Мемуар (17)

Преподаватель философии на втором курсе был человек либеральный. В самом начале он предложил всем желающим выбрать достаточно сложную тему для курсовой работы. Выбравшим разрешалось не посещать лекции, он устроит нам пропуск в библиотеку Томского университета, чуть ли не с разрешением брать книги из спецхрана, а потом, ежели курсовая будет толковой, поставит автоматом «пятёрку». Мы с Сашей Лукашиным ни минуты не раздумывали. Попасть в библиотеку Томского университета – это вам не баран чихнул.

Мне досталась тема «Пётр Бернгардович Струве и неокантианство» (или что-то в этом роде). В первое же попадание в библиотеку я назаказывал кучу книжек Струве, ещё дореволюционных, полистал их, интереса они у меня не вызвали, и я активно начал исполнять то, ради чего, собственно, и рвался в эту библиотеку: читать фантастику 20-30-х годов, которую в других местах найти было просто невозможно. Хорошо помню, именно там я впервые прочитал «Страну Гонгури» Итина (канское издание, раритет из раритетов), книги Валюсинского, Орловского, всю трилогию Шагинян, много чего.

А ещё там впервые прочёл я и «Сказку о Тройке» (в журнале «Ангара»). И сразу по прочтению понял, что в ближайшее время эта вещь печататься где-либо ещё не будет. Вот тогда-то и была проведена сверхсекретная операция «Тройка».

Проходила она так. Мы идём с Лукашиным в очередной поход в библиотеку. Я заказываю несколько книг, и в том числе журнал «Ангару» со злополучной «Тройкой». А Лукашин ничего не заказывает. Когда мне принесли книги и журналы, Ксан Палыч ловким жестом престидижитатора прячет «Ангару» за пазуху и выходит из библиотеки. Едет с журналами в общежитие, где ждёт третий (!) участник операции, его двоюродный брат, тоже студент. Ждёт с фотоаппаратом, заряженным какой-то специальной плёнкой для микросъёмки. Они спокойно отснимывают три (!) экземпляра плёнки, после чего Лукашин возвращается в библиотеку, передаёт мне журналы, и все довольны!

В общем, год мы провели очень плодотворно. А когда пришла пора выдавать курсовую, я с тоской опять заказал книги Струве и понял, что ничего толкового написать я не смогу. Да и времени уже почти не оставалось. По студенческой привычке халтурить я произвёл поиск в каталогах библиотеки и нашёл-таки книжку про этого Струве, изданную в конце 40-х или самом начале 50-х и помещённую в спецхран. Старательно ей законспектировал, умело заменяя выражения «Товарищ Сталин указывал...» или «Как отмечал товарищ Сталин...» на «партия разъясняет...» и «советская философия считает...». Сдал, получил «пятёрку» и успешно забыл об этой истории.

Вернувшись после каникул в институт, встречаю преподавателя философии. «Борисов, пройдёмте-ка со мной...». Неужели прознал про плагиат, думаю? «Я вашу работу отправил на всесоюзный конкурс студенческих работ по философии...». Ну, думаю, точно, там кто-то грамотный усёк, откуда корни растут у «моей» работы. «...и она была признана одной из лучших, я вам сейчас вручу грамоту». Вот тут мне стало по-настоящему стыдно, но признаться в своём проступке я так и не решился. Да простит мне этот грех хороший человек!

А плёнка с «Тройкой» оказалась не очень качественной. Что-то там с выдержкой не так сделали. Отпечатать с неё копии не удалось. Тем не менее каждый взял свой экземпляр плёнки и оставил до лучших времён.

Эти лучшие времена наступили для меня спустя несколько лет, когда я работал в Алтайском НИИ химической технологии. Работал я там в ОНТИ, внедрял новые технологии и информационно-поисковые системы. И было там у меня аж два пишущих автомата с программным управлением ЭПРА. Эта серьёзная машина с кучей электронных блоков позволяла не только печатать на пишущей машинке, но одновременно и набивать перфоленту. Если потом эту перфоленту запустить, то ЭПРА сам печатал текст, только листки бумаги вставляй! Вот тогда я и вспомнил о «Тройке». Нашёл в отделе фильмоскоп. На стенке с моей плёнки тоже ни холеры не было видно, но если заглянуть в объектив, можно было текст читать. Вот я и лупил потихоньку, а соседний ЭПРА исправно молотил вторую закладку в шесть страниц с перфоленты.

Поскольку НИИ был почтовым ящиком, приходилось соблюдать строгий режим секретности. Мне повезло, по личным причинам мне было разрешено работать по особому графику, и несколько часов я проводил в отделе совершенно один. (Задерживаться на работе просто так не разрешалось, мы должны были покинуть территорию не позднее, чем через 15 минут после окончания рабочего дня.) А так я замыкал двери в отдел и спокойно занимался «Тройкой». Через год я таким же макаром изготовил 24 экземпляра «Гадких лебедей».

Самое сложное в этой истории было завершить её достойно, то есть вынести с охраняемой территории отпечатанный текст. Но это – уже совсем другая история.