Люся

glupo — 18.05.2011 Anatole "Толя" Комсомольский и Зиновий "Зина" Кошегуб сидели за грубо оструганным столом и разговаривали. Толя поглаживал потный пивной бокал, а Зина сжимал в руке низенький стакан с бурбоном, название которого - "Дикая Индейка" - подошло бы больше магазину просторного женского белья, чем этому адскому зелью.

- Толь, а чего ты собственно переживаешь? Ты человек свободный, насколько может быть свободным человек, ограниченный рамками нашего лживого, насквозь прогнившего общества, в котором давно уже
- Зина, я прошу тебя
- Да-да. Так что тебя тревожит?
- Понимаешь, она молода. Я бы даже сказал, юна.
- Так это же хорошо?
- Ннеет, она.. она очень юна.
- Очень?
- Да, - Толя прикрыл глаза и помотал головой, как бы отгоняя воспоминание о Маринином возрасте.
- Очень, значит. Это что же.. совсем?
- Нееет, ну не совсем конечно. Не совсем. Но очень.

Зина пригубил своей дикой индюшки и спросил небрежно, глядя в стакан: “Ну сколько”. Толя сказал семнадцать. Зина протяжно крякнул и заворчал неразборчиво. Некоторое время они препирались, совсем это уже или еще не совсем. Зина был недоволен, и его можно было понять, потому что его дочке было девятнадцать, она год назад вышла замуж и уже успела развестись. Толя посчитал своим долгом немедленно объясниться:

- Послушай, Зинуль. Ты меня выслушай. Нет-нет, ты выслушай. Мы когда только познакомились с ней, с Мариной, да, ее Марина зовут, но я тогда еще этого не знал, так вот, она почему-то заговорила про Лолиту. А я еще не знал, что ей семнадцать. Всего семнадцать. Если бы о ней теперь рассказывал кто-нибудь другой - человек более молодой, или менее заинтересованный, или женщина, или просто, при всех прочих равных, находящийся в других обстоятельствах, например ее доктор или учитель - может быть он опустил бы это “всего”. Но наши с ней отношения с самого начала сложились так, что это “всего” было в них чуть ли не главным.

Кстати, Гумберту-Гумберту к началу известных событий было, как и мне, тридцать семь. Или некстати?

Конечно, Марине не двенадцать, как Лолите. Семнадцать - это уже по многим параметрам взрослый человек. Но по многим - еще нет! Я признаюсь, меня это возбуждало. Когда я с ней познакомился, я думал, что ей лет двадцать, и наша разница в возрасте не казалось мне трагичной. Она была просто молодой девушкой, может быть, по сравнению со мной очень молодой. Очень - но не чересчур. Не совсем! В расстоянии, которое нас разделяло, не было привкуса губительного разврата, который появился потом.

Отдельно в числах 17 и 37 нет изъяна, оба по-своему привлекательны, но их сочетание рождает ощущение края бездны, из которой дышит на тебя что-то яркое и жаркое, смертельно опасное и неотвратимое, настолько же запретное, насколько желанное. Раздвинь еще немного эту пропасть - и не удержишься, свалишься, сгинешь, пожираемый либо собственным нравственным законом, либо лагерными вшами. А на этом краю можно и с собой договориться, и к яду молвы привыкнуть, и стать не злодеем из уголовной хроники, а героем ненаписанного чеховского романа, красавцем Клуни, принцем Флоризелем, освободителем юной и чистой Златовласки из замка старых, злобных и слепых людских предрассудков.

У меня седые виски и залысины на лбу, вот и вот, видишь? видишь? а у нее голос подростка и обкусанные ногти. И мозоль от ручки на правом среднем, вот здесь. А когда мы рядом, вместе, все сразу понятно. Понятно, что мы не родственники. Как-то раз мы шли с ней под руку, просто шли по улице, даже не разговаривали, а навстречу шел мужчина моего возраста со злым лицом. Он увидел нас и остолбенел. Стоял и смотрел нам вслед. Я обернулся - лицо еще злее, стоит и смотрит. Смотрит, как мы уходим, как она висит на моей руке, как я посмотрел на него, шепнул ей что-то на ухо, она тоже посмотрела, засмеялась, помотала головой. А я ее тогда спросил - это не твой папа? Она мне призналась, что такое внимание тоже всегда замечает и оно ее остро щекочет.

С мужчинами все понятно. С женщинами тоже. Многим женщинам среднего возраста наше с Мариной сочетание кажется отвратительным, противоестественным. Осуждение в их глазах - не говоря уже о словах - оно всегда явственное, почти материальное, плотное, массивное, оно может посоперничать с ненавистью жителя рабочей окраины к участнику гей-парада. Однажды, например, когда я стал целовать Марину в троллейбусе на заднем сиденье, потому что не мог больше терпеть, просто физически не мог, просто НЕ МОГ и все, я не могу этого объяснить. Не могу. Любовь? Страсть? Бешеная страсть? Безумие? Маньяк? Кастрировать? Умертвить? За что? Та самая бездна, которая тянет, засасывает, сопротивление которой бес по лез но, слышишь? Я до знакомства с ней четыре месяца жил без секса, без женщины, я обходился прекрасно, мне было хорошо, я обходился сам с собой изредка, мне хватало, я думал всё, хватит, напрыгался зайчик-энерджайзер, сели батарейки, пора и честь знать, увлекся спортом - велосипед, бег, плавание, ну ты в курсе. Гребля. Прыжки с парашютом. Йога.

и на йоге передо мной на коврике
она
в обтягивающих штанах
нагибается
а штаны такие, что ВСЕ видно. весь рельеф, как на ладони

а я на йогу записался, чтобы нервы успокоить

ну что это скажи что? похоть? похоть и все? но я уже говорю тебе к тому времени не помнил, что такое похоть. тут другое! У нее ровная челка, как у французской актрисы из шестидесятых. Длинные волосы и челка до глаз. и глаза. бывает такой взгляд, когда человек смотрит в себя, и она так смотрела. и улыбалась так, что у меня возникла грубо говоря эрекция, причем сразу во всем теле, и снаружи, и внутри. я лег в позу младенца и сделал вид, что устал, и даже инструктор подошел побеспокоиться, но я ему промычал что-то позитивное.

потом получилось так, что я ее подвозил на машине до дома и мы говорили о поэзии, об обо об обобэ абабаре абаре тьфу ты. Волнуюсь.

- Выпей, выпей, - говорил Зина и пододвигал Толе его пиво.
- Об обэриутах.

Толя допил пиво и так поставил пустой стакан на стол, что стало ясно - рассказывать больше он ничего не намерен. Зине же хотелось подробностей, ведь они как раз добрались до самого интересного, но показать этот свой сомнительный интерес он не решался. Друзья молчали.

- А дальше-то что? - не выдержал Зиновий.
- Там в общем получилось интересно. Я конечно же ни о чем таком не думал. Точнее, я не думал ничего такого осуществлять. Но звезды в тот день расположились так - да в общем-то неизвестно как, из-за туч их не было видно, шел проливной дождь, ты сам помнишь какая в конце апреля стояла погода. Она поэтому и оказалась у меня в машине. Мы разговорились, познакомились наконец, она настояла, чтобы я сказал ей свое отчество, а дорога была неблизкой, и как-то так, слово за слово, мы
- А какое у тебя отчество? - встрял Зина.
- Анатольевич.
- Гумберт Гумбертович.
- Мне эта аналогия тоже приходила в голову. Скажи сразу - ты осуждаешь меня?
- Это, Толя, по меньшей мере неумно.
- Я импульсивен.
- Что было дальше?
- Она стала меня соблазнять. Рассказывала что-то про экзамены, про ОБЖ, про то, что по географии ей светит трояк, а мне на это было честно говоря просто наплевать. Я даже не знал что такое ОБЖ. Ты вот знаешь Зинуша что такое ОБЖ?
- Основы безопасности жизнедеятельности.
- В общем я совсем позабыл тогда об этих самых основах, а жизнедеятельность целиком сосредоточилась для меня на соседнем сиденье, в трико и потной майке сидела моя жизнедеятельность и щебетала об основах своей безопасности своим совсем, да, вот тут уж точно совсем детским голосом. Я именно когда про географию услышал, спросил сколько ей лет. “Так ты еще в школу ходишь? Сколько же тебе лет?”
- А она?
- А она сказала семнадцать.
- А. Ну да. А ты?
- У меня, если честно, встал.
- Понятно.
- Такие дела. Этика и психология семейной жизни.
- И физиология.
- И гори оно все огнем.

На это Зиновий уже ничего не ответил, потому что считал шутки на данную тему глупыми и неприличными. Не дождавшись реплики, Анатоль продолжил:

- Ну вот и всё.
- Как это - всё?
- Да так. Она вспомнила, что забыла ключ, что дома никого, легко согласилась поехать ко мне, я угостил ее белым вином и кончил четыре раза.
- Четыре?
- Ну.. почти.

Зина задумчиво прикончил свою индейку.

- А она?
- Она тоже. Она так хныкала и пищала, что.. что я кончил четыре раза. Как уже говорил. Два раза в рот.
- Так, Толя, вот зачем мне эти подробности? Зачем мне это знать?
- Я просто хочу поделиться своей радостью, похвастаться. Это же естественно. Тебе известно что-нибудь, что может сравниться с сексом по степени удовольствия? Секс с юной девушкой? Отзывчивой? Готовой на все? Послушной? Благодарной? Горячей? Тугой, в конце концов, уж прости меня за
- Я же просил!
- Уж прости меня за эту подробность
- Я же просил тебя, Толик!
- Ну что ты?
- Блядь! Толик! Ну неужели ты не понимаешь? Ты знаешь каково мне, когда к Ленке приходят подружки? Ты знаешь?
- Представляю себе.
- А ты тут “тугая, тугая”.
- Но ведь она действительно
- Заткнись, а?

Толя заткнулся. Зина, остыв, спросил его:

- Это любовь?
- Безусловно. Я женюсь на ней. Или удочерю, все равно. Мы уедем в Исландию. Меня Леонид с Аркадием давно уже зовут.
- А если найдешь кого потуже?
- Зина, ты не понимаешь. Дело не в этом. Я не смогу тебе объяснить. Она моя девочка. Зачем мне чужие?
- Я понимаю. Но где твой здоровый цинизм, твой жизненный опыт, твой в конце концов рассудок? Ведь не мог же тебя окончательно свести с ума запах её тесной.. запах её.. вкус её... вид её... её... как, как ты называешь это? Как ты называешь то, что у неё там, между ног? Она её бреет? Как она её бреет? Как она выглядит? Как она пахнет? Как ты ее называешь? Как вы с ней ее называете?
- Люся, - сказал Анатолий. Зина ахнул, судорожно глотнул воздуха, и тяжело, некрасиво упал, потянув за собой столик с бокалами.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив