Мамлеев "Душа после смерти и доктрина Майи" "...Теперь

"...Теперь представим себе картину — вам снится, что вас ведут на казнь. Во время сна вы, как обычно, во-первых, абсолютно уверены в реальности происходящего во сне (так же твердо, как вы уверены и в реальности того, что вы видите во время так называемого бодрствования), во-вторых, вы отождествляете свое бытие с тем «собой», которого вы видите на экране сновидения и которого ведут на казнь. Из-за этого ложного отождествления, естественно, возникает безграничное адское чувство ужаса — ибо это якобы «вы», кого казнят — скажем, путем отрубания головы. При всем этом ужасе комизм ситуации совершенно очевиден, если вы зададите себе вопрос: кому снится то, что «меня» ведут на казнь (разумеется, такой вопрос во сне означал бы радикальный поворот в сознании)?.. Ответ тем не менее ясен: это снится «мне», но «мне» как Великому Наблюдателю; эти картины видит то непроницаемое истинное Я, которое скрыто за сценой феноменального мира.
И если спящий в состоянии отождествить себя (свой центр самобытия) с этим Я, то трагедия (казнь) превращается в балаган. Это и есть, собственно говоря, один из моментов освобождения — освобождения от иллюзий феноменального мира. Ибо в точности то же самое происходит и при так называемом «бодрствовании», иными словами, в обычном мире, который принято у профанов называть «реальным». с точки зрения сейджа, реализовавшего свое божественное Я — уничтожение его физического тела (во время так называемого бодрствования) ничего не значит (не потому, что он так «думает» или имеет какую-то идею о загробном бытии, как имеет ее обычный верующий, а так как он реально живет в сфере, которая по ту сторону гибели).
Для обычного человека казнь и т. д. — это катастрофа или «ужас» или даже «радость» (кому как), что одинаково метафизически иллюзорно. Казнь (или смерть) наяву в мире — такая же игра в зеркале Великого Неподвижного Наблюдателя, как и казнь в сновидении. Но, увы, субъективно, «для вас», это действительно так только в случае Богореализации; во всех других вариантах (включая самую высокую степень веры), вы продолжаете играть шутовскую и страшную роль твари, которую «казнят», «вешают» и т. д., так как вы убеждены в своем тождестве с нею, на чем и построено дуалистическое восприятие мира…
Заканчивая описание всей этой полубожественной, получеловеческой комедии, нельзя избежать, однако, вопроса о, так сказать, тайном смысле творения. Если метафизически мир только сновидение, от которого надо только «проснуться» и возвратиться к собственному абсолютному Я, то творение само по себе как будто не имеет никакого особого самодовлеющего значения (кроме как «препятствия», которое надо метафизически преодолеть, «победить»). Еще более сокрытым становится вопрос о «падении» мира, о том, что в процессе космической инволюции тот или иной мир выходит из состояния «золотого века» и ввергается в мрак почти полного отчуждения от Бога, чтобы быть потом уничтоженным в результате уникальной божественной операции, называемой концом мира (я не имею в виду здесь всеобщий конец — великую Пралайю).
Очевидно, что теологических ссылок на свободу воли здесь явно недостаточно.
Разумеется, можно заметить, что это уже не человеческого ума дело или хранить молчание. Однако важно знать, что при всей глубине и одновременно открытости восточной метафизики есть зоны, о которых действительно хранят молчание, и есть даже зоны, о которых можно сказать, что они выходят за пределы обозримой человеческой метафизики".
|
</> |