Немцы пришли, баварское пиво принесли. 1941 г.
oper_1974 — 19.10.2017 "И немцы пришли, через две недели после начала войны. Утром 6 июля мать снарядила меня к дедушке и бабушке в Кличев, но прежде велела зайти на рынок. Подходя к окраине, услышал, как вдруг прорвался из-за ельника звук мотора. Он нёс с собой нечто такое, о существовании чего люди догадывались.С тревогой увидел машину с солдатами в незнакомой мне форме. Немцы! Скрылся в первом дворе и застыл в оцепенении: бронированный автомобиль с открытым верхом плыл в клубах пыли, проехав до мельницы, остановился.
Навстречу шёл красноармеец с винтовкой. Его окликнули. И тут только боец понял, что перед ним чужаки, кинуться некуда. Ко мне вернулось забытое чувство тревоги, понял: сейчас что-то произойдёт... У красноармейца отобрали винтовку, ремень с подсумком для патронов, приказали отвинтить звёздочку с пилотки и отпустили.
Немецкая машина двинулась дальше, в сторону гостиницы, где квартировал госпиталь. На подоконнике второго этажа три советских командира играли в карты. Немцы остановили машину, и пять человек ворвались в здание. Вернулись с трофеем - тремя офицерскими ремнями с пистолетами. Из промтоварного магазина немцы вынесли несколько пачек листового табака и коробку одеколона.
Разбив двери второго, не работающего отдела, прихватили несколько пачек папирос "Беломор" и "Тачанка". Закурили, оглядывая ранних прохожих. Потом командир в фуражке с высокой тульей отдал команду трогаться, и автомобиль покатил в сторону деревни Стоялово.
А у магазина собралась толпа - шумела, кричала, спорила. Одни уверяли, что нос к носу столкнулись с немцами, другие призывали не паниковать. Говорили, что в колхозном саду генерал с солдатами, что не дадут в обиду, защитят.
Но их уже не слушали, толпа, напирая со всех сторон, вломилась в магазин. С полок хватали всё, что попадало под руку. Вор на вора наскочил. Нет более грустного зрелища, чем разорённая усадьба, разграбленная лавка торговца. Через полчаса магазин был пуст - унесена последняя катушка ниток, последний коробок спичек.
Такой запомнилась мне первая встреча с немцами. Болела душа, как будто отрубили палец. Что-то переломилось во мне, не поверил, если б кто рассказал про такое. Хотя давно замечено: коли воровской час найдёт, то и честные люди грабят.
Сводки, передаваемые по радио, убеждали нас, что враг отбит по всем направлениям и несёт огромные потери; захвачены пленные, много убитых и раненых, уничтожены тысячи танков, сотни самолётов. В небе летали самолёты, в основном немецкие, а люди считали, что это наши соколы.
Однажды наблюдал такую картину: с востока клином летели девять краснозвёздных бомбардировщиков, навстречу им неслись четыре небольших, но быстрых самолёта. Раздалась пулемётная очередь, один из девятки резко накренился и, оставляя за собой дымный шлейф, рухнул в поле.
Не верилось, что это наш самолет. И только когда навстречу нам вышли трое парашютистов, поняли: свои. Один был ранен, с трудом передвигал ногу. А так хотелось, чтобы это были фрицы! Лётчиков увезли в Могилёв милиционеры. Не прошло и двух дней, как ещё один наш бомбардировщик. Был сбит, и упал вблизи деревушки Уболотье. Лётчики остались живы.
Первый немецкий самолёт потерпел катастрофу ещё до прихода фашистов в Кличев. Сбили его наши зенитчики, когда ночью он бомбил Могилёв. Экипаж дотянул подбитую машину до Стоялово и рухнул в лес за Ольсой. Только одному из фрицев удалось спастись, пилот успел воспользоваться парашютом.
Лесной дорогой он вышел к мосту, а оттуда в деревню. У перепуганных до смерти женщин попросил поесть, вынесли что было - хлеб и молоко. Устроившись на скамейке у ворот дома, спросил: "Далеко ли до Минска?", ему ответили, что очень далеко. Тут и взял его местный активист. Направив в спину винтовку, отвёл в лес и там расстрелял.
К концу июля немецкая часть стала в Кличеве гарнизоном и открыла военную комендатуру. Уже через несколько дней коменданту донесли о самосуде над немецким лётчиком. Два дня фашисты шерстили Стоялово, брали всех, кто попадал под подозрение, увозили в комендатуру.
На допросах мужчины упорствовали, договорились своего не выдавать. Утверждали, что в тот день, мол, отступали красноармейцы, кто-то из них и расстрелял пилота. Но, видно, на допросе побывал и доносчик.
Активиста взяли, допросы прекратили, арестованных отпустили по домам. Немцы расстреляли народного мстителя. А вот кто выдал его, мы так и не узнали. Фашисты разыскали в лесу свой самолёт, извлекли останки лётчиков, нашли и место захоронения расстрелянного пилота.
Двухэтажное здание горисполкома выкрашено было в голубой цвет. Перед фасадом на высоком постаменте стоял в полный рост памятник Сталину. Когда немцы заняли Кличев, они в первый же день согнали сюда народ, перед местными жителями выступил немецкий офицер, говорил он по-русски.
Как я понял, их колонна была обстреляна партизанами, и офицер выказал недовольство тем, что русские воюют не по правилам. Он уверял кличевцев, что Германия пришла в Россию, чтобы помочь советским народам избавиться от коммунистов и дать свободу. Мол, и белорусы не должны бояться немцев, а наоборот - помогать: "Мы должны действовать совместно и тогда война с большевицкой столицей будет быстрой. После взятия Москвы немецкие войска покинут Россию. Два государства - Германия и Россия - будут жить в мире и дружбе. Победа над коммунистами близка, немецкие войска взяли Смоленск и подходят к Москве..."
А в это время немецкий солдат прикладом винтовки разбивал гипс на сапогах памятника Сталину. Достигнув арматуры, остановился, бросил дело. Так вождь и остался стоять с "раненой" ногой на пьедестале.
Однажды ночью у здания городской аптеки партизаны открыли огонь по фрицам. Немцы разбежались кто куда, двое добрались даже до нашей Морговщины. Часов в одиннадцать за ними прибыла машина и увезла в Кличев.
Из Бобруйска в наш район перебросили крупную воинскую часть. Для её доставки понадобилась целая автоколонна тупорылых машин. Фашисты обосновались в Кличеве надолго. Десять других машин двинулись дальше и заняли деревни Гонча, Суша, Усакино, Довгая.
Прибыв на место, наводили свой порядок - Ordnung. В каждом селении стали действовать полицейские участки, появились старосты. Полицейским могли назначить любого, кто попадался на глаза офицеру. В каждой деревне службу несли не менее десяти полицейских, одного из них назначали старшим.
В числе полицейских оказалось немало красноармейцев, оставшихся в семьях после отступления. Решив вопрос с полицейскими, назначали старосту деревни. С помощью старост и полицейских немцы увозили, кто не спрятал, зерно, угоняли скот, составляли списки молодых людей для отправки на работу в Германию.
Партизанские командиры засылали на службу в полицию своих людей, говорили: "Старайтесь больше получить оружия, боеприпасов: Придёт час, оно выстрелит по оккупантам".
В Кличеве немцы в первую очередь огородили в три ряда гарнизон колючей проволокой. Затем принялись строить крепостную стену: две трёхметровые параллельные деревянные стены, засыпая метровую щель землёй. Через каждые три метра на уровне глаз человека закладывали бойницы.
По углам возводили доты. Передняя часть такой огневой точки на метр была выдвинута наружу. Доты покрывали брёвнами накатом в два ряда, заливали бетоном и сверху маскировали дёрном.
Появился в райцентре свой бургомистрат, его возглавил бывший шофёр горисполкома Дыдо. Послушный исполнитель воли коменданта, Дыдо составлял списки жителей Кличева с указанием возраста и адреса. По ним вызывали в комендатуру мужчин, принуждая служить в полиции.
Под разными предлогами многие отказывались. Но находились и такие, что предложение принимали. В основном те, кого немцы выпустили из тюрем и лагерей. Фашисты отлично понимали, что эта категория людей в дальнейшем станет надёжным союзником. Они-то, вернувшись домой, и пошли добровольно служить к своим освободителям.
Но были ещё и так называемые "враги народа", пострадавшие от произвола советской власти. Не желая возвращения коммунистического режима, верой и правдой служили они оккупантам, а при отступлении ушли с ними на Запад.
Два месяца разрозненными группами метались бойцы Красной армии, тщетно пытаясь пробиться к своим. Фронт укатил далеко на восток. Измотанные голодом, недосыпанием, они попадали в лапы к фашистам. Я лично столкнулся с такой группой пленников, доставленных в Кличев немцами. Им предложили службу в полиции, припугнули - не то расстреляем. Только четверо взяли в руки оружие, пошли на позорную службу.
Полицейский гарнизон в Кличеве к концу сорок первого года насчитывал не более ста человек. Располагался недалеко от центра, у аэродрома и был защитой немецкому гарнизону. Поначалу полицейские ходили в гражданской одёжке с чёрной повязкой на рукаве. Но к Новому году их переодели в солдатскую форму литовской армии. Возглавлял полицию русский немец, выходец из деревни Анатолиевка.
Истинное лицо оккупантов скоро проявилось в отношении к населению. Ходил по сёлам слепой, лет восьмидесяти, дядька Андрей, высокого роста, угадывалась ещё в нём стать русского богатыря-воина. И не было такого дома, где бы не дали старику милостыню или отказали в ночлеге.
Застрелили немцы того старца, а с ним и мальчонку. Направлялись они из деревни Репище в Стоялово, по дороге обогнала путников легковая машина. Спрыгнул на землю немецкий офицер, глянул в слепые очи - и недолго думая, разрядил обойму. Думаю, совесть фрица не мучила, для него они были не первые, а я долго ещё мучался вопросом: "За что? Откуда такая жестокость?"
В другой раз поздней осенью сорок первого встретились немцам на пути четыре крестьянки с котомками за плечами. Шли в Морговщину из Суши. Поравнялся с ними грузовик. Немец приказал женщинам отойти на обочину дороги, вскинул автомат и дал по ним очередь. Одну из них я знал, с её мужем Николаем Нестеровичем Храпко дружил отец. Трое детей остались сиротами. Чем провинились они перед немцами?
Печальна судьба и других одноклассников. В том же сорок первом возвращался я из райцентра домой. На выходе из Кличево повстречалась подвода. Полицейский одет в гражданское с чёрной повязкой на рукаве, с русской винтовкой. В арестованных узнал своих одноклассниц - Асю Смышляеву и Соню Смушкевич.
На меня они не смотрели, опустив низко головы, горько плакали. Наутро узнал, что обеих расстреляли. Неделей позже такая же участь постигла ещё двух других моих ровесников - Финкильштейна и Фельдмана. Из пяти евреев-одноклассников расстреляны были четверо.
И сейчас не могу понять, почему евреи были так пассивны и не защищали себя. Ведь даже мышь, загнанная в угол, становится агрессивной, бросается на врага. А тут фрицы, схватив двух-трёх евреев, заставляют их обходить дома и объявлять соплеменникам, чтобы те собирали ценные вещи и собирались в дальнюю дорогу - в Палестину.
Вещи бросали в кузов специальной машины, людей загоняли в крытые брезентом грузовики. В пути машины расходились, те, что с людьми, переехав Ольсу, останавливались за мостом у котлована, вырытого под строительство нового родильного дома. Он и стал последним пристанищем для несчастных.
Утром всё повторялось: так же безропотно люди поднимались в кузова "крыток", так же увозили их к котловану и там расстреливали. И так повторялось до тех пор, пока не была уничтожена вся диаспора. В Кличеве спаслись только несколько человек - партизаны силой увели их в леса, заставили взять оружие и защищать себя.
Немцы расправлялись и с коммунистами. Выходило по поговорке: "Пришли в нашу хату и бьют нашего тату". Немцы потребовали, чтобы члены партии прошли в комендатуре перерегистрацию. А когда большевики явились с оружием - наверное, хотели сдать? - оккупанты укрылись за крепостной стеной.
Ещё до прихода немцев райком партии организовал партизанский отряд. Командиром стал директор школы Игнат Изох, его заместителем по политической части Яков Заяц, секретарь райкома. Отряд быстро разрастался и вскоре перерос в бригаду, кроме коммунистов, в неё шли активная часть населения, командиры и солдаты отступающей армии.
Появились и другие отряды народных мстителей. По деревням создавались отряды самообороны. Непокорный Кличевский район стал одним из центров партизанского движения в Белоруссии." - из воспоминаний белоруса И. И. Шалая.