"Мы, Раменские" : добрый лоцман Доброхвалов

anrike — 24.04.2017

С Тверской стороны не являются на могилу Марфы. Обаяние ее туда не проходит. К посаднице идут только от новгородских пятин. Идут, почему не знаю. Служат молебны. Таинственный атавизм ведет новгородцев ко млевской могиле … Именно атавизм подскажет, как нужно любить то, что прекрасно для всех и всегда. Чарами атавизма открывается нам лучшее из прошлого … Чудеса творятся у могилы Марфы. С разных концов новгородской земли идет народ. Со всеми болезнями, со всеми печалями. И помогает Марфа
// Н.К.Рерих. Избранное. М. 1990. Стр. 29-30.

В конце первой недели декабря 1969 г. в сектор древнерусской литературы Пушкинского дома, на имя В.И. Малышева, пришло письмо из Москвы. На сером стандартном конверте было указано, что отправлено оно неким А. Раменским, живущим в Грохольском переулке. Текст письма призван был заинтересовать адресата эксклюзивными сведениями о событиях русской истории, которые могли быть ему интересны, и судьбой некоторых эпических сокровищ древнерусской литературы, предмета научных занятий Малышева.

Раменский писал (особенности стиля и правописания сохранены):

«5.XII.69
г. Москва

Уважаемый Владимир Иванович,

Обстоятельства, которые побудили меня написать Вам это письмо имеют непосредственное отношение к Вашей деятельности.

Я давно, с большим интересом, слежу за Вашими поисками шедевров древнерусской письменности и всегда радуюсь новым находкам Вашим, обогащающих(sic!) нашей древней, но близкой и дорогой сердцу каждого патриота и любителя нашей старины.
[1об] Вот по этому поводу я и хотел Вам написать и (может быть – кто знает) в легенде(?) которую я Вам поведую есть и доля правды.

Восстановить все детали в памяти я сейчас не в состоянии, а поэтому возможны неточности и ошибки.

Я сам болен и последние 15 лет прикован к постели. В последнее время, с мая месяца нахожусь в больнице и мне предстоит тяжелая операция исход которой сомнителен.

Последнее обстоятельство и заставило меня написать к Вам письмо ибо я последний человек, которому известны детали, могущие Вас заинтересовать.

Сам я, по матери, происхожу из старинной семьи, которая на протяжении нескольких столетий занималась профессией [2] лоцманов на реке Мсте Вышневолоцкого района (уезда) Тверской губернии. Эта профессия переходила из рода в род и до строительства Вышневолоцкой системы так и после, причем <�принимали?> участие в строительстве и лишь обязаны Петром I.

Фамилия семьи Доброхваловы

и всегда жили в старинном селе Млёво на реке Мсте в 6 километрах от станции Мста и в 30 километрах от Бологое Октябрьской железной дороги. Сейчас в живых из Доброхваловых никого нет. Парасковья Андреевна Доброхвалова умерла в 1913-14 г. (моя прабабка, а Николай Андреевич в 1934 г. Дом Доброхваловых в селе Млёво был продан на слом в 1910 г. вместе с сараем, где хранились за несколько <�веков?> «караванные книги».

Из рассказов стариков и документов (которые были уничтожены в 1930 г.) мне известно следующее:

1. Братья Доброхваловы проводили баржи от Волока до Новгорода во времена Ивана Грозного. Во время войн с Новгородом и Псковом, выполняя свои обязанности, семья Доброхва[2об]ловых была на стороне новгородцев. Братья Доброхваловы, одного из которых звали Вонифатий совершили ряд саботажей в отношении Московского княжества в результате чего были казнены.

Суть этих «преступлений» была следующая:

(1) После завоевания Новгорода, братьям Доброхваловым, как лучшим лоцманам, было поручено доставить баржу с монетами в Москву. Эту баржу они утопили в реке Мсте, в районе Старо-Петровского села в 10(?) км от Волочка, которая и сейчас лежит на дне Мсты и в <�ветренную?> погоду волны выносят на берег монеты с этой баржи, а деньги так и не поступили в казну.

(2) Доброхваловым было поручено доставить Марфу Посадницу. Некоторое время она жила в семье их в селе Млёво, а затем, после возвращения из Нижнего [3] Новгорода оставалась в селе Млёво у Доброхваловых где заболела и «умерла». И по сей день в это(sic!) селе есть могила, ее где еще при мне лежала чугунная плита свидетельствующая о смерти и захоронении ее в Млёве.

На самом деле Марфа Посадница с помощью братьев Доброхваловых бежала, как гласит легенда, в леса Белозерска, а мистификация со смертью ее в селе Млёво была раскрыта [3об] по распоряжению московских властей в «государеву библиотеку» были отправлены книги принадлежавшие новгородскому посаднику, а также из Пскова. Какая-то часть этих книг была задержана и спрятана братьями Доброхваловыми.

Этот вопрос должен для Вас представлять интерес, В километрах 25 от села Млёво находится село Котлованово а еще дальше село (погост) «Черные ручьи». В церкви этого села в 80х годах прошлого века служил священником родственник Доброхваловых (мой дед). Он мне лично и подробно рассказывал о том, что братья Доброхваловы спрятали большую часть новгородской библиотеки под церковью погоста [4] «Черные ручьи», что сначала была деревянная церковь ветхая, а затем выстроена новая В специальном подвале там до начала XX века эта библиотека и хранилась. О существовании ее знало в селе несколько человек все это хранилось в строжайшей тайне и передавалось из поколения в поколение.

Есть все основания полагать что эта библиотека до сих пор находится там же.

Слышал, что село «Черные ручьи» уже не существует, возможно нет и церкви, но место это несомнено(sic!) представляет интерес, я прошу Вас очень критически отнестись к тому, что я Вам написал, особенно[4об] в части истории прошло сто лет, факты превратились в легенду стерлись детали в памяти поколений, но факт в своей основе для меня не вызывает сомнений.

Прошу извинить меня за небрежное письмо. Я лежу на спине и написать его для меня представляет большую муку. Я думаю Вы его разберете и кто знает может мое письмо окажется небесполезным. Желаю Вам успеха.

Передайте привет пожалуйста Николаю Васильевичу Измайлову.

С уважением А. Раменский
(Антонин Аркадьевич Раменский)» [ОР ИРЛИ. Ф. 494. Оп. 2. Е.х. 1035. 5 лл.]

Далее на листе изображена условная «схема местности», на которой Мста, Млёво, Котлованово и Черные ручьи покзаны относительно Ленинграда, Москвы, Рыбинска и Бологово, которыми обозначены концы двух перпендикулярных осей координат.

Как свидетельствует познакомивший меня с текстом письма dubadam, почерк письма чуть крупнее среднего, размашистый, с наклоном вправо, довольно внятный, устойчивый. Кажется, что человек много пишет. Некоторые буквы имеют непривычное начертание. Текст написан чернильной ручкой и маловероятно, что писавший его человек действительно «лежал на спине». Но мы уже знаем, что Антонин Аркадьевич был мастером самопрезентации.

Письмо характеризует ещё одну, после «кутузовского дома», попытку Раменского выйти за пределы своей фамилии и вовлечь в проект более широкий круг лиц. Благодаря этому, мы получаем от него сведения о его близких, которых до и после этого он не склонен был афишировать. Поскольку хрущовское построение атеизма за семь лет было позади, а Малышев известен был, как специалист по творчеству протопопа Аввакума, грубо говоря, попа, Антонин Аркадьевич признаётся ему, что его дед, Николай Андреевич (Синицын) был священником. Хотя это и нужно Раменскому, чтобы придать деду авторитетность в роли первоисточника, более привычной для другого деда, Николая Раменского, «записками» которого его внук соблазнял Цявловскую. Служение Николая Синицына на Егорьевском погосте, что в Чёрных ручьях, вполне возможно. До января 1883 г. свщенником на погосте был Николай Меглицкий, там и умерший, за ним последовал Алексий Куракин, позднее служивший в Прутне, знаменитой могилой А.П.Керн. Николай Синицын был возведён в сан священника в 1888 г., а в 1895 назначен священником в Берёзки, где и родился позднее Антонин Раменский. В том же 1895 г. на погост Егорьевский приехал служить Александр Фруктов, так что, возможно, первым местом служения будущего протоиерея Синицына действительно были Чёрные ручьи (на фотографии современный вид погоста).

Николай Андреевич, видимо, был внуком дьякона села Козлова Вышневолоцкого уезда Якова Игнатьевича Синицына и его супруги Домны Иосифовны. Их сын Андрей в 1850 г. окончил тверскую семинарию, но в Козлово не служил, место же дьякона в Козлово, как водилось у приходского духовенства, досталось за «зареплённой невестой», дочерью Александрой, её мужу, Ивану Григорьевичу Петровскому. Почти все родственники Раменского перемещались по губернии подобным же образом.

Раменский называет и имя своей пробабки, последней представительницы «древнего лоцманского рода». Очевидно, это тёща Николая Синицына и бабушка мамы Антонина – Анны Николаевны, которая ещё не стала в его фантазиях «сироткой Анной Бирчанской, родственницей Левитана». Доброхваловы, и по фамилии, и по тверским и вышневолоцким МК – поповичи, хотя среди млёвских священнослужителей лиц с такой фамилией не обнаружено. Это неудивительно, во-первых, Доброхвалова, наверняка, фамилия Прасковьи Андреевны по мужу, во-вторых, Млёво выбрано по иному критерию – почитаемой могиле «Марфы Посадницы».

Речь о могиле с каменной, не чугунной, плитой, на которой вырезан текст в несколько строк

Лѣта ζ / положенасѧ / престависѧ раба бжиѧ / Марѳанапа

Н.М. Карамзин, первым опубликовавший надпись, усомнился в возможности соотнесения её с Марфой Борецкой: «Надпись действительно кажется древнею; но числительная буква <�…> указывает на семитысячный год, а Борецкая отправлена из Новгорода в 6986 году от сотворения мира» [Н.М.Карамзин «История Государства Российского» М., 1989. Т. VI, гл. III, столбец 80 – примеч. 180. Примечания к т. VI, столбец 34]. Историю обнаружения плиты описал, задним числом, С.В. Максимов, посетивший Млёво в 60-е гг. : «В 1815 году дворовые люди г.Загряжского, Петр Васильевич и Иван Васильевич, рыли на этом месте могилу для умершей матери. Около аршина в глубину они натолкнулись на большую плиту с надписью. Вынув ее, они продолжали копать дальше и нашли свод из кирпичей: тогда они могилу зарыли... Выбранные ими кирпичи сводов обратили в то время на себя общее внимание по необыкновенной тяжести и форме. Кирпичи были совершенно квадратные, очень темного, красного цвета, переходящего в синеватый. Плиту на первое время постарались скрыть, „боялись наказания за укрывательство", то есть снова зарыли; ее снова вырыли и положили открытою уже в то время, когда быстро распространившаяся молва стала собирать сюда большое стечение народа» [С.В.Максимов. По русской земле. М. 1989. Стр. 236]. Максимов разделил мнение Карамзина, однако, Н.К. Рерих, работавший в этих краях в нач. XX в., восторженно принял местное предание и начал его пропагандировать.

С тех пор и по сей день могила Марфы имеет неформальный статус местночтимой святой (чудеса не умедлили явиться) и народ убеждён, что Марфа – та самая. Между тем, местный краевед, Павел Иванов (фотографией которого мы воспользовались) указывает: «почти нет сомнений, что надпись представляет собой "прижизненную заготовку" некоей Марфы, где оставлено место под год смерти (поставлена только первая цифра 7 (семь тысяч). Текст: "Лета 7... положенася преставися раба Божия Марфа на па..." (далее требовалось вставить собственно день смерти, "на па(мять)" - то есть имя конкретного святого, в день памяти ("на память") которого это произошло). Но плита так и осталась недооформленной и забытой до времен Рериха...». Кроме того, краеведом Н.А. Архангельским по “Писцовым книгам бежецкой пятины” установлено, что в указанный период селом Млево владела “Марфа Васильева жена Розстригина” и эта могила может принадлежать ей [Архангельский Н.А. История Удомельского района. Тверь, 1993].

Так или иначе, со стороны Раменского, в данном случае, была предпринята попытка присовокупиться к уже существующему и достаточно популярному мифу. Дело, однако, не задалось, как писал в своей известной работе В.П. Козлов, «… не удалось, например, заинтересовать общественность указанием на возможное место нахождения древней новгородской библиотеки, спрятанной якобы столетия назад предками Антонина Аркадьевича. Об этом свидетельствует сохранившееся в альбомах письмо знаменитого археографа, архивиста и историка, сотрудника Сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома В.И.Малышева, датированное 10 декабря 1969 г. Вежливо отводя предложенную версию, Малышев писал: "Ваше письмо и сообщение о возможностях поиска новгородской и псковской литератур произвели на всех нас громадное впечатление и все мы ожидаем ценнейшие находки древнерусских литератур, имеющих мировое значение.
Ваше письмо я передал в Сектор древнерусской литературы, так как сам я после перенесенного инфаркта и других тяжелых болезней не смогу сразу включиться в работу, пусть молодые сотрудники нашего института начнут эту важную работу, и мы с Вами пожелаем им успеха в столь важном для нашей науки деле"[Ржевский городской архив. Ф. 150. Оп. 1. Д. 135. Л. 42, 150]». Заметим, что реакция очень характерная для Малышева, судя по воспоминанием коллег, стремившегося всячески обходить любые острые углы. Известно, например, что сочувствуя взглядам А.А. Зимина на СПИ, Малышев ни разу ни высказался на эту тему публично или вне пределов узкого круга своих близких коллег. «Молодые сотрудники института» в Чёрные ручьи не поехали и ПушДом «новгородской библиотеки» не обрёл. Георгиевский погост, впрочем, и поныне торное место для туристов и краеведов, основание Георгиевского храма отчётливо просматривается (см. фото), но в подвал под ним пока никто не провалился …

В письме Раменского присутствуют характерные как персонально для него, так и в принципе, особенности легализации подлога: настойчивые указания на исключительность информации в сочетание с указаниями на тяжёлое расстройство здоровья, вплоть до предсмертного состояния; сетования на возможную неточность деталей, плохую память и т.п. в сочетании с демонстрации уверенности, что в основе лежит подлинный факт; наконец, намеренное внесение искажений (в данном случае, анахронизм – смешивание двух Иванов), поскольку «в народной легенде так и бывает», с прозрачным намёком на эти искажения и т.д.

Такая красивая легенда, конечно, не была Раменским отброшена, однако, в дальнейшем он отказался от попыток ввести в своей проект иные, отличные от Раменских фамилии, вероятно, столкнувшись с тем, что его заявления о близком родстве с любым носителем фамилии Раменский в любой части земного шара на любом хронологическом отрезке времени принимались всерьёз и ближними и дальними. Окончательный вариант легенды был явлен миру в известном «Акте» Маковеева в 1985 г. (на фото вид Спасо-Георгиевского храма во Млёво с левого берега Мсты)

«... в период покорения Новгорода, два брата Раменских, Андриан и Фома, имевшие родственников в Москве-граде, были книгописцами и одновременно лоцманами на реке Мсте, соединяющей Вышний Волочок с Великим Новгородом. В зимнее время они занимались книгописным мастерством, в основном для новгородских заказчиков, а в летний период были известными лоцманами на Мсте. Жили они, как и их предки, в древнем селе Млёво, расположенном на берегу Мcты. Эта семья состояла из нескольких поколений и имела прямое отношение к событиям в Новгороде. …

В период падения Новгорода московские власти поручили братьям Раменским как известным книгописцам и опытным лоцманам выполнить некоторые задания московского правительства. Во-первых, братья Раменские должны были доставить на барже задержанную Марфу Посадницу в Вышний Волочек, откуда она была отправлена в Нижний Новгород. Во-вторых, братьям Раменским было поручено отвести до Вышнего Волочка баржу с медными деньгами из Новгорода. И в-третьих, вывезти библиотеку новгородского посадника для отправки ее в Москву.

… настроенные в пользу Новгорода и недовольные действиями московских властей братья Андриан и Фома оставались преданными Новгороду. После того, как Марфа Посадница была вывезена из Новгорода и отправлена в Нижний Новгород, она вновь вернулась и некоторое время жила в селе Млёво у братьев Раменских, где при странных обстоятельствах умерла и была похоронена во Млёве. Далее в рукописи рассказывается, что при перевозке баржи с медными новгородскими деньгами во время сильного ветра и волнения на Мсте баржа перевернулась и затонула в глубоком месте в десяти километрах от Волочка. Наконец, библиотека новгородского посадника, вывезенная из Новгорода, в Москву не попала. При невыясненных обстоятельствах, якобы при перегрузках на волоках, эти книги утонули.

Все вышесказанное заставило московские власти произвести дознание, для чего из Москвы во Млёво выезжала выезжала комиссия во главе с дьяком Московским, которая установила следующее:

1. Марфа Посадница, вернувшаяся во во Млёво к братьям Раменским, не умерла, а при содействии Раменских и белозерских раскольников бежала из Млёва в лесные скиты <...>;
2. баржа с медными деньгами, как было установлено расследованием, была умышленно затоплена братьями Раменскими в реке;
3. книги из библиотеки новгородского посадника были отправлены из села Млёво в село Черные ручьи, недалеко от Млёва, где их зарыли под церковью.

В результате всего Андриана и Фому арестовали, доставили в Москву и казнили отсечением головы на Лобном месте» [Маковеев. 1985. С. 201-202]

«Акт» несколько запоздал, Антонин Аркадьевич в это время умер, времена изменились, и градус истории о великой и всеобъемлющей «учительской династии Раменских» понизился до уровня тверской провинции да эмоционально неустойчивых литераторов. Однако живёт во Млёво дело святой Марфы Посадницы, к пропаганде которой Антонин Раменский, пусть и не совсем бескорыстно, оказался причастен …
(С) Материал иллюстрирован изображениями, заимствованными с тверских краеведческих ресурсов. Авторы: Денис Ивлев и Павел Иванов.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив