Не начинай то, что не можешь закончить

Поначалу я не планировал, что здесь будут появляться лонг-риды, но пропить любовь к многословию мне не удалось. Результат: давно обещанная развёрнутая рецензия на книгу Ричарда Лебоу Between Peace and War: 40th Anniversary Revised Edition (так официально называется юбилейное издание, да). Сразу оговорюсь: книги такого рода я читаю редко, поэтому умело поместить исследование в контекст не могу. Рецензия - мнение заинтересованного, но не сильно подкованного в этих делах читателя.
Как и положено, Лебоу начинает с определения предмета исследования. При этом отдельный интерес представляет собственно способ, которым Лебоу это делает. Он отмечает, вслед за авторами статьи в «Международной энциклопедии социальных наук» 1968 г., что существующие определения кризиса либо слишком специфичны либо, напротив, слишком широки. Тем не менее, в существующих определениях можно выделить общие составляющие: ощущение угрозы и высокий уровень тревоги у лиц, принимающих решения; ожидание возможного насилия и вера в то, что важные решения, или решения с далеко идущими последствиями требуются и должны быть приняты на основе неполной информации под сильным давлением. Кроме того, кризис – явление «острое» (acute), а не хроническое; ощущение кризиса является не абсолютным, а относительным, и, в целом, процесс принятия решений в условиях кризиса отличается от обычной внешнеполитической рутины.
1. Политики ощущают (perceive), что действие или угроза действий другого международного игрока причиняют ущерб конкретным национальным интересам, международной репутации страны, или их собственной способности сохранить власть.
2. Политики ощущают, что любое действие (за исключением капитуляции) в ответ на эти угрозы создаёт существенную угрозу войны.
3. Политики ощущают недостаток времени.
Главным недостатком этой классификации является имманентная гуманитарному знанию размытость формулировок. Главным же достоинством – на мой взгляд – можно назвать персонификацию. Никаких безличных формулировок типа «кризис – ситуация, в которой существующие противоречия между странами обостряются до предела». В центре внимания не абстрактные «страны», а вполне конкретные лица, принимающие решения. И этому – важнейшему – методическому принципу Лебоу следует на протяжении всей книги. Не «Германская Империя» или «немцы», а – Вильгельм II, Бетман-Гольвег, Мольтке. Не «США» или «американцы», а – Трумэн, Ачесон, МакАртур. Не «Индия» или «индийцы», а – Неру и Меннон. Это позволяет включить в процесс анализа вопросы внутренних противоречий и ввести в игру психологию принятия решений.
Лебоу выбирает для исследования 26 кризисов (см. ниже) и делит их на три категории, при этом он специально оговаривается: предложенная им классификация не претендует на универсальность. В частности, он отмечает, что в наборе есть один случайный кризис (Доггер-Банка, т.е. Гулльский инцидент в отечественной традиции). Но, поскольку такой случай один, отдельную категорию Лебоу не вводит. Выделенные им варианты суть следующие:
Исторические примеры Лебоу выбирал следующим образом. Он попытался собрать вместе все случаи, которые описываются как «кризисы», и в которых принимала участие как минимум одна «великая держава», и которые имели место в период между 1900 г. и написанием книги (писалась она на протяжении всех семидесятых). После этого из списка были удалены случаи, не вполне соответствующие рабочему определению – в частности, Лебоу считает, что Тайваньский кризис 1958 г. и Берлинский кризис 1960-1961 г. не соответствовали понятию «остроты» (acute). Некоторые кризисы Лебоу не рассматривал из-за дефицита первичных материалов – в явном виде он упоминает советско-японской кризис 1938-1939 гг. С другой стороны, в список были добавлены два кризиса, случившиеся в конце XIX в., но представляющиеся автору достаточно интересным. По той же причине – интересно – в перечень добавлен и арабо-израильский кризис 1967 г., хотя в нём не участвовали (напрямую) великие державы. Итоговый перечень выглядит так (кликабельно):

Обилие пунктов, относящихся к американо-германской «подводной проблеме» 1915-1917 гг., конечно, смущает. На деле Лебоу разбирает два случая – кризис с «Лузитанией» (как пример неудачной попытки «оправдания войны» американским госсекретарём) и кризис 1917 г. – как классический пример «побочного кризиса». С другой стороны, Лебоу дробит «июльский кризис» на несколько частей. Так, австро-сербский конфликт идёт по категории «оправдания войны», кризис в отношениях Германии, Бельгии и Великобритании как «побочный», и кризис в отношениях Германии и России – как «балансирование на грани». Подобное членение представляется вполне оправданным, продуктивным. В целом Лебоу пишет, что перечень кризисов «не является исчерпывающим», но достаточно велик для того, чтобы можно было делать обобщения. С этим, скорее, можно согласиться. Более того, поскольку Лебоу главным образом занимается содержательным исследованием, исследуя внутреннюю логику процессов, а количественные («статистические») оценки использует очень редко, размер и полнота выборки не являются критически важными. Впрочем, в любом случае и сам список, и его рубрикация, и изложение событий – наиболее уязвимая часть работы, любой умелый и неблагожелательно настроенный историк-заклёпочник найдёт, где разгуляться.
Первым двум типа кризисов Лебоу уделяет по главе. Текст его небезынтересен – в частности, многим российским читателям небезынтересно будет услышать версию событий испано-американского кризиса 1897-1898 гг. как «американцы не очень хотели начинать войну, но испанцы их успешно в этом убедили». Любопытно и общее заключение по поводу побочных кризисов: все они, по мнению Лебоу, закончились неудачно для инициаторов (испано-американский 1898 г., германо-американский 1917 г., советско-финский 1939 г.).
Главный герой книги – кризис «на грани». Ему посвящено семь из десяти глав оригинального издания, и, по большей части, ещё одна, одиннадцатая глава, написанная к изданию 2020 г. Главная же удача автора – демонстрация потрясающей сложности кризиса на грани как процесса принятия решений. И лучше всего это демонстрирует приведённая ниже картинка – парадигма изучения и развития кризиса на грани.

Возьмём, скажем, переоценку прецедента. В общем виде не звучит грозно. Лебоу же приводит очень интересный пример. Одним из ключевых допущений, влиявших на действия руководства Германской империи во время Июльского кризиса 1914 г., было следующее: Николай II сдал назад во время Боснийского кризиса, сдаст и сейчас. Это мнение было ошибочным, а сама ошибка имела далекоидущие последствия. Сегодня проблема переоценки прецедента представляется особенно важной, поскольку вызывающая известные сомнения теория «ядерного сдерживания» подкрепляется даже не полноценным прецедентом, а оценкой прецедента (факт (прецедент) – СССР и США не воевали друг с другом в 1945-1991 гг., оценка – причиной этому было ядерное сдерживание; вывод – ядерное сдерживание работает).
Интересный пример приводит Лебоу и в случае с потребностью в поддержании самопредставления. Он упоминает восклицание Роберта Кеннеди во время Карибского кризиса. Который, говорят, при обсуждении варианта с авиаударом по советским ракетам воскликнул: «Мой брат не собирается стать Тодзио 60-х!» – и, опять же, говорят, эта ремарка имела важное и даже решающее значение. Любопытно, что сам Лебоу при этом говорит: «самопредставление может привести к отказу от решения, в остальных отношениях разумного, из-за того, что оно противоречит этому самопредставлению». Похвальная интеллектуальная честность – поскольку пример-то, казалось бы, позитивный. И полезный, полагаю, всем доморощенным маккиавелиастам, уверенным, что в большой политике нет места ценностям (оговоримся: сам Лебоу далее замечает, что ценности как таковые обычно не являются аргументом, однако, если принятое решение идёт вразрез с ценностями, политик испытывает когнитивный дискомфорт со всеми вытекающими когнитивными последствиями).
Другую сочную цитату Лебоу даёт по вопросу о том, как национальное самопредставление мешает эмпатиченому восприятию беспокойства оппонента о собственной безопасности. Здесь говорит сам Джон Фостер Даллес: «Хрущева не надо убеждать в наших добрых намерениях. Он знает, что мы не агрессоры, и не угрожаем безопасности Советского Союза». Эта фраза, впрочем, не привязана к конкретному конфликту. Среди случаев, рассмотренных Лебоу, здесь наиболее показателен корейский кризис 1950 г. Трумэн и Ачесон не верили в возможность масштабного корейского вмешательства в конфликт во многом потому, что не строили далекоидущих планов по отношению КНР – и, соответственно, не осознавали, насколько важно для руководства КНР сохранение «буфера» в виде Северной Кореи.
Если кризис на грани слишком сложен для принятия рационального решения, то такие кризисы должны часто оканчиваться неудачей для инициатора. У Лебоу так и получается, вот соответствующая табличка:
|
</> |