Нелюбовь

punk_lowliness — 07.06.2017 В прокате новый фильм Звягинцева.
Вчера, после просмотра, чуть не поссорились с моим другом.
Есть любовь или нет, надо в неё верить или не надо, нужна она или не нужна?
Да, он (мой друг вместе с профессором) прав - всё основано на трёх китах, на трёх мотивах человеческой деятельности - еде, сексе, доминировании.
Но есть такой термин - "любовь" - и он что-то означает.
Его значения формируются каждым человеком и социумом.
Фильм Звягинцева это всё наглядно иллюстрирует.
Да, любовь тоже основана на "трёх китах". Это надо понять и исходя из этого строить любовь.
Любовь можно рационально осмыслить и стремиться к ней "осознанно". Искать любовь, поддерживать любовь, жить с любовью.
Несмотря на все трудности.
Нелюбовь - это нерационально, она разрушает жизнь, что также показано в фильме Звягинцева.
И, таким образом, на мой взгляд, такое отношение к любви - это не вопрос "веры" и не "просветленчество".

И, как раз на днях, я начал читать книгу Фромма "Искусство любить". В ней, как мне кажется, он как раз показывает возможность рационального подхода к любви.


Не то что­бы лю­ди счи­тали лю­бовь де­лом не­важ­ным. Они ее жаж­дут, они смот­рят бес­счет­ное ко­личес­тво филь­мов о счас­тли­вых и нес­час­тли­вых лю­бов­ных ис­то­ри­ях, они слу­ша­ют сот­ни глу­пых пе­сенок о люб­ви, но ед­ва ли кто-ни­будь дей­стви­тель­но ду­ма­ет, что су­щес­тву­ет ка­кая-то не­об­хо­димость учить­ся люб­ви. Эта осо­бая ус­та­нов­ка ос­но­выва­ет­ся на нес­коль­ких пред­по­сыл­ках, ко­торые по­рознь и в со­чета­нии име­ют тен­денцию спо­собс­тво­вать ее сох­ра­нению.

Лю­бовь – от­вет на проб­ле­му че­лове­чес­ко­го су­щес­тво­вания. Лю­бая те­ория люб­ви дол­жна на­чинать­ся с те­ории че­лове­ка, че­лове­чес­ко­го су­щес­тво­вания. Хо­тя мы об­на­ружи­ва­ем лю­бовь, вер­нее эк­ви­валент люб­ви, уже у жи­вот­ных, их при­вязан­ности яв­ля­ют­ся, в ос­новном, частью их инстинктивной при­роды; у че­лове­ка же дей­ству­ют лишь ос­татки этих ин­стинктов. Что дей­стви­тель­но су­щес­твен­но в су­щес­тво­вании че­лове­ка так это то, что он вы­шел из жи­вот­но­го царс­тва, из сфе­ры ин­стинктив­ной адап­та­ции, пе­рес­ту­пил пре­делы при­роды. И все же од­нажды отор­вавшись от нее, он не мо­жет вер­нуть­ся к ней;

Че­ловек ода­рен ра­зумом, он есть соз­на­ющая се­бя жизнь, он осоз­на­ет се­бя, сво­его ближ­не­го, свое прош­лое и воз­можнос­ти сво­его бу­дуще­го. Это осоз­на­ние се­бя, как от­дель­но­го су­щес­тва, осоз­на­ние крат­кости собс­твен­ной жиз­ни, то­го, что не по сво­ей во­ле рож­ден и воп­ре­ки сво­ей во­ле ум­рет, что он мо­жет уме­реть рань­ше, чем те, ко­го он лю­бит, или они рань­ше его, и осоз­на­ние собс­твен­но­го оди­ночес­тва и от­де­лен­ности, собс­твен­ной бес­по­мощ­ности пе­ред си­лами при­роды и об­щес­тва – все это де­ла­ет его от­чужден­ное, ра­зоб­щенное с дру­гими су­щес­тво­вание не­выно­симой тюрь­мой. Он стал бы бе­зум­ным, ес­ли бы не мог ос­во­бодить­ся из этой тюрь­мы, по­кинуть ее, объ­еди­нив­шись в той или иной фор­ме с людь­ми, с ок­ру­жа­ющим ми­ром.

Пе­режи­вание от­де­лен­ности рож­да­ет тре­вогу, оно яв­ля­ет­ся ис­точни­ком вся­кой тре­воги. Быть от­де­лен­ным зна­чит быть от­тор­гну­тым, не имея ни­какой воз­можнос­ти упот­ре­бить свои че­лове­чес­кие си­лы. Быть от­де­лен­ным это зна­чит быть бес­по­мощ­ным, нес­по­соб­ным ак­тивно вла­деть ми­ром – ве­щами и людь­ми, это зна­чит, что мир мо­жет нас­ту­пать на ме­ня, а я при этом нес­по­собен про­тивос­то­ять ему. Та­ким об­ра­зом, от­де­лен­ность – это ис­точник нап­ря­жен­ной тре­воги. Кро­ме то­го, она рож­да­ет стыд и чувс­тво ви­ны. ... Осоз­на­ние че­лове­чес­кой от­дель­нос­ти без вос­со­еди­нения в люб­ви это ис­точник сты­да и в то же вре­мя это ис­точник ви­ны и тре­воги. Та­ким об­ра­зом, глу­бочай­шую пот­ребность че­лове­ка сос­тавля­ет пот­ребность пре­одо­леть свою от­де­лен­ность, по­кинуть тюрь­му сво­его оди­ночес­тва. Пол­ная не­уда­ча в дос­ти­жении этой це­ли оз­на­ча­ет бе­зумие, по­тому что па­ничес­кий ужас пе­ред пол­ной изо­ляци­ей мо­жет быть пре­одо­лен толь­ко та­ким ра­дикаль­ным от­хо­дом от все­го ок­ру­жа­юще­го ми­ра, что­бы ис­чезло чувс­тво от­дель­нос­ти, что­бы внеш­ний мир, от ко­торо­го че­ловек от­де­лен, сам пе­рес­тал су­щес­тво­вать.

Во все вре­мена во всех куль­ту­рах пе­ред че­лове­ком сто­ит один и тот же воп­рос: как пре­одо­леть от­де­лен­ность, как дос­тичь единс­тва, как вый­ти за пре­делы сво­ей собс­твен­ной ин­ди­виду­аль­ной жиз­ни и об­рести еди­нение. Этот воп­рос ос­та­вал­ся тем же для при­митив­но­го че­лове­ка, жив­ше­го в пе­щерах, для ко­чев­ни­ка, за­ботив­ше­гося о сво­их ста­дах, для кресть­яни­на в Егип­те, для фи­никий­ско­го куп­ца, для рим­ско­го сол­да­та, для сред­не­веко­вого мо­наха, для япон­ско­го са­мурая, для сов­ре­мен­но­го клер­ка и фаб­рично­го ра­боче­го. Воп­рос ос­та­ет­ся тем же са­мым, по­тому что той же са­мой ос­та­ет­ся его ос­но­ва: че­лове­чес­кая си­ту­ация, ус­ло­вия че­лове­чес­ко­го су­щес­тво­вания. От­ве­ты раз­личны. На этот воп­рос мож­но от­ве­тить пок­ло­нени­ем жи­вот­ным, люд­ски­ми жер­тва­ми, ми­лита­рист­ским зах­ва­том, пог­ру­жени­ем в рос­кошь, ас­ке­тичес­ким от­ре­чени­ем, одер­жи­мостью ра­ботой, ху­дожес­твен­ным твор­чес­твом, лю­бовью к бо­гу и лю­бовью к че­лове­ку. Хо­тя су­щес­тву­ет мно­го от­ве­тов – на­бор ко­торых и яв­ля­ет­ся че­лове­чес­кой ис­то­ри­ей – они тем не ме­нее не бес­числен­ны. Нап­ро­тив, ес­ли не брать в рас­чет ма­лые раз­ли­чия, ко­торые ка­са­ют­ся ско­рее от­дель­ных час­тнос­тей, чем су­ти де­ла, то при­дет­ся приз­нать, что су­щес­тву­ет толь­ко ог­ра­ничен­ное чис­ло от­ве­тов, ко­торые бы­ли да­ны и мог­ли быть да­ны че­лове­ком в раз­личных куль­ту­рах, в ко­торых он жил. Ис­то­рия ре­лигии и фи­лосо­фии это ис­то­рия этих от­ве­тов, их раз­но­об­ра­зия, как и их ог­ра­ничен­ности.

Один путь дос­ти­жения этой це­ли сос­тавля­ет все ви­ды ор­ги­ас­ти­чес­ких сос­то­яний. Они мо­гут иметь фор­му тран­са, в ко­торый че­ловек вво­дит се­бя сам или с по­мощью нар­ко­тиков. Мно­гие ри­ту­алы при­митив­ных пле­мен пред­став­ля­ют жи­вую кар­ти­ну та­кого ти­па ре­шения проб­ле­мы. В тран­со­вом сос­то­янии эк­заль­та­ции ис­че­за­ет внеш­ний мир, а вмес­те с ним и чувс­тво от­де­лен­ности от не­го. Вви­ду то­го, что эти ри­ту­алы прак­ти­кова­лись со­об­ща, сю­да при­бав­ля­лось пе­режи­вание сли­ян­ности с груп­пой, ко­торое де­лало это ре­шение еще бо­лее эф­фектив­ным. Близ­ко свя­зано и час­то сме­шива­ет­ся с этим ор­ги­ас­ти­чес­ким ре­шени­ем проб­ле­мы сек­су­аль­ное пе­режи­вание. Сек­су­аль­ное удов­летво­рение мо­жет выз­вать сос­то­яние, по­доб­ное про­из­водс­твен­но­му или дей­стви­ем оп­ре­делен­ных нар­ко­тиков. Об­ря­ды кол­лектив­ных сек­су­аль­ных ор­гий бы­ли частью мно­гих при­митив­ных ри­ту­алов. Ка­жет­ся, что пос­ле ор­ги­ас­ти­чес­ко­го пе­режи­вания че­ловек мо­жет на не­кото­рое вре­мя рас­стать­ся со стра­дани­ем, ко­торое во мно­гом про­ис­те­ка­ет из его от­де­лен­ности. Пос­те­пен­но тре­вож­ное нап­ря­жение опять на­рас­та­ет и сно­ва спа­да­ет бла­года­ря пов­торно­му ис­полне­нию ри­ту­ала.
По­ка эти ор­ги­ас­ти­чес­кие сос­то­яния вхо­дят в об­щую прак­ти­ку пле­мени, они не по­рож­да­ют чувс­тва тре­воги и ви­ны. Пос­ту­пать так – пра­виль­но и да­же доб­ро­детель­но, по­тому что это путь, ко­торым идут все, одоб­ренный и по­ощ­ря­емый вра­чева­теля­ми и жре­цами; сле­дова­тель­но, нет при­чины чувс­тво­вать ви­ну или стыд. Де­ло со­вер­шенно ме­ня­ет­ся, ког­да то же са­мое ре­шение из­би­ра­ет­ся ин­ди­видом в куль­ту­ре, ко­торая рас­ста­лась с этой об­щей прак­ти­кой. Фор­ма­ми, ко­торые ин­ди­вид вы­бира­ет в не­ор­ги­ас­ти­чес­кой куль­ту­ре, яв­ля­ют­ся ал­ко­голизм и нар­ко­мания.

Боль­шинс­тво лю­дей да­же не осоз­на­ют сво­ей пот­ребнос­ти в прис­по­соб­ле­нии. Они жи­вут с ил­лю­зи­ей, что они сле­ду­ют сво­им собс­твен­ным иде­ям и нак­лоннос­тям, что они ори­гиналь­ны, что они при­ходят к сво­им убеж­де­ни­ям в ре­зуль­та­те собс­твен­но­го раз­ду­мия – и что это прос­то так по­луча­ет­ся, что их идеи схо­жи с иде­ями боль­шинс­тва. Сог­ла­сие всех слу­жит до­каза­тель­ством пра­виль­нос­ти «их» идей. Пос­коль­ку все же су­щес­тву­ет пот­ребность чувс­тво­вать не­кото­рую ин­ди­виду­аль­ность, то та­кая пот­ребность удов­летво­ря­ет­ся при по­мощи нез­на­читель­ных от­ли­чий: ини­ци­алы на сум­ке или сви­тере, вы­вес­ка с наз­ва­ни­ем бан­ков­ско­го кас­си­ра, при­над­лежность к де­мок­ра­тичес­кой или, нап­ро­тив, к рес­публи­кан­ской пар­тии, к клу­бу ЭЛКС, а не к клу­бу Шрай­нерс, ста­новят­ся вы­раже­ни­ем ин­ди­виду­аль­ных от­ли­чий. Рек­ла­миру­емый ло­зунг «это дру­гое» (it is different) по­казы­ва­ет эту па­тети­чес­кую пот­ребность в от­ли­чии, тог­да как в дей­стви­тель­нос­ти оно здесь ма­лосу­щес­твен­но.

Тре­тий путь об­ре­тения единс­тва сос­то­ит в твор­ческой де­ятель­нос­ти, в том, что­бы стать ар­тистом или мас­те­ром. В лю­бом ви­де твор­ческой ра­боты твор­ческий че­ловек объ­еди­ня­ет се­бя со сво­им ма­тери­алом, реп­ре­зен­ти­ру­ющим внеш­ний мир. Де­ла­ет ли сто­ляр стол, соз­да­ет ли юве­лир эле­мент дра­гоцен­но­го из­де­лия, вы­ращи­ва­ет ли кресть­янин свое зер­но, ри­су­ет ли ху­дож­ник кар­ти­ну, во всех ви­дах твор­ческой де­ятель­нос­ти тво­рец и его пред­мет ста­новят­ся чем-то еди­ным, в про­цес­се тво­рения че­ловек объ­еди­ня­ет се­бя с ми­ром. Это од­на­ко вер­но толь­ко для со­зида­тель­но­го тру­да, тру­да, в ко­тором я сам пла­нирую, про­из­во­жу, ви­жу ре­зуль­тат сво­его тру­да. В сов­ре­мен­ном ра­бочем про­цес­се клер­ка, ра­боче­го на бес­ко­неч­ном кон­вей­ере ма­ло что ос­та­лось от это­го объ­еди­ня­юще­го свой­ства тру­да. Ра­бочий стал при­дат­ком ма­шины или бю­рок­ра­тичес­кой ор­га­низа­ции. Пе­рес­тал быть са­мим со­бой – а зна­чит для еди­нения не ос­та­лось мес­та, ес­ли не счи­тать еди­нения прис­по­соб­ле­ния.

Лю­бовь – это ак­тивность, а не пас­сивный аф­фект, это по­мощь, а не ув­ле­чение. В на­ибо­лее об­щем ви­де ак­тивный ха­рак­тер люб­ви мож­но опи­сать пос­редс­твом ут­вер­жде­ния, что лю­бовь зна­чит преж­де все­го да­вать, а не брать.
Что зна­чит да­вать? Хо­тя от­вет на этот воп­рос ка­жет­ся прос­тым, он по­лон двус­мыслен­ности и за­путан­ности.
На­ибо­лее ши­роко рас­простра­нено не­вер­ное мне­ние, что да­вать – это зна­чит от­ка­зать­ся от че­го-то, стать ли­шен­ным че­го-то, жер­тво­вать. Имен­но так вос­при­нима­ет­ся акт да­вания че­лове­ком, чей ха­рак­тер не раз­вился вы­ше уров­ня ре­цеп­тивной ори­ен­та­ции, ори­ен­та­ции на экс­плу­ата­цию или на­коп­ле­ние. Тор­га­шес­кий ха­рак­тер го­тов да­вать толь­ко в об­мен на что-ли­бо. Да­вать, ни­чего не по­лучая вза­мен, это для не­го зна­чит быть об­ма­нутым4. Лю­ди, чья глав­ная ори­ен­та­ция не про­дук­тивна, вос­при­нима­ют да­вание как обед­не­ние. По­это­му боль­шинс­тво ин­ди­видов это­го ти­па от­ка­зыва­ют­ся да­вать. Не­кото­рые де­ла­ют доб­ро­детель из да­вания в смыс­ле по­жер­тво­вания. Они счи­та­ют, что имен­но по­тому, что да­вать му­читель­но, че­ловек дол­жен да­вать; доб­ро­детель да­вания для них зак­лю­чена в са­мом ак­те при­несе­ния жер­твы. Что да­вать луч­ше, чем брать – эта нор­ма для них оз­на­чала бы, что ис­пы­тывать ли­шения луч­ше, чем пе­режи­вать ра­дость.
Для про­дук­тивно­го ха­рак­те­ра да­вание име­ет со­вер­шенно иное зна­чение. Да­вание – это выс­шее про­яв­ле­ние си­лы. В каж­дом ак­те да­вания я осу­щест­вляю свою си­лу, свое бо­гатс­тво, свою власть. Та­кое пе­режи­вание вы­сокой жиз­неспо­соб­ности и си­лы на­пол­ня­ет ме­ня ра­достью.
Я чувс­твую се­бя уве­рен­ным, спо­соб­ным на боль­шие зат­ра­ты сил, пол­ным жиз­ни и по­тому ра­дос­тным. Да­вать – бо­лее ра­дос­тно, чем брать не по­тому, что это ли­шение, а по­тому, что в этом ак­те да­вания про­яв­ля­ет­ся вы­раже­ние мо­ей жиз­неспо­соб­ности.
Нет­рудно осоз­нать ис­тинность это­го прин­ци­па, при­лагая его к раз­личным спе­цифи­чес­ким яв­ле­ни­ям. На­ибо­лее прос­той при­мер об­на­ружи­ва­ет­ся в сфе­ре сек­са. Куль­ми­нация муж­ской сек­су­аль­ной фун­кции сос­то­ит в ак­те да­вания, муж­чи­на да­ет се­бя, свой сек­су­аль­ный ор­ган жен­щи­не. В мо­мент ор­газма он да­ет свое се­мя, он не мо­жет не да­вать его, ес­ли он по­тен­тен. Ес­ли он не мо­жет да­вать, он – им­по­тент. У жен­щин этот про­цесс тот же, хо­тя и нес­коль­ко слож­нее. Она то­же от­да­ет се­бя, она от­кры­ва­ет муж­чи­не свое жен­ское ло­но; по­лучая, она от­да­ет. Ес­ли она нес­по­соб­на к это­му ак­ту да­вания – она фри­гид­на. Акт да­вания про­ис­хо­дит еще и в фун­кции ма­тери, а не лю­бов­ни­цы. Она от­да­ет се­бя раз­ви­ва­юще­муся в ее ут­ро­бе ре­бен­ку, она от­да­ет свое мо­локо мла­ден­цу, она от­да­ет ему теп­ло сво­его те­ла. Ей бы­ло бы боль­но не да­вать.

За­бота и за­ин­те­ресо­ван­ность ве­дут к дру­гому ас­пекту люб­ви: к от­ветс­твен­ности. Се­год­ня от­ветс­твен­ность час­то по­нима­ет­ся как на­лага­емая обя­зан­ность, как что-то на­вязан­ное из­вне. Но от­ветс­твен­ность в ее ис­тинном смыс­ле это от на­чала до кон­ца доб­ро­воль­ный акт. Это мой от­вет на вы­ражен­ные или не­выра­жен­ные пот­ребнос­ти че­лове­чес­ко­го су­щес­тва. Быть «от­ветс­твен­ным» зна­чит быть в сос­то­янии и го­тов­ности от­ве­чать». И­она не чувс­тво­вал от­ветс­твен­ности за жи­телей Ни­невии. Он, по­доб­но Ка­ину, мог спро­сить: «Раз­ве сто­рож я бра­ту мо­ему?». Лю­бящий че­ловек чувс­тву­ет се­бя от­ветс­твен­ным. Жизнь его бра­та это не толь­ко де­ло са­мого бра­та, но и его де­ло. Он чувс­тву­ет от­ветс­твен­ность за всех ближ­них, как он чувс­тву­ет от­ветс­твен­ность за са­мого се­бя. Эта от­ветс­твен­ность в слу­чае ма­тери и ре­бен­ка по­буж­да­ет ее к за­боте, глав­ным об­ра­зом, о его фи­зичес­ких пот­ребнос­тях. В люб­ви меж­ду взрос­лы­ми людь­ми она ка­са­ет­ся, глав­ным об­ра­зом, пси­хичес­ких пот­ребнос­тей дру­гого че­лове­ка.
От­ветс­твен­ность мог­ла бы лег­ко вы­рож­дать­ся в же­лание пре­вос­ходс­тва и гос­подс­тва, ес­ли бы не бы­ло ком­по­нен­та люб­ви: ува­жения. Ува­жение – это не страх и бла­гого­вение; оно оз­на­ча­ет в со­от­ветс­твии с кор­нем сло­ва (геspicere = to look at) спо­соб­ность ви­деть че­лове­ка та­ким, ка­ков он есть, осоз­на­вать его уни­каль­ную ин­ди­виду­аль­ность. Ува­жение оз­на­ча­ет же­лание, что­бы дру­гой че­ловек рос и раз­ви­вал­ся та­ким, ка­ков он есть. Ува­жение, та­ким об­ра­зом, пред­по­лага­ет от­сутс­твие экс­плу­ата­ции. Я хо­чу, что­бы лю­бимый мною че­ловек рос и раз­ви­вал­ся ра­ди не­го са­мого, сво­им собс­твен­ным пу­тем, а не для то­го, что­бы слу­жить мне. Ес­ли я люб­лю дру­гого че­лове­ка, я чувс­твую единс­тво с ним, но с та­ким, ка­ков он есть, а не с та­ким, как мне хо­телось бы чтоб он был, в ка­чес­тве средс­тва для мо­их це­лей.

Дру­гой путь поз­на­ния «тай­ны» – это лю­бовь. Лю­бовь пред­став­ля­ет со­бой ак­тивное про­ник­но­вение в дру­гого че­лове­ка, про­ник­но­вение, в ко­тором мое же­лание поз­на­ния удов­летво­ря­ет­ся бла­года­ря еди­нению. В ак­те сли­яния я поз­наю те­бя, я поз­наю се­бя, я поз­наю всех – и я «не знаю» ни­чего. Я об­ре­таю та­ким пу­тем – бла­года­ря пе­режи­ванию единс­тва – зна­ние о том, чем че­ловек жив и на что спо­собен, но это зна­ние не­воз­можно по­лучить бла­года­ря мыс­ли. Са­дизм мо­тиви­рован же­лани­ем поз­нать тай­ну, и все же я ос­та­юсь та­ким нес­ве­дущим, ка­ким был и преж­де. Я рас­чле­нил дру­гое су­щес­тво на час­ти, и все, че­го я дос­тиг – это раз­ру­шил его. Лю­бовь – единс­твен­ный путь поз­на­ния, ко­торый в ак­те еди­нения от­ве­ча­ет на мой воп­рос. В ак­те люб­ви, от­да­вания се­бя, в ак­те про­ник­но­вения вглубь дру­гого че­лове­ка, я на­хожу се­бя, я от­кры­ваю се­бя, я от­кры­ваю нас обо­их, я от­кры­ваю че­лове­ка.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив