«Наши нравы», или почему американцы богаче русских

olegmakarenko.ru — 03.12.2021

Представляю фигу в кармане, которую держал автор российского учебника по литературе во время рождения этой главы. «Нате-ка, выкусите, подлые коммерсанты! Вам, мелким душонкам, даже не понять, как я вас уделал, поставив на одну коробку с мелким жуликом Чичиковым!».

Пожалуй, последний раз я так злился, когда читал учебник по информатике за 8-й класс. А впрочем, судите сами. Цитирую со страниц учебника:

Мещанское счастье Андрея Штольца

Этот персонаж тоже пришёл из «Мёртвых душ» и отчасти развивает черты ловкого приобретателя Чичикова и разумного дельца Костанжогло. Недаром Штольц в конце романа с радостью говорит о начинающейся в России эпохе Великих реформ, он понимает, что пришло его время, начинается бурное развитие буржуазной России и крушение крепостной Обломовки. Мы даже не знаем, какого рода промышленной и торговой деятельностью он занимается, как зарабатывает деньги, да это и не важно, время всё покажет.

…

Но и идеал Штольца тоже какой-то нерусский, ординарный, без высоты и размаха, героики и мечты, это непрерывная работа, комфортное обустройство своей жизни, разумная женитьба на красивой и образованной девушке, правильное воспитание и обучение детей, чтение хороших книг, хождение в театры, концерты и музеи, заграничные путешествия. Всё это очень хорошо и разумно, но как-то скучновато. Недаром умная и требовательная Ольга в конце романа предаётся неясным мечтаниям о другой деятельности и какой-то совсем иной жизни.

Но и в энергичной практической деятельности Штольца есть своя немалая правда: такие умные и умелые промышленники, финансисты и инженеры во второй половине 19-го века строили новую промышленную Россию, давали деньги на развитие народного просвещения и культуры и стали героями произведений А.Н. Островского, Н.С. Лескова и А.П. Чехова.

Сравнение с Чичиковым — сильный ход литературоведа. Представляю, что написал бы автор учебника про учителей, если бы относился к ним столь же предвзято, как к предпринимателям: «этот персонаж развивает черты знаменитых педагогов — Луначарского, Чикатило, Мугабе».

Впрочем, с другой стороны, в русской классике вообще не так много про деньги, про бизнес, про нормальную жизнь сделавших-себя-самих. Кое-что есть, конечно, — «Что делать» Чернышевского, например. Однако и там сюжетная линия завязана скорее на блуд и феминизм, нежели на здоровое предпринимательство. Бизнес-идея швейной мастерской Чернышевского нереалистична до неряшливости. В книге всё так славно получается, что если бы сладкие истории про любящих друг друга швейных девушек были правдой хотя бы на 10%, коммуны-мастерские стали бы в России заметным явлением. В реальности так не вышло: если кого Чернышевский и вдохновил, так разве что бомбистов и прочих боевиков.

Значительно ближе к жизни «Подросток» Достоевского: не зря его включают в великое пятикнижие. Вот, например, очень вдохновляющий для смышлёного школьника момент. Процитирую его с большими сокращениями:

http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0090.shtml

Я повторяю: моя идея – это стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд; не просто богатым, а именно как Ротшильд. Для чего, зачем, какие я именно преследую цели – об этом будет после. Сперва лишь докажу, что достижение моей цели обеспечено математически.

Дело очень простое, вся тайна в двух словах: упорство и непрерывность…

Несколько лет назад я прочел в газетах, что на Волге, на одном из пароходов, умер один нищий, ходивший в отрепье, просивший о милостыню, всем там известный. У него, по смерти его, нашли зашитыми в его рубище до трех тысяч кредитными билетами. На днях я опять читал про одного нищего, из благородных, ходившего по трактирам и протягивавшего там руку. Его арестовали и нашли при нем до пяти тысяч рублей. Отсюда прямо два вывода: первый – упорство в накоплении, даже копеечными суммами, впоследствии дает громадные результаты (время тут ничего не значит), и второй – что самая нехитрая форма наживания, но лишь непрерывная, обеспечена в успехе математически.

Между тем есть, может быть, и очень довольно людей почтенных, умных и воздержных, но у которых (как ни бьются они) нет ни трех, ни пяти тысяч и которым, однако, ужасно бы хотелось иметь их. Почему это так? Ответ ясный: потому что ни один из них, несмотря на все их хотенье, все-таки не до такой степени хочет, чтобы, например, если уж никак нельзя иначе нажить, то стать даже и нищим; и не до такой степени упорен, чтобы, даже и став нищим, не растратить первых же полученных копеек на лишний кусок себе или своему семейству. Между тем при этом способе накопления, то есть при нищенстве, нужно питаться, чтобы скопить такие деньги, хлебом с солью и более ничем; по крайней мере я так понимаю. Так, наверно, делали и вышеозначенные двое нищих, то есть ели один хлеб, а жили чуть не под открытым небом…

Когда я выдумал "мою идею", я стал себя пробовать: способен ли я на монастырь и на схимничество? С этою целью я целый первый месяц ел только один хлеб с водой. Черного хлеба выходило не более двух с половиною фунтов ежедневно. Чтобы исполнить это, я должен был обманывать умного Николая Семеновича и желавшую мне добра Марью Ивановну. Я настоял на том, к ее огорчению и к некоторому недоумению деликатнейшего Николая Семеновича, чтобы обед приносили в мою комнату. Там я просто истреблял его: суп выливал в окно в крапиву или в одно другое место, говядину – или кидал в окно собаке, или, завернув в бумагу, клал в карман и выносил потом вон, ну и все прочее. Так как хлеба к обеду подавали гораздо менее двух с половиной фунтов, то потихоньку хлеб прикупал от себя. Я этот месяц выдержал, может быть только несколько расстроил желудок; но с следующего месяца я прибавил к хлебу суп, а утром и вечером по стакану чаю – и, уверяю вас, так провел год в совершенном здоровье и довольстве, а нравственно – в упоении и в непрерывном тайном восхищении.

…Это было очень трудное испытание, но через два с лишком года, при приезде в Петербург, у меня в кармане, кроме других денег, было семьдесят рублей, накопленных единственно из этого сбережения. Результат двух этих опытов был для меня громадный: я узнал положительно, что могу настолько хотеть, что достигну моей цели, а в этом, повторяю, вся "моя идея"; дальнейшее – все пустяки.

Тут мы уже видим не сухое теоретизирование, как у Чернышевского, и не комичную суету мелкого жулика, как у Гоголя, а высокую романтику, борьбу со своими страстями, испытание своего характера. Задаться масштабной целью и проверять свою волю, сидеть месяц на одном хлебе с солью — вполне себе поступок, пусть даже и несколько вредный для желудка.

В демонстративной внешней нищете, куда собирался ввергнуть себя юный Аркадий Макарович, тоже есть некое манящее благородство. Я читал историю про школьника, которому родители выдавали небольшие деньги на обед. Он познакомился с какими-то местными забулдыгами, и регулярно отдавал им эти деньги, чтобы они провожали его до дверей школы. Одноклассникам ребёнок объяснял, что живёт с бомжами, и те ему очень завидовали.

В школьную программу, впрочем, «Подросток» Достоевского не входит. Я бы и сам его туда не включал — книга тяжёлая, полная нравственных страданий и выворачивания душ, строго 18+. Одних только роскомнадзоров там пять случаев, и это только «успешных», без учёта попыток. Тургенев не зря называл Достоевского «русским маркизом де Садом», его романы доставляют читателю почти осязаемую боль.

Но даже если бы Достоевский не соблюдал так строго мрачные традиции русской классики, в плане воспитания финансовой грамотности «Подросток» всё равно был бы бесполезен. В романе, если мне не изменяет память, три купца, и все трое — отъявленные злодеи, просто какие-то хищные звери, а не люди: жадные, жестокие, похотливые, готовые на любое преступление не только за 300% прибыли, но и просто так, забавы ради. Оно и понятно. Как верно заметил сам Фёдор Михайлович: «идеалист, стукнувшись лбом об действительность, всегда, прежде других, наклонен предположить всякую мерзость».

Как известно, жизнь сурово обошлась с писателем — он был болен игроманией, совершал в пылу азарта самые некрасивые поступки. Неудивительно, что «стукнувшись лбом о действительность», Достоевский начал делать самые строгие и грязные выводы по поводу всего купечества в целом. Опять-таки, писатель был потомственным дворянином, потому само происхождение заставляло его считать низкими все способы заработка, за исключением получения наследства. Потому-то главный герой, — благородный юноша, — внутри вселенной Достоевского и не мог разбогатеть. У Аркадия Макаровича были принципы: ни при каких обстоятельствах не работать закладчиком, уважать женщин, защищать свою честь, совершать высокие благоглупости. А раз у него были принципы и идеалы, в системе координат писателя стать предпринимателем он никак не мог.

На похожих идеях нас воспитывали и другие родные нам классики, от Пушкина до Стругацких. Воспитание дало плоды: в наши годы многие по-прежнему обращаются с деньгами совершенно по-варварски.

Как верно заметил Филопемен, кто не хочет брать чужого, тот должен приобретать своё собственное. Мы это видим у того же Достоевского: благородные герои совершают высокие поступки, швыряя незаработанные ими деньги в печь, а на следующий день ведут себя подло, потому что безденежье не оставляет им уже иного выбора.

Присмотритесь к какому-нибудь известному вам мерзавцу, непорядочному в денежных делах. Почти наверняка вы с удивлением обнаружите, что в душе он не такой уж и мерзавец: просто он чередой плохих решений довёл себя до такого положения, что ему очень нужны деньги, и потому у него нет иного выбора, кроме как что-нибудь украсть или кого-нибудь надуть.

Недавно на одном форуме в интернете прошла волна детских историй в духе «как я копил на велосипед». Кому-то родители даже подкладывали немного монет в копилку, однако одной из классических развязок в историях было… ограбление ребёнка. Вскрыли копилку и положили деньги в семейный бюджет. Вскрыли копилку и купили ребёнку осеннюю одежду вместо велосипеда. Вскрыли копилку и купили, но не приставку старшему брату, который копил, а новую курточку его младшей сестре.

Великолепный способ преподать ребёнку сразу несколько важных уроков:

— живи одним днём, планов на будущее не строй;
— трать все деньги сразу, пока не отобрали;
— доверять нельзя никому, даже родным родителям;
— твой труд ничего не стоит;
— отбирать чужое — это нормально.

А вот для сравнения «их нравы». В США, например, жил Джордж Клейсон, современник Ленина, основатель картографической компании и автор знаменитой книги «Самый богатый человек в Вавилоне». В книге тоже есть рецепты «как стать Ротшильдом», вот почти по Достоевскому. С той только разницей, что у Клейсона это уже не блажь забытого родителями подростка, а нормальные рабочие рецепты — как зарабатывать деньги, как хранить, как приумножать. Вот как у меня в «Школе капитализма», только в декорациях Вавилонского царства.

Если бы я был моложе, я бы прямо и предложил добавить в школьную программу или Клейсона, или Кийосаки, или Франклина, или ещё кого-нибудь из той же когорты популяризаторов финансовой грамотности. Поколение пориджа всё равно уже думает, что Тарас Бульба — это что-то из «Властелина Колец», так значит нет уже смысла пичкать его терзаниями ревнивых и безответственных инфантилов.

Однако я знаю, в каком направлении работает мысль и типичных родителей, и полностью солидарной с ними педагогической интеллигенции. Не читал — не мужик, а что касается денег, так про такую грязь на уроках и упоминать нельзя. Придумаете тоже, деньги! А завтра что — научите водку пить и в карты играть? Пусть лучше думают об учёбе, и благодарят каждый день тех, кто надрывается на работе, чтобы поставить им тарелку супа на стол.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив