мое отношение с иностранными языками 2

kosilova — 18.07.2010 Когда на языке пытаешься выразить мысль, которую еще и сам плохо понимаешь, и говоришь ее специально чтобы уточнить, дифференцировать обсудить и тому подобное, а также если говоришь о чувствах и о том, что для тебя важно – язык становится совсем другим, критическим фактором.
Я хочу сейчас попытаться сказать одну вещь, которую я плохо улавливаю, и эта вещь о языке. Но не об иностранном, а вообще. Мне всегда очень плохо удавались словесные шутки, всякие каламбуры, всякие изящные языковые выражения – такие как у Аврукинеску avrukinesku или _Мосс _moss. Вот люди умеют действовать словами ради слов, искусством для искусства! Мне, правда, всегда казалось, что тут нужно еще и уметь совершать особое душевное действие по запрету быть собой, но это совершенно не факт, и вообще я обсуждаю не этих двух гениальных авторов, а способность, которая в меньшей степени есть очень у многих: умение придумать как оригинально, интересно сказать. Откуда берутся эти слова? Мой муж Игорь – это совсем не Аврукинеску, но он тоже это хорошо умеет, и вот я его спрашиваю: как у тебя это получается? Что ты для этого делаешь? И он сказал: понимаешь, это такой постоянный гул языка в уме. И я понимаю, это что-то подобное. Чтобы выбрать хороший вариант, будь то в науке или в языковой шутке, надо, чтобы было много вариантов. Пуанкаре писал, как решил задачу в подсознании: подсознание, пишет он, перебирает массу вариантов, надо за ними следить, когда попадется что-нибудь интересное. И это творчество в соавторстве с подсознанием, так сказать. А совсем другое дело – это не творческий подход. В математике это умение применить известную формулу – преобразуйте, скажем, sin2x. А в языке это знание о том, какое слово сказать про какой предмет. Но без перебора вариантов. Решение по типу стимул-реакция, предмет – стимул, слово – реакция, а у слушающего слово – стимул, в результате понимания создается ментальный образ – это реакция. Тут все равно всегда задействуются гипотезы, но этим мы сейчас пренебрежем.
Так вот, одно дело передавать информацию. Тут как раз нужен язык, действующий по типу стимул-реакция. Но это когда информация хорошо известна, внутри себя явным образом дифференцирована, когда информация эта уже упорядочена, или кем-то, или собственной логикой, которую легко уловить. А совсем другое дело – с помощью языка думать, когда информация на входе часто известна очень смутно
И тогда поможет только гул языка в уме. Этот гул, видимо, лучше известен гуманитариям. У меня он был, совсем немного, в ранней молодости. Но вообще-то для меня он не характерен. То, что мельтешит в моем уме, совсем не язык. Что это, мне сказать трудно, какие-то, может быть, предъязыковые ощущения, что ли
В первый раз я столкнулась с особенностями воздействия иностранного языка на мысль, когда моя подруга Инна, которая в совершенстве знала английский, предложила нам на нем говорить, чтобы я овладела на ее уровне. И вот поначалу мне говорить с ней по-английски было трудно, я искала слова, употребляла какие-то странные, пыталась придумать какое-то особое выражение, а как можно придумать особое на чужом языке, когда там обычного не знаешь? В общем, в начале были трудности, но постепенно они очень приятным образом исчезали. Недели через две упражнений, через полчаса после начала я говорила свободно. И конечно вроде поначалу хотелось сказать, что вот как это хорошо, начинаешь думать на языке и все такое. Но довольно быстро стало ясно, что просто темы разговоров сильно упростились. Думала-то я на языке, это правда, только это не развивало язык, а вело к деградации мысли. Может, язык потом бы тоже развился, только стало жалко мыслей, и эксперимент был завершен.
На материале биофаковских переводов такого эффекта не было, поэтому к теме влияния языка на научное познание я отношусь скептически. Мало влияет. А вот влияние языка на познание смутноощущаемых ментально-душевных оттенков, ибо мы именно об этом говорили тогда с Инной – оно огромно!
Во второй раз я убедилась в том же самом на философском факультете. Тут все было ясно с самого начала: философия и язык совершенно неразделимы. Они соотносятся как цель и единственное возможное средство. Биологическое предложение свободно переводится на английский практически без потери смысла – ну, максимум иногда надо немного знать контекст для термина. Но перевести философское утверждение на английский? Или на немецкий? Или с немецкого на русский? Это, конечно, возможно, но только это должно быть тогда едва ли не делом жизни
А у меня дела другие. Уму моему совершенно не интересно ничего никуда переводить. У меня даже гула родного языка в уме нет, не хватало только гула иностранного. А он необходим для переводчика, все время должны крутиться десятки сочетаний слов, большинство ненужные, чтобы из них выбрать хотя бы что-нибудь
Однако вопреки этому глобальному утверждению я вообще-то перевожу понемногу. На русский, конечно. Иногда В. Васильев организует, иногда Шохин, по-разному бывает. Текстики это всегда скромные, авторы не первой величины, контекст изучить вроде можно. А изучать контекст аналитической теологии не в пример приятнее, чем дамского романа! Местами даже увлекаешься.
Еще один раз я перевела чисто для себя Ясперса про самоубийство. Там, в частности, был его дневник (в его жизни был период, когда он конкретно обдумывал идею самоубийства). Дело было по-немецки, сам-то язык проблемой не был, но вот дневниковый стиль… У меня был так это построено, что сначала был перевод из его теоретической работы 1932 года, там была глава про самоубийство, очень разумная такая, как и все у Ясперса. Читаешь как три часа сам с собой говоришь. Переводить колоссальное удовольствие! Язык чисто музыка. Ну и вроде в переводе у меня тоже не было особых проблем. А дневник-то он писал для себя. А у него тоже, видимо, ум совсем не языковой был, у него ж естественнонаучное образование. И фразы там были такие тяжеловесные и неуклюжие, что прямо сразу и настраиваешься на контекст самоубийства. Ну я так и перевела – тяжеловесно и неуклюже. Ну он так реально писал! Не писать же о суициде изящным слогом, если автор им не писал? Из-за этого капитально поссорилась с умным Иваном Шкуратовым, который решил поучить меня азам перевода. Умный Иван с горизонта давно исчез, и что он сейчас делает, я, к сожалению, не знаю
Ну так вот, аз перевода. Знаете, какой аз перевода? Хорошие переводчики конечно знают, вот Птица написала: нарастить броню, защищающую от чужого языка. Главное дело в переводе – ни в коем случае не думать на чужом языке! А думать только на своем, и, желательно, получше!
Ну ладно, у меня тут другая тема

Так вот, меня один хороший человек спросил недавно, а изменяет ли иностранный язык душу, мысли, понимание, мир? Так вот, если по-серьезному, то изменяет. Но как – этого сказать нельзя. Грубо говоря, говоря на одном языке, ты обладаешь одной историей мысли, а говоря на другом языке, ты обладаешь другой историей мысли. Лучше или хуже – это уж как получится, но в любом случае эти истории друг к другу не сводимы. Можно их только друг другу объяснять. И родной язык является выделенным среди всех, на которых ты что-нибудь можешь сказать, потому что только на этом языке ты обладаешь еще и своей собственной историей. Поэтому только его ты по-настоящему понимаешь. Ты можешь перевести все, что на нем говорится, на внутренние ментальные коды своей жизни, своего тела, своей повседневности, своего мира
Ну ладно
Были, кстати, очень интересные исследования о билингвизме, что он бывает двух типов – с расщеплением означаемых и без расщепления. Надо бы в это вникнуть как-нибудь

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив