НабросЪ, еще один набросЪ...

"Если бы Иван IV умер в 1566 г., историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников: ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от неминуемой гибелью и распадением созданной им империи. Грозному также простили бы его опричнину и казни, как прощаются Александру злые убийства сподвижников, причуды и бред величия. Несчастье Ивана IV в том, что ему пришлось пережить слишком ранние свои успехи; слава его, как завоевателя, померкла, дипломатические и организаторские таланты его забылись, он попал в другую историческую рубрику, под титул "тиранов", присоединился к обществу Калигулы, Нерона, Людовика XI и Кристиерна II, в проблеме его личности психиатрические мотивы выступили на первое место (угу, а вот если бы Петрус после Ништадского триумфа влез бы таки в войну с турками и проиграл бы ее – чтобы тогда было, как бы оценивалась его деятельноcть – Thor)...".
"Усиленное внимание к жестокостям Грозного, суровый, уничтожающий нравственный приговор над его личностью, наклонность судить о нем, как о человеке психически ненормальном, все это принадлежит веку сентиментального просветительства и великосветского придворного либерализма (о да, это были либералы и филантропы, сиречь человеколюбцы еще те – вот только либерализм этот и филантропизм распространялся лишь на себя любимого и себе подобных, но никак не на низших, и уж тем более не на подлый люд – Thor). Поэтому едва ли у кого найдешь более беспощадную оценку Грозного, чем это сделал Карамзин, самый яркий в России историк и публицист эпохи просвещенного абсолютизма, коnорый пишет отрицательную характеристику Ивана IV как бы для того, что бы оттенить сияющий всеми добродетелями образ Алесандра I и его "великой бабки", монархов гуманных и справедливых, исключительно преданных народному благу (благу карамзиных и иже с ним – Thor)...".
"Карамзин в своем изображении дал, можно сказать, клаcсическую схему для личной и правительственной истории Грозного, от которой до сих пор мы не можем отрешиться: до 1560 года это государь прекрасный, добрый и разумный, поскольку он весь под влиянием мудрых руководителей; после 1560 г. прорывается натура порочная, злобно безумная, свирепствующая на просторе, извращающая здравые государственные начала. Русские историки последующего времени, хотя и чуждые идеализации просвещенной монархии, удержали, однако неблагоприятную оценку Грозного. Отчасти это случилось потому, что осуждение тирана служило одним из благодатных мотивов оппозиционно-либеральной риторики. С другой стороны, здесь сказывались последствия почти всеобщего увлечения "внутренней" историей в ущерб "внешней"...".
"Все эти уклоны воззрений понятны и извинительны. Историк зависит в своих взглядах и приемах от сменяющихся увлечений и философских настроений. Ведь и наше неотступное желание найти связь между событиями внешней истории и усложнением внутренней жизни – результат могущественного влияния современной общественной мысли. Воздействие на исследователя того, что мы называем мировоззрением, настолько сильно, что в литературных источниках, в исторических памятниках он как будто читает и видит то, что хочет прочитать и увидеть, выделяет и оценивает то, что совпадает с его вкусами и направлением интересов. Однако надо признать, что в свою очередь, и памятник оказывает свое давление на ученого, вдохновляет и направляет мысль историка. В историческом документе есть скрытая энергия, обаянию которой мы все невольно поддаемся...".
"Грозному не посчастливилось на литературных защитников. Пересветов был только отдаленным пророком его политики, рано и бесследно исчезнувшим со сцены. За ним в качестве русских свидетелей идут представители консервативной оппозиции, Курбский, автор "Беседы валаамских чудотворцев" и более поздние писатели эпохи смуты, дьяк Иван Тимофеев и князь Катырев-Ростовский.
Все они разделяют одни недостаток, наличность которого сыграла роковую роль для памяти Грозного. Они совершенно равнодушны к росту московской державы, ее великим завоевательным задачам, к широким замыслам Ивана IV, его военным изобретениям, его гениальной дипломатии. В этом смысле они удивительно подошли ко вкусам нашей недавней исторической школы, выросшей на идеях пасифизма. если угодно, эти судьи Грозного похожи на Тацита, Светония, Ювенала, которые, в резких нападках на римское самодержавие, сосредоточивали свое внимание на явлениях придворных и столичных, оставаясь безразличными к громадной стране, к окраинам, к внешней безопасности и славе знаменитой империи. У них только одна тема, бесконечно развиваемая на все лады: осуждение бесчеловечной жестокости московского царя...
Никому из них не приходит и в голову сказать хотя бы одно слово о военном значении опричнины. Эти старинные московские критики удивительно склонны к моральной отвлеченности (Эльфы, ей-Богу – эльфы 80-го левела – Thor. Правда, эльфизм этот странноватый, только на эльфов распространяемый, но никак не на подлый люди – вспомним поведение того же Курбского в Литве и его "Князь я али не князь? Тварь ли я дрожащая или право имею?")...
Собственно говоря, жалобы консерваторов на изменение старины руками самих носителей власти вовсе не представляют чего-либо нового. За четыре десятилетия до Курбского их высказывал опальный боярин Берсень, возмущаясь тем, что Василий III стал решать дела в спальне, запершись сам-третей с какими-нибудь любимцами. Берсень, прибавлял мрачное предсказание в том самом духе, как потом Курбский: "Государство, которое переменяет исконные обычаи, недолговечно".
И мало того, что обвинение самодержавия в крайностях, в нарушении меры повторяется из поколения в поколение, критики относят всякий раз начало политических бедствий очень далеко от своего времени... Однако, как ни существенно расходятся они в хронологии, а все-таки разумеют одно и то же явление, и мы с некоторым удивлением замечаем, что дело идет об основном факте московской политики, который шаг за шагом сопровождает образование великорусской державы. Получается странное противоречие: великие организаторы Москвы, Иван III и Иван IV оказываются в то же время виновниками гибели империи.
Русским историкам новейшего времени, поскольку они доверяли идеям оппозиционеров XVI века, приходилось примирять суровые суждения современников с общей благоприятной оценкой державной политики московского правительства. Казалось, выход из противоречия состоит в том, что осторожная система основателей державы была испорчена личным произволом последнего самодержца из династии Рюриковичей. Поэтому, бесчинства (слово-то какое замечательное – "бесчинства" опричнины – именно бесчинства как нарушение столь милого курбским и берсеням старины, в которой "свою корову они сами доят" – Thor) опричнины Грозного, его странная беспокойная администрация должны служить объяснением последующей разрухи (еще одни эльфы – сделайте нам красиво, и чтобы при этом наши нежные чувства прекраcного не были затронуты – Thor)...".
"Мы бы хотели только напомнить о том, что забывалось в эпоху увлечения историков проблемами внутренней истории, а именно что борьба с княжатами, возвышение насчет старого боярства неродовитых людей (тех самых "верников"-letrados – Thor), усиление военной повинности и податной тяготы происходили не в мирную эпоху, а среди величайших военных потрясений (и, напомню – это еще и время серьезных экономических проблем, затронувших всю Европу – Thor)... Исторический приговор об Иване Грозном во всяком случае не должен быть строже, чем о Петре I, принимая во внимание, что условия, окружавшие московского царя XVI в., были несравненно более тяжелыми. И уж если осуждать Грозного, то придется поставить ему в вину или самую идею войны, или по крайней мере то, что он не смог во время бросить неудавшееся предприятие (но как, если Ливонская война – это не более чем очередной раунд русско-литовского-польского противостояния, растянувшегося на 200 лет – Thor), что он сокрушал в Ливонии лучшие силы своей державы..."
"Когда речь идет о Петре I, все готовы признать, что его реформы находятся в тесной зависимости от тяжелой всепоглощающей войны (угу, и при этом начатой не им – Thor). Странным образом под этим углом зрения об Иване Грозном почти не судили историки...".
Вот этот образ мне нравится больше всего:

Вот как-то так выходит...
|
</> |