Найдётся всё

leonwolf — 07.06.2012

Они почти всегда приезжали на метро. 
Гриша думал, что это было уже решение на уровне подсознания. ОНадевали не самые лучшие костюмы - сознательно. Часы снимали - конечно же сознательно. (Хотя ни на костюмы, ни на часы никто в Комиссии не смотрел. Не было этого в должностной инструкции, да и необходимости в этом никакой не было. Коррупционные преступления - это Уголовный кодекс, Комиссия этим не занимается). 
А метро - это так, в комплекте. Общий настрой. Можно ведь было бросить машину, если уж какие-то опасения, за пару кварталов, и прийти пешком. Никто бы не заметил (да никто и не следил).  
Но они почти всегда приезжали на метро, и вливались инородными тенями в разноголосый, смеющийся поток молодых и не очень людей, спешивших от Парка Культуры (кольцевой) к красивому офисному зданию, запрятанному во дворах в нескольких сотнях метров от станции метро. 

Здание улыбалось, и радостно впускало в себя и молодых ребят с рюкзаками, и чуть заметно понурых людей, обычно около сорока пяти, хотя и много старше порой, и много моложе тоже. Но каким бы ни был возраст, они все равно составляли отдельную струю в общем потоке, никогда не смешиваясь в единое целое с теми, кто шел в этот офис просто на работу. Просто на время они шли рядом по неширокой тропинке, но потом разделялись, как будто никогда и не были вместе. Одни прикладывали свои пропуска к турникетам и просачивались через главный вход в здание, не прекращая трепа о показах, алгоритмах, музыке, конверсии, командировках, выдаче, другие направлялись к неприметной боковой двери, где обычно стояла небольшая очередь, заканчивавшаяся Гришиным столом и столами его коллег. 

Часто бывало так, что в этой очереди встречались старые знакомые. "Слой тонок" - они когда-то гордились этим, гордились своей принадлежность к узкому классу избранных, пара сотен семей на регион, да пара тысяч семей на страну, действительно успешных людей, где все всех знали и всегда могли найти способ решить вопросы. Но оказалось, что тонкость слоя обоюдоостра, что огромная страна легко может и без них. Оказалось, что принцип "если не Иван Иваныч, то кто" весьма эфемерен, что Петя, Аня, или вот Гриша тоже вполне могут справляться, несмотря на то, что никогда в их кругах не вращались и вопросов не решали. Им думалось, их слой - это костный мозг всей системы, а оказалось - дифтерийная пленка. 

Гриша очень быстро научился видеть, когда рядом оказывались знакомые. По тому, как они смотрели в стороны. По тому, какое между ними образовывалось расстояние - даже в те дни, когда очередь в Комиссию была большой, и в ее небольшом офисе становилось тесно. Как перекашивались их лица, когда взгляды случайно скрещивались. Приехать сюда и встать в эту очередь уже было для них большим испытанием, а выдать знакомство с кем-то другим в ней - сделать все мучения напрасными. 

Сколько было сделано для того, чтобы связи нельзя было проследить! Три ночи подряд надрывно верещали шреддеры, хрустели флэшки, горели во дворах тяжелые картонные папки. Любая изобретательность была в почете - по стопкам компакт-дисков ездили на служебных автомобилях, а сервера топили в сотнях литров воды. 

Но кэш - остался.

"Кэш" - это было сленговое название, профессиональный жаргон Комиссии, вышедший за пределы ее стен. То, что называли "кэшем", было, на самом деле, огромной интегрированной базой данных, в которую были тщательно собраны все уцелевшие после тех ночей крупицы информации (и подкачка данных постоянно продолжалось). Кэш поисковой системы - с которого всё началось - был теперь лишь небольшой, хотя всё равно ключевой, частью этой базы. База эта была открытой, туда имели доступ отнюдь не только сотрудники Комиссии. Напротив - в любом государственном, муниципальном или бюджетном учреждении страны обязательно проверяли по этой базе каждого желающего устроиться на службу или участвовать в работах по госконтракту; это называлось "пробить по кэшу". На вход - фамилия, имя, отчество, год рождения. На выход - результат; только одно слово: ДА или НЕТ. 

Если ответ был - НЕТ, то на это никак нельзя было повлиять. В каком бы ином месте не проводить проверку, ответ был бы тем же. Они часто не понимали этого, и пробовали дважды, трижды, пять или десять раз. И при каждой попытке им разъясняли: если вы считаете, что информация неверна, что данные не соответствуют действительности или относятся к вашему полному тезке или фальсифицированы - у вас есть один путь. Самолет, Москва, Комиссия. Получаете там удостоверение, и все двери для вас открыты. Нет, к сожалению только в Москве; мы не можем рисковать и распыляться, чтобы не возникли коррупционные соблазны на местах. Нет, к сожалению шансы невелики - информация в кэше очень точна и постоянно перепроверяется по новым источникам данных. Да, шансы есть, статистика публична - примерно один из сотни обратившихся в Комиссию получает удостоверение. Нет, мы не отправляем вас туда, это ваше личное решение, ехать или не ехать. Да, пожалуйста, до свидания, следующий. 

... Они были разных возрастов, но всё же чаще всего - именно около сорока - сорока пяти. Те, кто помоложе, чаще готовы были махнуть на всё рукой, пойти в бизнес, устроиться на работу, попробовать себя в каких-то новых сферах. Те, кто постарше - распродать активы и уехать, если рыльце было сильно в пушку, или просто сидеть и не дергаться, если возраст, здоровье, внуки. Среднему возрасту было сложнее всего, и потому, получив третий, пятый или десятый отказ они ехали в комиссию. В их среде это называлось - "защищать свое доброе имя". Еще - "доказать, что всего лишь честно делал свою работу". Ни в коем случае не "оправдываться". И конечно они никогда не признались бы себе, что гонит их в Комиссию не это самое желание защитить свое незаслуженно опороченное имя, а в первую очередь жажда власти, самый страшный наркотик. Потому они и убеждали себя в том, что их призвание - государева служба, и вне ее нет их; и как они обижены, что государство, служению которому они отдали все свои силы, теперь отвергает их; и как это несправедливо; и как они докажут. Лишь жажда власти говорила им это. (Бывали и исключения, конечно. У любого правила есть исключения).  

Тем удивительнее, как эти люди вели себя, оказавшись у заветного стола. Где властность, где уверенный взгляд, где привычка вершить судьбы других людей в узком кругу своих? Где их вечное "ну старик, ну я все понимаю, но ты же тоже должен понимать"? 

- Молодой человек, пожалуйста, проверьте еще раз... Да, я избирался, но никогда не вступал и не был членом... Нет, у меня не было права принятия этих решений... Григорий? А как вас по отчеству? Григорий Сергеевич, поймите же, все решения по таким вопросам принимал только председатель суда... Нет, я не был председателем конкурсной комиссии, а моя подпись стоит только потому, что он болел в тот день... Нет, это не может быть правдой, вот, посмотрите, у меня справка, выписка, отчет... 

Гриша очень хорошо помнил те дни, и его не удивляла метаморфоза этих людей. Нет, ему вовсе не мерещился звериный оскал у каждого из них; он понимал, что в других условиях, может быть, они и вели бы себя совсем иначе, но если они оказались здесь, значит каждый из них сделал как минимум две ошибки. Одна могла быть случайностью, две - нет. Кэш отвечал ДА, если про человека была только одна запись, и, тем более, если не было ни одной. Одно неправосудное решение. Один незаконный приказ. Даже если были свидетельства о том, что на самом деле ошибок было больше, но в кэше находилась лишь одна запись - ответ был ДА. Две или больше - НЕТ. 

И были, конечно, сложные случаи - почему и работала Комиссия - и правда были полные тезки, или, например, оказывалось, что человек сам ушел со всех постов и должностей задолго до тех дней, и эти записи тоже можно было найти в кэше. Тогда - проверяли, перепроверяли, руками составляли сложные поисковые запросы, выясняли все обстоятельства, совещались Комиссией - и выдавали удостоверение. Примерно один раз из ста. 

... Когда все флэшки превратились в пыль, а все бумаги в пепел, им стало еще страшнее. Они, конечно, отключили интернет во всей стране тогда, когда все началось - отключили, но люди не перестали выходить на площади, и людей все равно становилось все больше и больше. Тогда-то и было принято решение об уничтожении архивов, но люди, принявшие решение об уничтожении прекрасно понимали, что где-то, на недоступных серверах, осталось слишком много следов их деятельности. "Кэш всё помнит" - так шептались в высоких кабинетах, так говорили и люди на площадях. И стало уже понятно, что придется уходить, и стало уже ясно, что отключенный интернет - не навсегда, и тогда было принято последнее, уже истеричное решение: двинуть БТРы на одно офисное здание. Не уничтожить сам кэш - так уничтожить или испугать как можно больше людей, умеющих с ним работать. 

Кэш удалось сохранить - и только его. И офис, ставший на одну ночь чуть ли не центром сопротивления - ту страшную ночь, когда на Зубовском бульваре вновь стояли баррикады из троллейбусов - удивительно быстро вернулся к нормальной жизни, как будто и не было ничего. Только отвели небольшое помещение с боковой дверью для работы Комиссии - все равно работа ее была невозможной без помощи специалистов компании, которые могли, например, быстро адаптировать механизм поиска в кэше для решения очень непростых порой поисковых задач, или что-то могли починить и перезапустить, а далеко отлучаться из своего любимого офиса вовсе не хотели. 

Над главным входом крупными буквами горел световой короб: НАЙДЁТСЯ ВСЁ. 
А около боковой двери - наспех сделанная табличка (всё обещали заменить на более солидную, да как-то руки не доходили) -  Федеральная Комиссия по Люстрации. 

*** 

А если говорить серьезно, то сейчас обсуждать, формулировать и принимать закон о люстрации кажется мне вполне достойным и ненапрасным занятием. Чтобы быть во всеоружии готовыми. Чтобы не получилось снова, как в девяносто первом. 
Тут ведь огромное поле для краудсорсинга, дискуссий, голосований. 
Федеральные чиновники - понятно. Но до какого уровня? Замминистры, или руководители департаментов тоже? Партийные функционеры "Единой России" - понятно. Начиная с районов, или с субъектов Федерации? Судьи - какие? Только выносившие решения по 20.2, 19.3 КоАП и 282 УК РФ? Более широкий спектр? А по каким критериям? А прокуроры? А сотрудники избирательных комиссий? ФСБ? МВД? Руководство госкорпораций? 
И на что должен распространяться люстрационный запрет? В целом на занятие должностей государственной и муниципальной службы, или на более узкие аспекты профессиональной деятельности, типа запрета для бывших сотрудников избиркомов снова работать в системе избирательных комиссий, но не на муниципальной службе? А как будут приниматься решения? Если автоматически, на основании формальных критериев, то что делать с теми, кто зря попадет под раздачу (а они будут)? А если комиссионно, по каким-то принципам ("вынесение неправосудных решений", допустим) - то какими должны быть эти принципы, и как должны формироваться комиссии? 
Масса вопросов. 
Можно почитать международный опыт, удачный и неудачный - немецкое законодательство по денацификации (весьма, как говорят, несовершенное), или считающийся очень эффективным чешский люстрационный закон. Посмотреть, что и как может быть перенесено на нашу почву. Смоделировать, как это могло бы работать на конкретных примерах. 
Серьезно, масса работы, и лучше бы она была сделана заранее, до того, как пригодится, а не в спешке и в последний момент. А то снова все получится вкривь и вкось. 

Оставить комментарий

Популярные посты:

didius

Особенности регистрации товарного знака в Краснодаре: что нужно знать местным предпринимателям

kiowa_mike

На столике у окна устроились кошички от dodam_nyang

sapojnik

Водку - на минуту в день

grazdano4ka

​***

dok_zlo

54

i_ty_toje

Ещё раз с чувством

el_tolstyh

Мяско выращено тренированное

prilepin

Взрослеющие подростки СССР

matsam

Утреннее

• Ранее
• Архив