mataddora: Ну то есть я ожидала, что "Лурд" далеко
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
Ну то есть я ожидала, что "Лурд" далеко не так прост, как это следует из коммерсантовской рецензии, которую все ругают. И даже предполагала, что он окажется религиозным высказыванием. Но и представить себе не могла, насколько это высказывание на самом деле кристально-прозрачно. И насколько регистры, которые этому фильму чаще всего приписываются в отзывах, -- "жесткий", "безжалостный", "холодный" -- не совпадут с тем, что я увижу. Да он как губка пропитан сочувствием, там не просто нет отрицательных персонажей – само это понятие отсутствует.
"Лурд" и "A Serious Man" кажутся мне (надо полагать, потому, что плохо разбираюсь в кино) изобретением каких-то принципиально новых способов показа невидимого. Невидимого в самом безнадежном смысле -- того, что вроде бы уже не может быть считано с экрана, что наглухо замещено молчащими знаками, вряд ли способными заговорить. Приближение грозы не может быть увидено как Гнев Господень. Бах не может быть всерьез услышан как свидетельство о Божественном присутствии, а не как манипуляция нашими рефлексами (довольно точно об этих рефлексах).
Чтобы эти знаки, вопреки здравому смыслу, перестали быть молчащими, Божественное присутствие должно быть ощутимо на других уровнях -- банального, гротескного, нелепого. То, что сделано в обоих фильмах, -- почти золотая мечта Чехова: "они пили чай и разговаривали о погоде, а в это время рушились их судьбы", только без надрыва в стиле модерн; никак не "рушились", уж скорее "решались".
Однако ж если Коэны ёрничают, распутывая-запутывая классические психоаналитические узлы (вина-наказание, инфантильность-страх, отцовская фигура-материнская фигура) и оставляя своего дебиловатого героя там, где история Иова только начинается («Но простри руку Твою и коснись кости и плоти его, благословит ли он Тебя?»), Хауснер, собственно, касается кости и плоти. Если Коэны играют в многозначность, в обратимость любого ответа, в «Лурде» ориентироваться проще некуда – на стороне неверия движения нет. Кто бы из персонажей на этой стороне не оказался, – там всё замирает, замолкает, скукоживается, становится фотографией на память. «Serious Man» устроен как головоломка – вопросы «почему я?» и «всемогущ Он или благ?» задаются так, что побуждают искать ключ внутри фильма. И этот ключ, конечно, находится у самого-мудрого-раввина, цитирующего Jefferson Airplane, – главный месседж вряд ли в цитате, скорее в самом факте цитирования: «Перестань бояться, перестань пытаться, оставаясь хорошим мальчиком, стать серьезным мужиком, и тогда ты поймешь, что тебя никто не наказывает». Хауснер не играет и не загадывает загадок, скорее анализирует сама, но странным образом не делается от этого холодной и отстраненной.
Потому, вероятно, что говорит из той крайней точки, где разница между живым и мертвым слишком очевидна, где ответ «и да, и нет» не годится, и ты либо немедленно, сейчас научишься слышать другой ответ, либо ничего особенно не изменится, планеты с орбиты не сойдут, всадники не вострубят, распорядок дня и правила учтивости останутся прежними. Просто всё это будет не то чтобы холодное и жесткое, а превратится в подмерзшее железо. Минус градус – и треснет.