
На смерть Пушкина

Я конечно не верю версии Галковского, согласно которой "Дантес был незаконнорожденным сыном принца Вильгельма Оранского, который был женат на принцессе Анне, сестре Александра 1, то есть вообще-то был почти племянник Николая 1", хотя в своих исторических изысканиях я встречал памфлеты, опубликованные в Англии и Голландии накануне Крымской войны, которую я называю Нулевой Мировой Войной, согласно которым Дантес был сыном Александра I.
Зато я уверен, что Александр Сергеевич был очень близок с Николаем I, который считал его умнейшим человеком того времени, о чем оставил соответствующую запись в своем дневнике, назначил его своим личным историографом и за его исторические изыскания 31 декабря 1833 года присвоил ему звание камер-юнкера. И для того, чтобы убедиться в той многовековой манипуляцией поэзией и историей жизни Пушкина, о которой я пишу в посте "Озарение", достаточно почитать об оскорбительности этого звания для Александра Сергеевича, которое преследует любителей его поэзии буквально везде несмотря на то, что согласно табели о рангах это звание соответствовало званию бригадира, то есть было выше звания "полковника" или "капитана первого ранга", но ниже генерал-майра и вице-адмирала.
С учетом этого обстоятельства запись, которую сделал Александр Сергеевич в своем дневнике 1 января 1834 года, то есть на следующий день после присвоения ему этого звания-
Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но Двору хотелось, чтобы N. N. [Наталья Николаевна] танцовала в Аничкове, -
была либо самоиронией, поскольку до этого он был титулярным советником, то есть лейтенантом, либо заявлением о том, что его исторические изыскания Пугачевского бунта, во главе которого стоял человек, утверждавший, что он Царь Петр III, были настолько важны Российской Империи и лично Николаю I, что вполне могли бы дать и генерал-майора. И если вспомнить о католиках-поляках посадивших на Российский трон лже-Дмитрия, восстании декабристов и весьма таинственных обстоятельствах смерти Александра I, то вполне естественно предположить, что документы о помощи Нидерландов Пугачеву, обнаруженные в архивах лейтенантом Пушкиным и пролившие свет на аналогичный заговор в 1833 году, вполне заслуживали генерал-майорского звания.
А если учесть, что из письма генерал-майора Российской Империи Пушкина посланнику Нидердандов Геккерну, копию которого Александр Сергеевич через Бенкендорфа передал государю-Императору, легко понять, что Дантес в глазах Пушкина и Николая I выглядел весьма жалко даже в качестве "инагента", что не помешало целому ряду европейских держав угрожать России войной, когда стало известно, что Николай I собирается убийцу Пушкина повесить. И на мой взгляд такие угрозы могут означать только одно: несмотря на свою незначительность знал Дантес довольно много, а это в свою очередь напоминает мне об операции "Трест" и о печальном конце Сиднея Рейли. Но в России тогда не нашлось Артузова, и Дантеса пришлось отпустить, а его дальнейшая карьера доказывает, что шпионскую сеть барона Геккерна он все таки не выдал, и это сыграло свою роль в подготовке к Крымской Войне, которую я называю Нулевой Мировой и которая уж очень напоминает Четвертую Мировую ( если Третьей считать Холодную Войну), особенно если учесть ту роль, которую в событиях последних 7-ми лет играет Крым.
Л.ГЕККЕРЕНУ
25 января 1837 г. в Петербурге
Monsieur le Baron!.....
...
J’ai l’honneur d’être, Monsieur le Baron,
Votre très humble et très obéissant serviteur.
Alexandre Pouchkine.
26 Janvier 1837.
<�Перевод:
Барон!
Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться, когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения; я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь жалкую, что моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном.
Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили вы. Это вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына.
Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать ходу этому грязному делу и не обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и еще того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим
проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь.
Имею честь быть, барон, ваш нижайший и покорнейший слуга.
Александр Пушкин.
26 января 1837.>
***
Последнее тепло, последние поленья,
Идёт зима войной, а житницы пусты,
И нам готовит печь немое поколенье
Сжечь напоследок нас, как чахлые кусты.
Приходят вечера, как девочка босая,
И вместо дров вино приносит ученик.
Напиться и смотреть, где новый свет возник,
Как каменную соль, всё позади бросая.
Никита Поленов. 1999
А.С.Пушкин
ИЗ ПИНДЕМОНТИ (1836) (дополненное Александром Бродским 2010 Рисунки Нади Рушевой)

От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от властей, зависеть от народа -
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
- Вот счастье! вот права...
Все так. Когда бы не Дантес,
Натальин тонкий профиль
И грехи, особенно Гаврилиада!

Но было там всего достаточно.
От фатализма до больших проблем с деньгами:
Журнал доходов не приносит жданных,
Павлищев письмами своими досаждает,
Родители дела ведут уж очень непрактично,
Да и отец всегда был скрягой. Между тем
Семья растет, Наталья хороша
И жаждет все нарядов новых, но хотя
Все это пустяки -
Что значит не практично!
Если Сам! Государь! Ошибся!
И идет к Концу Неотвратимо. А поэт?
Бессилен он остановить
Машинное движенье Рока!
Приличествующие случаю Стихи Никиты Поленова. 199*
Последнее тепло, последние поленья,
Идёт зима войной, а житницы пусты,
И нам готовит печь немое поколенье
Сжечь напоследок нас, как чахлые кусты.
Приходят вечера, как девочка босая,
И вместо дров вино приносит ученик.
Напиться и смотреть, где новый свет возник,
Как каменную соль, всё позади бросая.
|
</> |
