Назад в Африку

rightview — 11.06.2020

Мир функционирует как несколько конкурирующих ферм по производству афроземлян, соперничающих количеством и спецификациями продукта (слово «качество» тут не совсем уместно). Их разводят сейчас всюду, если не считать, что они саморазводятся, словно мыши и крысы, которые по мнению Аристотеля возникают в родственной субстанции грязи; но даже если так, то откуда столько грязи, что князья из неё так и прут, кто поставщик плодородного слоя, перегноя и тлена с пользительными фекалиями в агропромышленных масштабах?

Россия не исключение, наоборот, один из отраслевых лидеров в указанной индустрии. «Кремль собирает голоса всевозможных афророссиян не хуже, чем Клинтон – голоса афроамериканцев». «Бывший ангольский переводчик Игорь Иванович, ныне топливный магнат, лучший друг африканцев, россиян, и особенно афророссиян, за зарплату по-американски возглавляющий нефтяное ведомство по-советски и искренне ненавидящий всё американское» (*) – по-прежнему путеводная звезда российской политики и экономики. «Сечин спасал негров в Анголе. Сегодня он привычно борется за их права в Москве и окрестностях. Для масштабной постановки дела нужно найти в здешних краях черных друзей (этого) человека в приемлемом количестве, точнее, достаточно произвести кого-то в таковых. Государственная система, любезная Сечину, работает как сервис по фабрикации негророссиян и их последующей социальной защите, видимо, от них же. Только стесняется заметить это» (**).

Россия, Европа и США хором сказали «нет» «белокурым бестиям» и альтернативно превратились в питомники совсем наоборот – черножопых ангелочков. И это не «заговор» с заранее поставленной и осознанной целью. Нет, «само так получилось» в цивилизационном пространстве после переворота в головах, в ходе которого левый дух самоотрицания (расточения, рассеяния, самоумаления) как-то неявно и незаметно водворился там, где когда-то преобладал правый дух власти. Вернее всего будет сказать, что белокурые бестии сами же и устроились персоналом ферм. Религия «свободы/равенства/братства» эволюционировала-эволюционировала, подчиняясь своей внутренней логике, и дошла-таки до кондиции культивирования ангелочков.

Демонтаж духовных оснований западного мира продолжался у всех на глазах достаточно долго, чтобы теперь пристало риторически удивляться результату. Некоторые из удивляющихся сами до сих пор на острие процесса. Так что не стоит. Но на Востоке дело обстоит не иначе. Вон у Путина нутро перманентно прорывается (сквозь толстую видимость державной несокрушимости): то в рай нацлидер публично засобирается, то в 2012 году на ровном месте со слезой призовёт сторонников помереть под Москвой, аки герои Бородина (после чего, вернувшись в президенты, вплотную займётся дорожной картой реализации мечты). Здесь презумпция самоотрицания, воля к саморазрушению традиционно ещё радикальнее, чем на Западе. Здесь только приподнимутся, сразу падают. Лбом в пол. Наша история хорошо это иллюстрирует.

Общность траектории осложняет Москве официозную оценку американских волнений. Почему, скажем, боливарианское/чавистское «восстание» индейцев в Венесуэле против мирового угнетения надо от души приветствовать (вместе с путеводным Игорем Иванычем), а протестную движуху негров в США порицать? Если мы «за Чавеса», то, значит, и за нью-йоркских погромщиков. Но ведь это же ненавистные в РФ демократы вывели свои полчища на улицы американских городов, чтобы «майдануть» «режим Трампа» и добиться смены власти в ноябре? Впрочем, и последнее закономерно: выше по ссылкам (например, в ноябре 2016-го) уже обсуждалось, как мало в действительности идеологически общего у Трампа и его российских с позволения сказать «союзников». Тезис о том, что каждая власть – первоочередной заказчик своего собственного майдана, иногда приходится доказывать, преодолевая океан. Цепочка идентификаций получается длинной, но она достигает цели, круг замыкается.

О чём как раз и повествует давно не встречавшийся в нашем журнале автор. Его следует отметить за честность позиции, за смелую нескрываемую солидарность поверх условностей. Мотивация, которая там приводится, заслуживает внимания, поскольку проливает дополнительный свет на «джокеровскую» сущность российской «власти» (см. тут ремарку поводу Эдички, Вовочки и Хоакина Феникса). Не зря Мединский недовольно брюзжал в прошлом году после выхода на экраны этого провокационного шедевра. Мысль о том, что самые зверские террористические диктатуры чисто по-гоголевски выползают из «шинели» пресловутого «Акакия Акакиевича» («давно говорю, что сталинская шинель – перешитая гоголевская»), из психозов оскорблённого и униженного «маленького человека», передана там весьма доходчиво. Цезаризм, в том числе и наличный российский, начинается с популизма, с революционного реванша «обиженных», с антиолигархического трибуната. Буквально так осмыслял произошедшее в 2000 году Глеб Павловский того времени, тем самым предвосхищая дальнейший вектор. Они были единомышленниками тогда с путинской левой рукой, только Игорь Иванович незамедлительно расконсервировал шаблоны черножопно-ангольской романтики в своём мозгу и приступил непосредственно к «грабь награбленное», а Глеб Олегович, как подобает вполне интеллигентному человеку, предпочитал продолжать теоретизировать.

Интерпретация «протеста» как неявного, неосознаваемого «приглашения к радикализации» режима, а вовсе не его смягчения, усмотрение подпитки левой власти по генеалогической корневой системе в оппозиционной стихии – одна из «красных нитей» данного журнала с 2010 года (см. к примеру «Курсы радикализации» и «Две грезы из одного источника»). Почему наблюдается парадоксальная метаморфоза «Джокера» – ребрендинг обиженного и страдающего маленького человека в «Сталина»? Почему начав за здравие, левые всегда завершают за упокой, и то самое, с чем они собирались бороться, в их руках множится и растёт? Почему общественные лидеры и политики, пафосно возмущённые малейшей несправедливостью и признаками социальной жесткости, с какого-то момента занимаются тем, что увеличивают объем порицаемых явлений в жизни в разы и порядки? Здесь это объяснялось, исходя из различения метафизических установок, из логики фундаментальных идентификаций по отношению к власти.

Рассматриваемые установки – правая и левая, инсайдерская и аутсайдерская, «сверху» и «снизу», руководствующаяся идеей (власти) и руководствующаяся идеей отрицания (власти, отпадения-отчуждения от неё) – приобретают трансцендентальный, неосознаваемый характер, обращаются в презумпции, пред-убеждения. Широкоизвестно со времен греческих стоиков, что страдающий человек в большинстве случаев сам определяет себя в этом качестве – я добавлю: следуя предопределённости фундаментальной самоидентификации в качестве или «страдающего», или «не страдающего», отрицающего страдание, априорно «властвующего». Все леваки – хронические страдальцы по собственной инициативе: уязвлённые, угнетённые, ущербные, убогие. Причина чему всегда формально находится вне их: голод в Африке, тепло в Арктике, страдания планеты, страдания животных, страдания растений, глобализм, капитализм и т. п. Тогда как на самом деле причина пребывает в них самих – её образует комплекс левого дефектного, инвалидизирующего самосознания, описанного выше. Его носители занимаются самострелом – уродуют себя собственными презумпциями, но затем пускаются в неистовый поиск того, кто же это их так покалечил, кто изуродовал, кто нанес им травму. Левая установка сама активно маскирует себя в сознании, поскольку представляет собой увод и уклонение от себя, самоотрицание. Она незаметно делает левых недосубъектами (недо-Я). Отсюда теории человека как функции экономики и техники погружения в бессознательное, обретшие популярность с начала XX века, отсюда же современная беготня наперебой по всем западным полям в чаянии обрести статус хоть какой-нибудь жертвы, бешеная креативность усилий придумать, что бы ещё такое нас угнетало. (См. гл. «Современность» «Теории Спарты».) Российское злорадное коллекционирование примеров «русофобии» – из той же серии. Русским постоянно надо рассказывать, как их ненавидят и как против них злоумышляют, тогда у них всё встаёт на свои места и жизнь наполняется смыслом. Правых людей, которые выше подобных тенденций и смеются над истерией агрессивного самоуничижения, становится всё меньше. Правая сверхсубъектность («дух власти») как основа прежнего социального порядка исчезает и подменяется левой недосубъектностью – материей тотального манипулирования и одурачивания, благоприятной средой применения новых способов управления.

После того, как общество окончательно левеет и цезаристски реорганизуется, упомянутая выше креативность выходит на оперативный простор. Она больше не ждёт милости от природы, она энергично преобразует действительность, адаптируя жизнь под доминирующие презумпции. Фундаментальная воля к страданию теперь не изыскивает предлоги, а создаёт причины. Всё вокруг должно свидетельствовать, что человек – раб, холоп на побегушках, ибо. Так надо (кому, чему, зачем – левые не склонны к лишним рассуждениям). Так надо: «Родина требует» – приходит на помощь в наших зонах универсально-спасительная затычка отечественного изготовления (тысяча объяснений, почему, например, без коллективизации и голода в сталинском исполнении было не обойтись – иначе, торжественно верещит какой-нибудь «профессор Лопатников», страна родная не прожила б). На других территориях выкручиваются иначе. Враждебное окружение (империалистическое/англосаксонское/жидомасонское/классовое и т. д.) – это верный общераспространённый, по-настоящему глобальный и безотказный (до поры, до времени) приём.

Итак, метафизические и трансцендентальные причины отвечают на вопрос, почему чем больше пафосной и болезненной заботы о равенстве, гуманности, терпимости, тем в конечном счете террористичнее и тоталитарнее практика осуществления этих идеалов. Диктатура обиженных (она же диктатура пролетариата) не рациональна, политична или социологична, она абстрактна и трансцендентна. Она – проекция в эмпирическую плоскость априорных состояний самосознания, застывших идеально-метафизических структур, формирующих мир под себя, то есть программирующих на массовую боль и инвалидизацию. В этом слое реальности она не средство, она – цель, и если средство, то лишь для достижения метафизической цели: развёртывание системы рабства, системы человеческой никчемности для воплощения опрокинутого в мир негативного абсолюта.



Не о том ли фактически ведёт речь цитируемый marss2 эксперт? Кажется, что нет, но мы сейчас уточним. Чадаев по молодости лет восторженно штудировал речи Путина, думая найти в них «его идеологию». Повзрослев и возмужав, сменил источники и переключился в поисках идеологии на более академических левых авторов из категории «машущих томагавками» американских профессоров. Подобное тянется к подобному. Как трактуют профессора охватившие Америку безобразия? Они диагностируют засилье консерватизма и возмутительный рост неравенства в современном мире. Что шокирует их и Чадаева с ними. Вот вам корень зла, думает эксперт, вот источник праведного негодования восставших трудящихся. Лифты сломались, а негодующим хочется на верхние этажи. Ну не по лестнице же ногами топать? Нет, будем топать ногами внизу в холле.

Это очень тонко, да, перед лицом всеобщего опопсовления, которое радикализировалось в «век интернета», в эпоху тотальной кликабельности, исчислимости всего и вся цифровой мерой массовости, «количеством прочтений», выражать озабоченность трендом на сословность. Чем тотальнее тупая стадная исчислимость по головам, редукция к анонимной цифровой массе, тем громче вопли о возмутительном неравенстве, корпоративности, перегородках и барьерах, тем больше возмущение «отсутствием лифтов» (и… «жестокостью копов»). Хотя… ну какие-такие лифты в отаре овец? Куда? На ближайший пригорок? А цифровая масса – это безо всякого чипирования, просто по существу, по собственному выбору, искусственное стадо. Мировая исчислимость вышла на новое дно, её монетарный бета-уровень проапгрейдился до альфа-цифрового. Люди стали деньгами. И не заметили этого. С озабоченным видом шарахаются от Билла Гейтса. Снявши голову, волнуются, не подхватить бы насморк.

Главный современный парадокс, к объяснению которого подводят предшествующие рассуждения, наблюдается невооруженным глазом в тексте Чадаева и вокруг. Чем больше воспеваемых и лелеемых свобод, толерантности, гуманности, чем масштабнее разгул левых чувств и ненависть к власти во всех её проявлениях, тем – начиная с определённого момента – ниже проваливается качество популяции и заметнее упрощение-деградация в значительных социальных сегментах. Процесс левого вырождения, чей терминальной стадией оказывается цезаризм (в минимальной путинской или максимальной сталинской версии), даёт о себе знать сильно заранее. Задолго до финала становятся различимы признаки, которые затем, за гранью, сливаются в картину грядущего общественного устройства – в пейзаж умершей звезды, в химерический образ живого лоскутного социального трупа-Франкенштейна. На первых порах всё прекрасно, эйфория свободы, все в восторге, все друг друга ценят, поддерживают и уважают. Энтузиазм. Всё прёт. Куда-то. Дальше после фазы подъема на маршруте в сиятельное будущее обнаруживаются шокирующие неожиданности. Культ свободы приобретает патологически-экзальтированные черты. Он влияет разлагающе и на верхние, и на нижние уровни общества. Утрачивая «дух власти», впадая в «страдание», хиреют и те, и другие, но по-разному. Целые социальные группы, «освободившись», качественно проседают и деэволюционируют. Их фрагментация, капсулирование и обособление, которыми сопровождается процесс, можно принять за сословную стратификацию, однако в сложившихся условиях они не являются таковыми, так как утрачено представление о социальной иерархии, о мировом дереве, на чьей оси произрастают сословия. Иерархия дискредитирована, от неё все отрекаются. «Изнанкой», «изворотом» этого как раз и становится социальное/асоциальное самозамыкание. Экс-элитарные группы, для которых мэйнстримный тренд неприемлем, реагируют на него маргинальным (а не метафизическим) уходом в себя. Группы, плывущие по течению, предоставленные самим себе, попадают в турбулентность, разбиваются на потоки и уходят каждая в свой водоворот.

То, что Чадаев величает информационной прозрачностью мира, есть на самом деле его растворившаяся иерархичность, деградация здания с обрушением перекрытий и лестниц, с потерей связи и целостности вопреки всем новым «коммуникационным возможностям». Сеть ничего не добавила. И прежде примеры успеха спускались с самых высот под нос самым низам, тиражировались образцы для подражания и поощрялась показная роскошь. Но сейчас это всё не стимулирует, а раздражает, вызывает не уважение, а ярость. Термин «сословность» неприменим в негативном оценочном аспекте. Сословное деление должно быть общепризнанным или его нет совсем. Так вот, его нет совсем, судя по тому, как им козыряет Чадаев – словно кирпичом забивая гвозди. Есть нечто иное – в точности обратное: социальный распад.

Это явление, конечно, «не подкинешь» во вражеский тыл силами «некоммерческих организаций», не спроектируешь на заказ из диверсионных соображений, как мерещится Николаю Платоновичу Патрушеву, сколько ни усердствуй. До него нужно дожить, до него нужно «дорасти». Общество утратило хребет, свою подлинную внутреннюю вертикаль – вертикаль как ценность высшего, ценность как ранг. Когда ему, бесхребетному, пытаются загнать в глотку кол и обещают, что с деревянным протезом позвоночника оно обретёт стабильность, то ведь это иллюзия. Путин – это иллюзия. Что и признано Патрушевым, бьющим тревогу по анекдотическим поводам: «Национальный демократический институт по международным делам» своей титанической рукой колеблет остов Великой России, будто бы принявший положение стоя, но всегда готовый шмякнуться, едва Николай Платонович утратит бдительность. А он её, кстати, утратил вусмерть, когда разразился настолько унизительной риторикой и даже не обратил внимания на выданную по умолчанию оценку двадцати годам путинских достижений.

Равняясь в своём понимании рисков на американско-европейские аналоги, кремлёвские комментаторы событий, тем не менее, признают – всё так же косвенно – серьезность обстановки и общность закономерностей. Даже генералу ФСБ не придёт в голову сочинять, что конфликтующие в США стороны кто-то «стравил», а уходящие в глубину мировоззренческие разногласия «искусственно спровоцированы». Общество-инвалид, образованное инвалидами по призванию, всюду ведёт себя примерно одинаково, независимо от дислокации. Война всех деградантов против всех деградантов проходит стадию войны искренне презирающих друг друга социальных групп, но однообразно заканчивается сувереном Гоббса в качестве и. о. суверена Руссо (или скорее ростовой куклы последнего). Таково продолжение конца истории, жизнерадостно объявленного в XX веке, а будет ещё и продолжение продолжения.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив