novayagazeta — 23.09.2021
В Крыму поставили памятник Дзержинскому. Публикуем письма
писателя Ивана Шмелева о поисках собственного ребенка в 1920–1921
годах.
Писатель Иван Шмелев с женой Ольгой и сыном Сергеем
12 сентября в Симферополе по инициативе ФСБ открыли памятник Феликсу Дзержинскому, главе Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). «Железный Феликс» не только боролся с контрреволюцией, но и поднимал страну из разрухи и нищеты. Благодаря его участию было восстановлено две тысячи мостов, отремонтировано почти три тысячи паровозов и более десяти тысяч километров железнодорожного пути», — заявили представители спецслужбы. На церемонию открытия пригласили ветеранов органов госбезопасности и кадетов.
В 55 километрах от памятника, в Алуште, хранятся совсем другие свидетельства работы в Крыму Дзержинского и его подчиненных. Здесь на набережной находится единственный в России дом-музей писателя Ивана Шмелева, автора «Богомолья» и «Лета Господня». О работе ВЧК он тоже писал много.
16 ноября 1920 года Дзержинский дал указание «очистить Крым от контрреволюционеров». По разным данным, в 1920–1921 годах на полуострове было расстреляно от 56 до 150 тысяч человек. Всем добровольно сдавшимся белогвардейцам советские власти обещали амнистию, но обманули. Для организации массового уничтожения были созданы специальные карательные органы — особые отряды ЧК, которые не щадили никого из тех, кого считали классово чуждыми. Иван Шмелев оказался среди «чужих».
События красного террора в Крыму нашли отражение не только в творчестве писателя, но и в его письмах. Это страшное время он провел в Алуште и был свидетелем не только нищеты и голода, но и многочисленных расстрелов, грабежей и преступлений особых отделов по зачистке контрреволюции.
Музей Ивана Шмелева в Алуште. Сотрудники сами вынуждены поддерживать здание в нормальном состоянии. Фото: Надежда Исаева / «Новая газета»
Писатель пережил и личную трагедию — расстрел единственного сына Сергея, который не стал уходить на кораблях с Врангелем в эмиграцию.
Он был не кадровым офицером, сторонником белогвардейцев, а бывшим студентом, насильно мобилизованным для борьбы с красными. Причем на тот момент, когда Красная армия отбила у Врангеля Крым, Сергей Шмелев почти год ждал отставки по состоянию здоровья. Не опасаясь расправы, он сдался советским властям, но вместо обещанной амнистии был арестован, а потом расстрелян. В 25 лет.
Иван Шмелев написал сотни писем: сначала с просьбой о помиловании сына, потом — с мольбой его разыскать, а когда стало известно, что он убит, ходатайствовал о проведении расследования.
Одна из самых известных переписок Ивана Шмелева — с писателем Анатолием Луначарским, возглавлявшим нарком образования. Первое письмо Шмелев отправил в декабре 1920 года.
ИЗ ПИСЬМА ИВАНА ШМЕЛЕВА АНАТОЛИЮ ЛУНАЧАРСКОМУ:
«…Сын явился на регистрацию. У нас был обыск, дважды сына арестовывали и выпускали. Наконец, как и тех бывших военных, его должны были отправить в Карасу Базар, в особый отдел 3-й дивизии 4-й или 6-й армии. Я просил, чтобы его не увозили: он больной, недоброволец, его больше года знают все в Алуште. На его совести нет ни капли крови, ни единой слезы. За него поручились секретарь местной группы коммунистов, знавший его более года, ряд ответственных работников. О нем самые лучшие отзывы всех решительно! За 2 года он как был подпоручиком с германской войны, так и остался. Комбриг 9-й бригады, тов. Рейман, коммунист, принимая во внимание и болезнь сына, взял его с собой на бричку. Поехали в Судак. Как я слышал, из Судака сын направился свободно, имея при себе документы, в Феодосию, в особый отдел 3-й дивизии (это было 9 декабря). Вчера я узнал, от имени комбрига 9-й бригады 3-й дивизии, тов. Реймана, что сын мой направлен или направился в Харьков. Ни строчки я не имею от сына вот уже 3 недели. Не знаю, где он, зачем его взяли в Харьков и что с ним будет. Он трудно больной (поражены оба легких), без денег, плохо одет. А теперь зима. За что все это?! За то, что служил против воли, мучился, за то, что остался добровольно?»
Письмо к Луначарскому. Фото: Надежда Исаева / «Новая газета»
Последующие месяцы писатель и его жена Ольга тщетно пытались узнать хоть что-то о судьбе Сергея. Писали новые письма, друзьям, коллегам, высокопоставленным людям с просьбой помочь найти сына. Через несколько месяцев после ареста, весной 1921 года, Шмелев просит Луначарского помочь с розысками. В письме он рассказывает о мытарствах по кабинетам чекистов, красноармейских начальников, партийного руководства. В Феодосии начальник особого отдела 3-й дивизии говорил писателю, что, возможно, Сергей жив и был выслан куда-то в первой половине февраля.
Ознакомившись с фактической стороной дела Сергея Шмелева, начальник особого отдела заявил только, что «за это не могло бы быть расстрела».
«Мне кажется, что необходим категорический приказ дать мне все исчерпывающие сведения, — просит писатель Луначарского. — Тогда я поеду отыскивать сына, где бы он ни был. Это теперь вопрос и цель жизни моей. Жизнь и смерть — что-либо одно».
Семья Шмелевых. Слева жена писателя Ольга, посередине сын Сергей. Фото: Надежда Исаева / «Новая газета»
К марту 1921 года дело Сергея Шмелева по телеграмме председателя Революционного трибунала армии было затребовано из Феодосии. Но долго к нему не попадало.
«Одним словом, везде препоны, словно это дело какая-то государственная тaйна, — пишет Шмелев. — Сын мой невинен, я продолжаю это утверждать. Быть может, его уже нет в живых, и вот почему тайна повисла над этим делом. Я умолял сказать истину. Мне отвечали — жив. Где же он? Мне не отвечали. Кто есть сильный, кто мог бы заставить сказать правду? Ведь должны же быть нормы! Ведь не можно отнять у отца и матери их естественное право знать о сыне. Это право всегда признавалось властью. Отнять это право — значит на место права поставить бесправие и ужас и жестокость. За что нас терзают? За что убивают медленно и смеясь? За что? Мы голодные, в морозы полуодетые бродим, бродим по крымским дебрям, тычась из города в город, от порога к порогу, устрашаемые требованием пропусков, не имея крова и хлеба, мы ищем своего права, мы отыскиваем след сына, — и везде, везде одно и одно: «Идите туда, там знают, но, по всей вероятности, вам не скажут». Да, эти именно слова я не раз слышал и спрашивал в ужасе: смеются?»
Обращался Шмелев и к писателю Сергею Гусеву-Оренбургскому. Но тот даже при желании не смог бы помочь. В 1921 году большевики выслали его из Крыма для дальнейшей депортации как одного из лидеров партии эсеров.
ИЗ ПИСЬМА СЕРГЕЮ ГУСЕВУ-ОРЕНБУРГСКОМУ:
«Дорогой С. И. Мой сын тоже Сергей Иванович. Я плачу. Мой мальчик никогда не будет большим, т.е. уже не будет… Господи, если бы почувствовали там, на Москве, как можно плакать человеку, у которого уже нет сил плакать. Когда настает ночь, татарская, морская, каменная, глухая ночь, одинокая и бесконечная, и мы с женой, осколки семьи, раздавленные горем и страхом, сидим молча у печки, смотрим и думаем — плачем, когда кусок кожи, остаток от сына, от его работы — он шил нам обувь, — когда этот кусочек попадает на глаза, или его пуговка, или его строка в моей рукописи, или его полотенце… мы кричим оба. Слышите ли, мы кричим, мы хотим умереть. Иногда я слышу его голос. Сын. А потом снова день и тоска, и надежда, и легенды…»
Письмо Ивана Шмелева писателю Сергею Гусеву-Оренбургскому. Фото: Надежда Исаева / «Новая газета»
Иван Шмелев искал помощи и у Максима Горького. В письме от 9 февраля 1921 года он тоже описывает безуспешные попытки узнать судьбу сына. В этих письма значительно больше эмоций.
ИЗ ПИСЬМА МАКСИМУ ГОРЬКОМУ:
«Ни телеграммы, ни хлопоты, ни просьбы многих — узнать, где мой Сережа, — ничего не может помочь вот уже два месяца с половиной. М. Волошин, Вересаев, Гусев-Оренбургский, Выставкина-Бровцина, Рабинович-Йоффе, А. Галлоп — все люди влиятельные, частью партийные — ничего не могли узнать. Я умолял, бился об стенку головой, я униженно просил, ибо уже все силы иссякли и душа пустынна — молчание…»
«Для нас создали пытку, и мы медленно умираем. Да, Алексей Максимович, — умираем! Каждое утро встречает нас усмешкой — м.б. узнаете? День убивает страшным отчаянием, болью несказанной, кошмарной. Знаете, что я давно бы убил жену и себя, если бы еще не последняя искра — узнать, что сын?»
Но ничего не помогло. Ни просьбы, ни хождение по кабинетам крымских чекистов и партийных руководителей. Максим Горький отправлял телеграмму Дзержинскому в Харьков, но ответа так и не получил. В начале 1921 года Горький не раз говорил и с Лениным, и с Луначарским о судьбе писателей в Крыму. Возможно, это и помогло кому-то спасти жизнь. Но помилование Ленина для сына Шмелева запоздало. Сергей был расстрелян в январе 1921 года под Феодосией.
Фото: Надежда Исаева / «Новая газета»
Бо́льшую часть писем с просьбами найти сына Иван Шмелев писал, когда того уже не было в живых.
29 марта, узнав, наконец, что сын погиб, Иван Шмелев снова пишет Горькому. Просит помочь найти останки.
«Я не буду иметь могилы сына. Алексей Максимович! Совершилось непоправимое. Помогите мне узнать, за что убили, когда. День, день, число. Где тело? Отдать тело должны мне. Имеют право отец-мать знать день смерти своего ребенка! Доведите до сведения власти о моем желанье, о моих криках, о моем праве, о бесправии. Я мнил Советскую власть — государственной. Она карает, да. Пусть. Но как всякая государственная власть, она должна карать по силе закона. Здесь, в деле сына, я этого не могу найти. По крайней мере, мне не говорят, за что? Я уже писал Вам о деле. Мой мальчик — не активник, он был мобилизован, он больше года, больной, уже в Алуште, где его знали все, где ему местная партийная ячейка дала поручительство. И все же его взяли и… кончили… Я не ищу виновных. Это мне безразлично — лица. Мне нужно знать, что сына убили бессудно. Пусть мне скажут это. День, день, последний день его жизни!»
Теперь в центре Симферополя есть памятник авторам этого горя.
Надежда Исаева,
корреспондент
Как моторные масла MOTUL продлевают срок службы двигателя 
Родина помнит! 
Без названия 
Пухновости 
Неожиданный танк в Слуцке 
Утреннее 
Драконы Петербурга. Часть 4 
Ещё об иллюстрациях 
Планы и цели Трампа, официальные 
