Как открыть франшизу: шаги к успеху 
Няшмяшные фотки 
Без названия 
Короче, Колчак 
Мужские сланцы 
Очень крепкая дружба мужчины и женщины, изображающей юношу. Это уже оно или еще 
Морскую рыбку добывают с боем 
Моя собака... 
Вечернее
11.12.2019 —
Архипелаг Солженицына
Мой дедушка был хиппи
bookmatejournal — 13.12.2019
Как строители коммунизма полюбили Маккартни, Адорно и насвай
СССР не было «Вудстока», но были свои контркультурщики, которые обожали капитализм, уважали церковь и мечтали оказаться на Западе. Они стали героями «Запрещенного Союза» Владимира В. Видеманна — не то мемуаров, не то социологического исследования, посвященного советскому андеграунду. По просьбе Bookmate Journal об этой странной и занимательной книге рассказывает поэт Эдуард Лукоянов.
Как правило, воспоминания культурного фланга диссидентского движения написаны будто под копирку. Обычно они исчерпываются в сотый раз повторенными рассказами о музыке на костях и о том, что фирменная пластинка обходилась трудящемуся в месячную зарплату. Довольно толстый том «Запрещенный Союз», населенный фриками на любой вкус, — свидетельство того, что все было куда интереснее.
Автор книги Владимир В. Видеманн проникся идеями хиппи в тот момент, когда они стараниями советской пропаганды просочились сквозь железный занавес в виде бунта прогрессивной молодежи против капиталистического общества и американского империализма. В коллективной газете «Правда», видимо, представить не могли, что вскоре после «Вудстока» ту же самую прогрессивную молодежь, но уже заговорившую по-русски, придется бичевать как абсолютное социальное зло и самим же удивляться сверхъестественной живучести волосатых «дегенератов» и «разложенцев» в социалистической действительности. Возникновению этой аномалии и витиеватому пути, который автор лично прошел от начала до конца, и посвящен «Запрещенный Союз».
Первое, что одновременно и впечатляет, и может отпугнуть читателя, взявшего в руки книгу Видеманна, — сленг полувековой давности, на котором она по большей части написана. Во времена стремительной мутации повседневной речи, когда в условиях интернета выживаемость новояза стремится к нулю, знакомство с текстом похоже на столкновение с заоблачной архаикой шумерской клинописи. Самым юным читателям — как раз тем, кому в первую очередь хочется адресовать «Союз», — некоторые фрагменты могут показаться совсем диким внеземным волапюком:
«Встретил я там и двух лакированных мальчиков из Москвы — тоже хайрастых, но не в „левисовой“ рванине, а в модных шелковых рубахах и полосатых брюках стиляжьего вида: золотая молодежь типа смогистов... Ну и само собой разумеется, в клубе толпились хиппицы с распущенными волосами, в фенечках и побрякушках а-ля Вудсток. Разогревшись под „Айрон мэна“, мы впадали в полный „параноид“ с перспективой зарубиться на всю „блэк найт“ где-нибудь в темном углу с батлом нелегально пронесенного на танцы бухла...»
Но, несмотря на глубокую укорененность автора в субкультуру, которая намертво впечаталась в его речь, он удивительным образом сохраняет критическое к ней отношение. Это заметно и по чисто литературным приемам, позволяющим говорить о книге как об автофикшене, а не как о сугубо документальном жанре. На первых же страницах Видеманн приводит статью из «Хроники текущих событий» — главного листка диссидентского подполья. В ней написано о серии самосожжений, устроенных литовскими националистами в знак протеста против советской оккупации.
Как бы рифмой к этому становится рассказ о первой акции, устроенной Видеманном и его друзьями-хиппи. Вдохновившись песней Пола Маккартни «Give Ireland Back to the Irish», они решили пройтись по улицам Таллина в знак протеста против британского империализма, наивно полагая, что совпадение с линией партии по данному вопросу защитит их от милиции. Как нетрудно догадаться, никакого хипповского шествия бдительная охранка не допустила, а акция состоялась чисто символически в виде сожжения «Юнион Джека», нарисованного на трамвайном талоне. Пока по всей Прибалтике горят живые факелы, в пепельнице таллинского кафе ко всеобщему удовольствию и разочарованию тлеет бумажный сор.
Пол Маккарти исполняет ту самую песню. 1972 год
Подобный холостой ход личной истории становится стержнем, на который нанизывается поток иногда забавных, иногда грустных анекдотов, составляющих «Запрещенный Союз». Его герои — сплошь прекрасные неудачники, постоянные гости милицейских участков и психбольниц всех мастей: от рядовых бездельников и полукриминальных элементов до немецкого космонавта, которому Гитлер приказал разбомбить Америку.
Вот это карнавальное многообразие и есть главная ценность труда Видеманна, демонстрирующая, насколько неоднородными были диссидентское движение и маргинальный интернационал в Советском Союзе. Различия между самыми неудобными гражданами своей страны лежали куда глубже музыкальных предпочтений или внешнего вида и заключались именно в цивилизационном, экзистенциальном, если угодно, выборе.
Одни выбирали уже готовый продукт в виде идеализированного образа Запада, воплощенного в Америке как земле обетованной, в которую рано или поздно должно прийти заблудшее человечество. Ее ценности подлежали обязательному копированию — и, как правило, не особо удачному, вроде уже упомянутой истории с британским флагом. Это было именно подражание идеалу, пусть и с некоторыми поправками на разницу в изначальных идеологических установках:
«В наших глазах, в отличие от прокоммунистических западных хиппи, эталоном всеобщего мира и процветания представлялся капитализм, причем прежде всего в его американском варианте (как мы это себе представляли): все есть, всего много, все можно... Здесь мы вполне солидаризировались с индийскими гуру по поводу Америки как светлого будущего всего человечества. <...> С другой стороны, традиционная Церковь, подвергавшаяся в СССР периодическим гонениям, не воспринималась, как на Западе, интегральным элементом системы официозной пропаганды, а как раз наоборот: была символом некоторого (пусть хоть теологического!) инакомыслия. Церковная мораль, казалось, могла легитимно противостоять кодексу строителя коммунизма».
Другие диссиденты не могли удовлетвориться готовыми паттернами и создавали свою мировоззренческую систему, которая одновременно была бы радикально антисоветской, но при этом ускользала бы от консюмеристской ловушки обожествленного Запада. Таков был, к примеру, Южинский кружок и выросший из него «Черный орден СС», чьи идеи и практики весьма красочно описаны в книге:
«Наиболее инфернальным регионом нашей планеты южинцы считали именно СССР, с Москвой как центром ада. Все самое отвратительное, что можно себе вообще представить в человеческой природе и породе, собралось, по их абсолютному убеждению, именно здесь — в столице империи зла. Советский человек воспринимался членами ордена пренепременно как глубокий выродок, даун, просто биомусор, годящийся разве что, по терминологии Гурджиева, в пищу Луне. Единственный плюс пребывания в центре ада состоял в том, что именно в этой точке онтологии в наибольшей степени проявлял себя парадоксальный дух Иного».
Разумеется, глубинный южинский антигуманизм и близко не имел точек соприкосновения с «детьми цветов», а появление в книге Юрия Мамлеева, Евгения Головина, Джемаля-старшего и Александра Гельевича Дугина продиктовано волей случая и тем, что Владимиру Видеманну посчастливилось родиться человеком патологически общительным и любознательным.
Впрочем, основным действующим лицом у Видеманна все же остается сообщество хиппи — при этом решительно непохожее ни на буколические образы, нарисованные массовой культурой, ни на алармистские пасквили официозной печати. Интонационно «Запрещенный Союз» ближе к «Прошу, убей меня!» Легса Макнила и Джиллиан Маккейн, нежели к подшивке «Забриски Rider» (хотя и это тоже есть).
Мир советских хиппи, воссозданный Видеманном, — это не только и не столько эрзац «Вудстока» с его марихуаной, пацифизмом и вальяжным промискуитетом, сколько полуподвальная вселенная душных квартир, дешевого алкоголя, самопальных наркотиков и регулярных знакомств с правоохранительной системой во всей ее авторитарной красе. Оправдание такой антисоциальной жизни герои книги находят одновременно в естественном желании противостоять обывательским ценностям и в изощренной эклектичной идеологии, в которой с поистине кулибинским хитроумием переплетаются Маркузе, Адорно, Вальтер Беньямин, Эбби Хоффман, бесчисленные индийские и псевдоиндийские гуру, сектантское христианство и традиционализм.
Само пространство будто душит героев книги, заставляя их непрестанно перемещаться в поисках лакун праздности: из Минска — в Таллин, из Таллина — в Среднюю Азию. И в ходе этих путешествий выясняется, что свобода в том виде, в каком ее ищут видеманновские странники, — понятие необязательно географическое. Даже за железным занавесом они находят территории, где нет необходимости ходить на работу и ждать несколько часов, когда можно будет уйти (вернее — сбежать, воспользовавшись обеденным перерывом).
Самые лиричные и, что называется, светлые страницы «Запрещенного Союза» отведены трипам в Таджикистане, Казахстане и Узбекистане, их тотальной неспешности горно-пустынного пейзажа, мрачно-притягательной экзотике чайханы, насвая и ксерокопий Корана. Чем не советский Танжер?
Помимо подробного описания странноватых духовных поисков, книга имеет и прикладное значение. Местами она превращается в самый настоящий каталог раннего советского рока, который и тогда можно было найти и услышать только в глухом подполье, а теперь и вовсе превратился в материал для самых упорных музыкальных археологов. Если верить автору (Видеманн вполне может быть и ненадежным рассказчиком), процессы в рок-андеграунде происходили и правда захватывающие:
«Впервые я попал в Старый Томпа в период ракуских сейшнов, на выступление легендарной группы Коoma. Это было нечто вроде „Зеппелин“ и Заппы в одном флаконе. Главный хит команды назывался „Я чищу свои зубы кровью...“. В известном смысле ребята действовали в эстетике прото-панка, опередив историю на десятилетие».
Говорят, если вы помните 1960-е, вы в них не жили. Однако Видеманн доказывает, что при некоторых усилиях способности человеческой памяти практически безграничны. Как бы вы ни относились к контркультурщикам и диссидентам прошлого, «Запрещенный Союз», написанный на грани сказки и документа, показывает, что они не были ни хорошими, ни плохими, ни реакционерами, ни прогрессистами. Если что-то им действительно удалось, так это оказаться вне подобных определений. То же самое можно сказать и об этой книге: она не хорошая и не плохая в привычном смысле слова — она просто замечательна тем, что она есть, тем, что она честная. Обязательно посмотрим, что будет в продолжении, на которое недвусмысленно намекает открытый финал:
«Это был первый день новой жизни Рама в Новом Свете. Ну а мы все остались до поры до времени по ту сторону железного занавеса. Теперь задача стояла одна: выехать!»
Больше книг об официальной и неофициальной культуре — на полке издательства «РИПОЛ классик»
Автор текста: Эдуард Лукоянов
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
10.12.2019 —
Птицы умеют уменьшать свои органы и спать на лету
09.12.2019 —
«Во всех поступках мужа виновата жена»
Архив записей в блогах:
Представленное изображение было опубликовано ESA в честь международного дня лесов. Оно демонстрирует часть дождевых лесов Амазонии — крупнейшего в мире тропического леса, расположенного на территории бассейна реки Амазонки. Он занимает площадь в 5.5 млн км2. Это почти половина от ...
Не судите строго:))) Нашла в Facebook вот такой коллаж с фотографиями супруги Николая Румынского, Алины-Марии и семейной фотографии четы герцогов Кембриджских с принцем Чарльзом, герцогиней Корнуольской и четой герцогов Сассекских (ноябрь 2018). Алина-Мария и герцогиня Кембриджская одеты ...
Вчера в комментариях меня заинтересовало два момЭнта:точней один насмешил, а второй озадачил. Я как-то так увлекшись рассказом про нерадивого папашку-неплательщика и не заметила как обнародовала его смешные с точки зрения израильского быта доходы для мужика в самом расцвете лет - 6 тысяч ...
«Человек - это промежуточное звено эволюции, необходимое для создания венца творения пpиpоды - рюмки коньяка и дольки лимона», — писали когда-то Стругацкие. Нисколько не отрицая мнение классиков, могу с полной ответственность сказать: колбаса на сковороде — это тоже посильнее, чем ...
