического механизма - самодержавного государства, а не
интересами контролирующих его частных лиц. Эти интересы мне
безразличны, но менять их на другую группу таких же частных лиц,
рискуя поломками механизма (как уже произошло в 1991) я считаю
неверным.
Собственно всё...