​* * * / Наталья Захарцева

lillibulero — 04.11.2025 Он был самым болезненным в классе. Ещё очочки. Неумыт, непричесан, и с глупым мультяшным ранцем. Если тыкали пальцем — сжимался почти до точки. В его книгах про сказки совсем не учили драться. А учили чему-то другому — искать коренья, разговаривать с лесом, идти по следам кентавров. Никогда не ломился в столовку на перемене, потому что на булочку мелочи не хватало. Сэкономленный клад охраняла свинья-копилка (если сильно тряхнуть, то внутри зазвенят монетки).

Он был самым нелепым ребёнком. Ещё мобильник, у которого нет даже нужного интернета. По обидной случайности дали чужое тело. Эти манные ручки и ноженьки-вермишельки. На урок до зубовного скрежета не хотелось, а хотелось остаться в квартире, где знал все щели.
Малодушно пытался прикинуться заболевшим, ел просроченный йогурт, ел льдышки у магазина. Влажно клюнули в лоб и сказали: "Ну что ты брешешь. Четвертная контрольная. Дуй, не тяни резину".
Он и "дул", предвкушая заранее неудачу. Позитивный настрой, бла-бла-бла, но не удавалось. Вот и школа, но тут показалось, что кто-то плачет, даже вроде скулит. Из подвала же? Из подвала.

Он был самым последним кутенком в своём помёте, он не должен был выжить, поскольку был очень слабым. Мягким пузом измазался в собственной мерзкой рвоте. А стоять он пока не умел — разьезжались лапы.
Сверху падали капли. В подвале всегда шёл дождик. И парило от труб, и вообще неприятно пахло. Пахло маленькой смертью, печальной и безнадёжной, если ты не особенно нужен, и ломтик страха.
Он был черным-пречерным в помёте, как сгусток ада, словно ложка с черничным засахаренным вареньем.
Его братья и сестры сначала возились рядом, а потом почему-то затихли и присмирели. И тогда он пополз, переваливаясь медвежьи. И тогда его взяли. Зима холодила мятой. Человек был огромным, как небо, как мама, нежным (он был самым ужасным ребёнком, урод и мямля).

Он был самый дебильный, совсем не тянул на принца. В его сказках учили варить колдовские зелья, целовать спящих фей в растопыренные ресницы, отправлять караваны верблюдов в чужие земли.
Он засунул кутенка под куртку. На день рожденья ему часто дарили вещи. Но тут услышал: "Эй, пацан, тормози. Ты нам вроде бы должен денег. Иди к мамочке, мамочка любит свою малышку".

Старшеклассники "стрелку" забили за гаражами.
И он понял — его станут бить, впятером и гадко, и ему не помогут ни сказки, ни горожане, а поможет желание жить. И ещё рогатка.
Выбрал камень, по весу тяжёлый, и самый белый, словно дар апельсиновых стран, талисман, "aloha".
В его странных вселённых совсем не учили бегать, а учили летать, но, возможно, учили плохо.
Он был прав, и действительно били, но не ревел он, танцевал на канате луча кроветворный танец.
Парни явно повыше, уверенней, здоровее.
И тогда за спиной появилась собачья стая.
Звери были огромны, как небо, сильны, как папа, и щенята не лаяли, только глаза мерцали, словно это вообще не глаза, а софиты, рампы.
Он заметил собаку с оттянутыми сосцами.
Первый раз испытал ощущение дикой силы, словно вся эта стая влилась в него, вся их свора. Старшеклассники драпали, быстро и некрасиво. В его книжках стрелять в проигравших сродни позору.

Он был самый счастливый и яростный, как спартанец, и готовился к новой, но тоже неравной битве. Мать пожала плечами: "Собака? Давай оставим".
Ночь качала детей, колыбельная ночь-молитва.
Когда звёздные мыши доели лиловый вереск, когда стрелки часов заключили пари на вечность, они оба уснули: кто в кресле, а кто у двери. Они видели небо, которое безупречно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив