Мой детсадовский опыт


Любой психолог скажет вам, что память человека фрагментарна. Особенно если речь идёт о раннем детстве. И это естественно, потому что детские сознание и память ещё только формируются и детская память сохраняет только самые яркие фрагменты, которые и вспоминаются потом, во время взрослого периода жизни.
Так и у меня сохранились три ярких фрагмента из моего недельного опыта пребывания в советском детском саду в возрасте трёх лет.
Первый фрагмент. У нас в спальной комнате стояли металлические горшки с крышками. Помню, что воспитатели говорили, что мальчикам надо садиться на горшок для того, чтобы пописать. Ну, что же, это справедливо для трёхлетнего ребёнка.
Послеобеденный тихий час. Я просыпаюсь, потому что хочу пописать. Сонный я подхожу к горшку, стоявшему возле кровати, сонный же снимаю крышку и сажусь. Моя попка погружается в жидкость. Я вскакиваю и смотрю на горшок – он полон мочой до краёв. Обхожу все горшки – они все полны мочой до краёв, а некоторые и с какашками. Не найдя горшка, на который можно было присесть, не замочив зад, я писаю стоя в один из горшков и на пол вокруг него. Сделав своё дело, ложусь в свою кровать и засыпаю.
Здорово работали нянечки в советском детсаду. Спали небось, как сучки. Недосуг им было следить за горшками.
Второй фрагмент. Всех собрали в игровой комнате, усадив на стулья по периметру. Вошёл какой-то мужик с баяном. Одна из воспитательниц сказала, что мы будем заниматься танцами. И что сегодня будем разучивать какую-то «Молдавеняску» что ли…
Нас разбили по парам мальчик-девочка. Мальчики справа, девочки слева. Заставили схватить правой рукой правую руку, а левой рукой левую руку партнёрши – воспитательница это называла «взять руки скрестно». Далее мужик начинал раздувать мехи баяна, из которого полетело «Тын-тын-тырын, тырын, ты-тырын-ты-ты-ты» и мы парами начали скакать по кругу, задирая коленки чуть ли не выше головы. На третьем круге мне это так надоело, что я сел на стул и отказался скакать, как дурак. Воспитательница отстала, решив, что у меня что-то болит.
Третий фрагмент. Игровая комната после послеобеденного сна. Я подхожу к шкафу с игрушками, вынимаю из него металлическую грузовую машину длиной около 30 сантиметров, сажусь на пол, кладу в кузов пару деревянных кубиков и начинаю катать её по полу, изображая доставку кубиков на стройку социализма.
Подходит какой-то мальчик и начинает требовать, чтобы я отдал ему его (!) машину. Я говорю ему, что я взял машину из шкафа. Мальчик рассказывает, что эту машину ему принесла мама. После чего он хватает машину и пытается вырвать у меня из рук. Но это я вырываю машину из его рук, размахиваюсь и со всей силы опускаю машину на его голову. Мальчик падает на пол и начинает орать громче сирены скорой помощи. На крик сбегаются воспитательницы. Мальчик в соплях и слезах держится одной рукой за голову, а другой показывает на меня. Остаток игрового времени я провожу, стоя в углу.
Маме, пришедшей забирать меня из детсада, рассказывают, что я ребёнок-монстр и садист. Мама говорит им, что она забирает меня из детсада и больше в него не приведёт.
Мама ведёт меня домой. Я держусь за её руку и, довольный, что я больше никогда не буду ходить в детсад, ору на всю улицу свою любимую песню, которую я в три года уже знал наизусть.
«Путь далёк у нас с тобою, веселей, солдат гляди. Вьётся, вьётся знамя полковое, командиры впереди. Солдаты, в путь…»
Проходим мимо автобусной остановки, на которой стоят три мужика. «Во клоп даёт!» - говорит один из мужиков своим товарищам, кивая в мою сторону. Я, приободрённый, начинаю орать песню ещё громче.
Больше ни в какие детсады я не ходил. И, слава богу, а то, глядишь, стал бы таким как все. К тому же где-то через неделю отец закончил военное училище и получил назначение в Группу Советских Войск в Германии. И в первые три года в Германии моим детсадом стала солдатская казарма, а моими основными товарищами самые настоящие солдаты.