Лухтанов Александр. Записки рудничного маркшейдера 1

jlm_taurus — 06.05.2021 "..Выполнение плана шло туго. В конце месяца начальник рудника вызвал меня к себе. Речь начал он доверительным и сладким голосом. Говорил он о том, что вот люди трудятся изо всех сил, коммунистическая партия и правительство прилагает все силы, чтобы народ жил лучше, чтобы страна богатела и развивалась. Кончил он тем, что мы маркшейдера не должны оставаться в стороне от всех дел и должны внести свою лепту в выполнение плана.

- Что же от нас требуется? – я притворился непонимающим, хотя давно сообразил, куда он клонит.
- Понимаешь, Александр Григорьевич, - назвал он меня по имени и отчеству, хотя раньше мы обращались друг к другу запросто по имени, - у нас немного не хватает до плана, а я обещал Нурали Жакеновичу, что мы наверстаем.
- Вот и хорошо, Владимир Ильич, - я так же назвал его по имени, отчеству, - все-таки положение обязывало, - мобилизуйте все силы, а мы замерим, как нам и положено.

Источник https://proza.ru/2013/06/12/1275

- Не как положено, а чтобы был план, - поправил Никонов.
- Ну, это как получится, план не от нас зависит. Наше дело правильно и вовремя сделать замер.
- Нет, не только это, - возразил Никонов, - вы как члены коллектива должны участвовать в производственном процессе, вы должны вносить свою лепту в выполнение плана. Имейте в виду, - голос начальника стал жестче, - директор ждет от нас выполнения плана. Нам не простят, если мы его не выполним.Установка была дана. Я понял, что предстоит борьба, мирной жизни теперь не жди.

Теперь я должен разъяснить, как делается маркшейдерский замер выполненных объемов горных работ. Каждый месяц производятся геодезические съемки выработанных участков, которые наносятся на маркшейдерские планы. По этим планам и считаются объемы. Точность подсчета при этом довольно высока – порядка 1-3 процентов. Но дело усложняется тем, что скальные уступы отрабатываются с применением буро-взрывных работ и в этом случае точную съемку (и замер) можно сделать лишь тогда, когда забой зачищен, то есть, убрана вся взорванная горная масса, а это не всегда совпадает с концом месяца, когда производится замер. В этом случае (а это бывает почти всегда) часть объема берется без замера по так называемому оперативному, статистическому учету (по количеству машин), который ведется горным участком. Конечно, можно произвести замер и с не зачищенным забоем по взорванной горной массе, но в этом случае в подсчете участвует коэффициент разрыхления, точно определить который невозможно, и ошибка подсчета объемов может возрасти до 30 процентов.

29 числа, как и положено, мы закончили подсчет объемов. Чуда не произошло, выполнения плана не было. Никонов посмотрел и отодвинул листок в сторону.Так не пойдет, подписывать я не буду.
По существующему положению замер производится в присутствии комиссии, членами которой и подписывается. Я всегда считал, что это несправедливо и неправильно, так как все равно за правильность замера ответственность несет один лишь маркшейдер, а все остальные члены комиссии лишь мешают.-Не подписывайте, это ваше право, но у нас других цифр нет, - твердо сказал я.

Никонов взъярился:-Ты что, думаешь, как ты захотел, так и будет? Ты что, выше всех? Что-ж, директор, по твоему, должен тебе подчиняться?
В действительности я подчинялся и Никонову и директору, и в то же время за правильность замеров отвечал головой. Ситуация дурацкая, если не сказать, преступно неверная. - А что коллектив тебе скажет? – продолжал Никонов. – Что тебе скажет рабочий класс?
Что скажет и о чем думает коллектив и рабочий класс, я хорошо знал. Контора и все ИТР жаждут получить премию, а рабочие вообще работают сдельно и зарплата их зависит от нашего замера. Сколько подсчитаем, столько они и получат. Но ведь человеческая сущность такова, что человеку всегда мало, всегда хочется больше, а русскому человеку всегда кажется, что его обманывают. Возможно, к этому приучила Советская власть. Рабочий класс – это сила (у нас же ведь диктатура пролетариата!) Они ходят грозной толпой в отдел, возмущаются на собраниях, жалуются в Горком партии.

Что в таких случаях должен был я говорить? Доказывать, что я не верблюд? Приходилось оправдываться за свою же честность.- Товарищи, - говорил я, - за свой замер, мы отвечаем головой. Не верите, вызывайте комиссию.

Надоел и парторг, который кругами ходил вокруг меня, не зная как подступиться к «врагу народа». Есть категория особых, нагловатых людей, которых про себя я прозвал горлохватами, которые работают меньше других, но больше всех требуют, они кричат на собраниях, возмущаются на улицах и идут «качать права» к начальству. Как говорят, берут за горло и очень часто получают требуемое. В нашем случае именно таких посылали к нам в маркбюро. Разговаривать с ними всегда было трудно. Они говорят эмоционально, с напором и гневом и с искренней обидой за рабочий класс, который все инженеры «хотят ободрать и обсчитать». Для них инженеры (конечно, не все, например, мастера, как правило свои люди) были чуждым элементом, почти как бывшие буржуи.

Они шли в комбинат, в горком партии и очень часто создавались комиссии из маркшейдеров других рудников, проверяли, пересчитывали и, конечно, объемы от этого не возрастали. Но сколько нервов стоило все это нам! Рабочие же тогда с недоверием говорили примерно одно и то же:- Ворон ворону глаз не выклюет. Рука руку моет.

Никто из них не верил и результатам контрольных замеров, и на всех маркшейдеров смотрели, как на своих врагов. Обидно, но такова судьба всех кто связан с оплатой рабочего класса. Никонов же, чувствуя свою силу, давил властью начальника.
- Кто ты такой, - кричал он, - ты знаешь, что директор тебя одним мизинцем раздавит! Размажет, и мокрого места не оставит. Ты что, думаешь, с тобой поступят как с Лебенковым? Не-е-т, с тобой разделаются по-другому. Создадут комиссию, а она найдет, что надо. Чуешь, чем это пахнет? Ты что, хочешь идти против народа? Против политики партии и всей страны?
И т.д. и т.п. Вроде бы, сплошная демагогия, но подкрепленная ссылкой на политику. А силу партийной власти Никонов осознал еще в Москве, будучи в верхах. Я молчал, так как понимал, что все эти угрозы вполне могли осуществиться, причину для расправы найти всегда можно.

Иногда он снисходил до более человеческого разговора: - Вы же можете ошибаться на 5 процентов?
- Да, по существующему положению, ошибка маркшейдерских замеров не должна превышать пяти процентов. Но она должна колебаться в разную сторону. В одном месяце в сторону увеличения, в другом – в сторону уменьшения. А в итоге за год должна стремиться к нулю. Так подсказывает логика и законы математики. Я сказал это своему вымогателю.
- Ну, хорошо, - быстро сообразил Никонов, - если вас проверят за год и ошибка составит пять процентов, привлекут ли вас за это?
- Нет, в инструкции стоит цифра пять процентов, другой нет.
- Вот и прекрасно, - смекнул Никонов - сам бог велел вам ошибаться на эту величину, которой нам не хватает до плана. Давай, иди, делай.

Формально он был прав. Или почти прав. Зачем подставлять голову под топор, когда существовал другой выход? В тот раз мы поступили также, как это делал и Мовчун – наскребли до плана. В следующем месяце история повторилась, но до плана не хватило еще большего объема. - Вот что, - сказал преуспевающий начальник, - вы каким числом закрываете месяц?
- 26-м. Был февраль, а по существующему положению в каждом месяце было два переходящих на следующий месяц дня.
- Давайте включим еще и 27. - Не могу, - сказал я, - мы не можем произвольно менять дату замера.
Где это записано? – парировал Никонов. Записано нигде не было. Ни в инструкции, ни в приказе, ни по комбинату, ни по руднику. Это был промах, неточность, какую всегда можно найти в любой службе. - Тогда я сам напишу, - обрадовался догадливый начальник. И написал, издав приказ о включении дополнительного дня. Он ловко искал лазейки, используя неточности и промахи инструкции или просто обманывая. Он быстро сообразил, что можно приписывать в оперативный учет. А так как мы волей-неволей вынуждены были его использовать, то получалось, что приписывали и мы сами, маркшейдера, хотя формально и были правы.

Пришлось включиться в проверку оперативного учета. Мы стали производить контрольное взвешивание груженых автомашин. Оказалось, что вместо 27 тонн грузят по 25-24 и даже по 21 тонне! Грузить стали лучше, но теперь взвыли шофера, ведь попадались и, перегрузы в 30 и более тонн. Машины стали ломаться и понравиться это никому не могло.

Конечно, все это давало положительные результаты, но полностью исключить возможность приписок мы не могли. Сменные мастера гоняли «Белазы» за запчастями, ездили на них сами, а потом приписывали рейсы, делали это и искусственно, чтобы выполнить план, и я уверен, что это поощрялось начальством. Мы, маркшейдеры, как бы были по разные стороны баррикад и противостояли всему коллективу рудника во главе с начальством.

Что еще могли мы сделать против вымогательств и насилия? Как защититься? В конце концов, наша главная задача производить правильные замеры и защитить нас мог и должен был наш шеф – главный маркшейдер комбината. Мне ничего не оставалось, как идти жаловаться Мовчуну. Но вместо того, чтобы принять меры против Никонова или хотя бы дать совет, поговорить по-человечески, мой угрюмый начальник насупился и изрек:- Я с тебя шкуру спущу, если узнаю о каких-то приписках. Тебя поставили вот и работай! Сам за себя и отвечай.

Я понял, что он не хочет взять на себя ни капли ответственности и портить отношения с начальством. Для этого и пугает, чтобы самому жить спокойно, вроде бы, и не его это дело. Ведь для того, чтобы поставить Никонова на место, нужно идти к директору, а разве понравится ему такой разговор! Ведь Никонова для того и привезли, чтобы он «делал» план любым способом. «Личный покой, прежде всего!» Значит, бремя ответственности и борьбу я должен нести сам. И ни с кем нельзя даже поделиться. Расскажешь, пожалуешься, и сам можешь за это поплатиться. Это же уголовное дело – приписки. Тебя же и накажут. Остается одно: молчать. А еще лучше – уйти. Но куда? У меня было уже двое детей, уезжать не хотелось.

Осенью, уезжая в отпуск, я случайно встретил в аэропорту Усть-Каменогорска Б.В.Лебенкова. Он устроился в Лениногорске. - Ну, как вы там живете? – поинтересовался он. – План выполняете? - Да, выполняем, - промямлил я.
- Смотри-ка, - удивился наш бывший начальник, - молодцы.

При нем план мы не выполняли. Не хватало тех пяти процентов, которые он не хотел вымогать. Мне было неприятно и стыдно продолжать этот разговор, хотя я мог оправдывать себя тем, что не позволил увеличить приписки свыше допустимой величины. А ведь она могла возрасти до 10, 15 процентов. Аппетиты у наших начальников никакой меры не имели. Я постоянно помнил слова одного из наших воспитателей в институте: «На кончиках ваших карандашей будут висеть миллионы, а вы должны стоять на страже интересов государства». Груз этих миллионов теперь я ощущал, как груз шапки Мономаха. К тому же, будучи упрямым, все мое существо восставало против вранья. Я ощущал, что причастен к гадкому, нечестному делу. Было противно и хотелось честности и справедливости. Страх перед возможным возмездием уступал место ощущению насилия надо мной. Как завидовал я любому самом маленькому человечку, не несущему на себе этой ответственности и не причастному к этой неправедности!

Как-то за главного инженера остался Спивак В.С. – начальник буровзрывных работ, человек честный, принципиальный, много сделавший для отработки технологии в своей отрасли. Услышав мой доклад о замере с невыполненным планом и мои грустные добавления о том, что приписывать не буду, задумался и сказал, размышляя: - Да, тут что-то не так. На всех карьерах такие же проблемы и везде те же трудности. И план как-то выполняют. За счет чего?

Действительно, никто ведь не расскажет и не признается, как ему удается выполнять план. Это уже потом мне стало ясно, что все наше государство, вся система социализма основана на вранье и приписках. При Сталине пятилетки выполняли за счет бесплатного труда миллионов репрессированных рабов. За счет их жизней. Теперь, когда Хрущев дал послабление, план стало возможным выполнять только за счет приписок и это оказалось всем выгодно! Конечно, до поры, до времени. Рабочему выгодно приписывать себе, чтобы за невыполненную работу получить заработную плату, деньги, причем, с премиальными.
Чиновнику в конторе, чтобы получить премию. Сменному мастеру, начальнику участка, чтобы не ругали за плохую работу.
Начальнику рудника, главному инженеру, чтобы не выгнали, чтобы получить орден, премию и повышение.

Для комбината и министерства выполнение плана отнюдь не менее важно. От этого зависит их благополучие.
А что в правительстве? В ЦК партии? Им-то, наверное, приписки поперек горла? Обман страны? Один вред? В том-то и дело, что им приписки как раз больше всего и нужны. Что будет без приписок, без выполнения плана пятилеток, без выполнения плана построения коммунистического общества? Полный провал государственного устройства. Крах теории коммунизма, марксистско-ленинских догм. Если узнают, что дела у нас идут плохо, всем станет ясно, чего стоит наша система. Это же провал. Нет, уж лучше приписать, обмануть себя и всех, сказать: «У нас все хорошо!» Ведь существовала же крылатая фраза, рожденная бюрократической системой социализма: «Важно не то, как и что сделал, важно, как отчитался».

Да, но ведь не везде же можно приписать то, что легко подсчитать: количество добытого металла, количество выпущенных машин. Все так, но нельзя забывать о качестве! Где нельзя приписать количество, можно приписать качество! Ведь 100 плохих тракторов могут стоить лишь 10 хороших. И так все и шло. Едва ли не половину продукции составляли брак и металлолом. Дообманывались до того, что страна рухнула, развалилась! Все у нас оказалось дутым.

Интересно, что приписками занимались не только в промышленности. В библиотеках приписывали миллионы вымышленных читателей, писали стопудовые отчеты о придуманных ими же «мероприятиях» и делах, учителя отчитывались об «отличных» знаниях учеников, врачи о «вылеченных» больных. И во всем мире восхищались нашими делами, нашим социализмом, создавались коммунистические партии, происходили революции.

..Взяв бразды правления в свои руки, первое, что он сделал – это приступил к сооружению сауны на руднике. С планом было очень туго, и люди надрывались в карьере и гараже, а новоиспеченный начальник интересовался лишь ходом работ в бане. В воскресенье рабочих вывели на сверхурочные работы, и вот в это время приехал Миронов и забрал рабочих на строительство собственного гаража. Недавно ему выделили особняк, и теперь он был занят его благоустройством.

Если Бахулиев не скрывал своего негодования по поводу пьянства своего помощника Аманбаева, то Миронов с ним хорошо спелся. Не утруждая себя, они сговорились так, что стали выходить на работу по очереди, как на дежурство, один день один, другой день – второй. И начальству из комбината не придраться – звонит, а у телефона всегда кто-то есть.

Для маркшейдеров опять наступили черные дни. Рабочий класс чутко реагирует на поведение руководства. Начальству на все наплевать, так же филонят и работяги. Но план нужно выполнять, а самый легкий путь – давить маркшейдеров.

Самые мучительные дни – конец месяца, когда несешь ведомость замера. Брали измором, давили, не отпуская по три-четыре дня. Два месяца после прихода Миронова я выдерживал свою линию и не поддавался ни на какие уговоры и угрозы. Обстановка накалялась, близился конец квартала.

В конце месяца меня вызвали к начальнику. В кабинете Миронова находился Аманбаев – главный инженер рудника. - Ну, что ты принес нам? – спросил начальник. Я молча положил ведомость замера. Выполнения плана не было. Миронов посмотрел и, ни слова не говоря, передал своему заму. - Что будем делать? – спросил он меня и вопросительно посмотрел на Аманбаева, тот на меня. - Я уже все сделал, что требовалось от меня. - Э-э, нет, - протянул Миронов, - так не бывает. Прошлый раз ты снял с нас объем, лишил людей зарплаты. Мы промолчали, не приняли против тебя мер. В этот раз это не пройдет. Должен быть план.
- План делаю не я, я только замеряю и считаю. - Вот и считай, как положено. Ты для чего здесь поставлен?
- Чтобы делать правильный замер. - Вот и делай
- Так правильный, а не приписки.- Делай, какой положено.

В общем, сказка про Белого бычка. «Какой положено» у них один, а у меня по совести, совсем другой. Я все время думал: Почему они, коммунисты, хотят и требуют врать, а я, беспартийный, должен грудью стоять, не допуская этого? Кто же такие коммунисты? И как там у них, у капиталистов, насчет этого? Конечно, приписок там не может быть! Зачем буржую обманывать самого себя и платить из своего кармана не заработанную плату! А вот у нас можно, даже нужно! Все государственное добро народное и что его жалеть! Так они, начальники, рассуждают, значит, не дураки. А что касается коммунизма, то ведь они понимают, что учение о нем – вранье! Я вот тоже никогда, еще со школьной скамьи, не сомневался, что это утопия. Тот же рай в загробной жизни. Все выдумано, теперь мне надо выдумывать завышенные цифры замера. Обманывать всех и в том числе и себя».
Аналогичные разговоры и уговоры повторялись из месяца в месяц. Я даже пытался ложиться в больницу – доставали и там. И так из месяца в месяц..

- Я не хочу из-за вас сидеть в тюрьме. - Ты кто такой? Шишка на ровном месте! – жестко, и как всегда, сквозь зубы слышал я от Аманбаева. - Если так пойдет, мы с тобой дружить не будем, - добавлял Миронов. - Какая может дружба, - возражал я, - на работе работают, а не дружат. - И помогать не будем, - продолжал Миронов. - А в чем вы нам помогаете? – не совсем к месту удивился я. – Со своими обязанностями мы сами справляемся. - Ну, например, избавим вас от лишних людей.
- У нас нет лишних людей. - Это как сказать, - хохотнул Миронов, - я вот скажу начальнику Отиза, он заново подсчитает ваши штаты. Я был подавлен. У него в руках было все.

- Или придете просить автобус, а его нет, - продолжал начальник. – Придется в карьер идти пешком. У нас ведь возможности очень большие, можно сказать неограниченные.В этом он был прав. Я это понимал.- Ладно, - сказал Миронов, - иди, работай. Подсчитаешь, приходи снова.- Да у нас же все подсчитано, - уже более вяло откликнулся я. - Иди, иди, некогда мне.
В кабинет действительно валом валили люди. Сидеть у начальника было бесполезно, я вышел с твердым намерением не поддаваться.

Я чувствовал, что борьба идет не на жизнь, а на смерть. Не сломит меня Миронов, значит директор его уберет. Не сломлю я Миронова – грош мне цена, и жить мне под страхом тюрьмы и с неспокойной совестью.Разговаривать дальше было бесполезно. Миронов уже успел передать нужные ему цифры в комбинат, и теперь они ушли в министерство. Вернуть назад невозможно, это большой скандал.

И так шел месяц за месяцем. Меня топтали и насиловали, упрашивали и угрожали, в дни замеров не выпускали домой. Я огрызался и оправдывался в том, в чем не был виноват. Я психовал и взывал их к совести, я рисовал перед ними самые мрачные картины последствий.

В воздухе давно витало высокое напряжение, связанное с маркшейдерскими замерами, с вымогательствами и приписками. Я чувствовал, что все эти безобразия происходят не только в Зыряновске, но и по всему Союзу. Но все это было в замкнутом пространстве, внутри рудников, комбинатов. Знали об этом, конечно и в министерствах, но никто не хотел выносить «сор из избы»: ни сами маркшейдеры, ни высокое начальство. Все чувствовали и свою вину и понимали, что отвечать придется всем вместе. Но где-то все это должно было рано или поздно разрядиться и грянуть гром. И это совершилось на Кольском полуострове в объединении комбинатов «Печенганикель». В 1972-76 годах состоялось грандиозное шоу, процесс века, как его называли, длившийся около пяти лет. Суд над маркшейдерами, известный еще, как «дело Гумберга», организованный министерством цветной металлургии Союза и его главным маркшейдером Добровольским.

Хотелось бы верить, что все это мероприятие (именно так я его понимаю) было организовано, как школа учебы маркшейдеров с целью припугнуть производственников и навести порядок в маркшейдерских замерах. Но все эти выводы я сделал уже потом, а в начале пока еще ничего не знал.В начале февраля 74 года МЦМ Союза прислало мне вызов на Кольский полуостров для работы в комиссии по расследованию приписок.

Некоторые головоломки обсуждали все вместе у доски. Забудутся, столпятся все как равные: судья, прокурор, подсудимые. Спорят, доказывают. Потом судья спохватится, разгонит всех по местам.
Рядовые маркшейдеры давно сникли, особенно не защищались, а вот Ким и Гумберг бились как львы. Гумберг на память изучил лучше прокурора уголовный кодекс, все цифры в памяти держит, кто, что сказал – ничего не забывает. Ни ручки, ни бумаги у него нет, а все помнит. Нашим спецам работать почему-то стало невмоготу. Увильнули, хотя строгий судья и не отпускал. Один принес справку о болезни, другой вызов домой по телеграмме. Я остался вдвоем с геодезистом из Лодейного Поля из-под Ленинграда. Он ничего не понимал ни в положении маркшейдеров на рудниках, ни в замерах. Дома в гостинице я его обучал, рассказывал, агитировал защищать маркшейдеров. Как мог я его убедил, и мы целый месяц, пытались оправдать попавших в беду «стрелочников». Когда нас отпускали домой, судья с гримасой сарказма напоследок сказал:- Подсудимые должны быть вами довольны.

Они и действительно проводили нас аплодисментами. Мы расстались почти друзьями. Точно не знаю, но наказания были строгими. Гумберга осудили лет на 12, Кима на 10, остальных на разные сроки от четырех до шести лет.
Процесс над маркшейдерами «Печенганикеля» не мог пройти бесследно. На предприятиях министерства цветной металлургии Казахстана начались проверки. Я сам участвовал в комиссиях по проверке замеров на рудниках Карагайлы, Аркалыка, Октябрьском в Кустанайской области. Везде картина открывалась очень схожая. Понравилась организация маркшейдерской службы в Карагайлах, где главный маркшейдер комбината Карманович держал рудничных маркшейдеров под своей защитой и выдавал все замеры лично сам. Он брал «огонь» на себя. Это было очень порядочно и честно, он не давал насиловать своих подопечных. В то же время он сам был защищен тем, что не подчинялся рудничному начальству. Так и должно быть! Везде бы так!

Кое-где эти проверки имели самые печальные последствия. Испугавшись недостачи, во время проверки, прямо за рабочим столом умер маркшейдер Лениногорского полиметаллического комбината, милейший человек Гурий Милентьевич Волков. А ведь проверял его друг детства – Ползик - главный маркшейдер нашего казахстанского министерства.

Главный маркшейдер комбината в Шемонаихе Ю.И.Кузнецов сделал проверку на своих подведомственных рудниках, и, найдя недостачу, издал указ о наказании виновных и принятии мер к недопущению дальнейших приписок. Местный прокурор, узнав об этом, завел уголовное дело на … Ю.И.Кузнецова, и лишь приехавший Ползик кое-как спас своего подопечного от расправы на суде. Мягкий, интеллигентный Ю.И.Кузнецов был так напуган, что тут же уволился и уехал в родной Псков.

Когда-то маркшейдеры кончали жизнь самоубийством при неудачных сбойках. Бьют тоннель с двух сторон навстречу друг другу. Вот уже должны бы встретиться, а все никак. Нервы у маркшейдера не выдерживают и он стреляется. Теперь кто-то покончил с собой из-за приписок. Маркшейдеры один за другим увольнялись, переводились на другие работы.
Дело дошло до того, что в Казахстане министр Береза вызвал своего главного маркшейдера и сказал:- Своими проверками ты угробил и разогнал почти всех моих специалистов-маркшейдеров. Давай-ка, с этим кончай, а то уже и работать скоро будет некому. Стали вспоминать, кого и когда из маркшейдеров награждали государственными наградами и оказалось, что таковых не имеется. Специальность не та, чтобы нравиться начальству.Я тоже не припомню такого случая. Начальство получает ордена, повышение по службе, честь и славу, а маркшейдерам остаются подзатыльники, выговора, лишения премий и даже… тюрьма Кому-то надо за тухту отвечать! Вот и выходит, что маркшейдеры – это козлы отпущения, мальчики для битья. Точно, как в поговорке «Кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки».

Поездка на Кольский полуостров и расправа над маркшейдерами заставила и меня задуматься о многом. Маркшейдерскую службу довели до унизительного состояния. На нее свалили решение всех горно-технических вопросов, загрузили несвойственной работой. Из государственного контролера, облеченного большими правами и властью, превратили в козлов отпущения, замерщиков, ответчиков за все грехи, этакого старикашку Фунта из «Золотого теленка», который служил, чтобы за все отвечать. Я вспоминал рассказ отца о том, как он работал маркшейдером в двадцатые годы в Донбассе.«За мной носили жаровню с горячими углями, чтобы я мог греть руки», - рассказывал он. – А на работу возили в карете".

Тогда это была уважаемая всеми профессия. Горный инженер да еще маркшейдер – это был бог. Знал бы он, в каких условия работали мы: мороз минус сорок, все сидят, греются в помещениях, в будках экскаваторов, а мы бегаем весь день, как зайцы, чтобы как-то согреться и побыстрее сделать работу.

Я много размышлял и теперь окончательно понял, что маркшейдерскую службу надо перестраивать. Вывести ее из состава рудника нельзя – слишком много текущих работ требуют ежедневного выполнения, но нужно перепоручить ее вышестоящей маркшейдерской службе. Старшего маркшейдера рудника – главному маркшейдеру комбината, а главного комбината – главному министерства. Это отобьет руки у начальников, имеющих привычку давить на маркшейдеров. Но я – маленький человек и не мне решать такие вопросы. Сейчас мне нужно было уяснить для себя, как жить и работать в существующих условиях. Я пересчитал объемы карьера, сравнил с оплаченным. Результаты оказались неутешительными – они превышали допустимую норму. Теперь борьба с приписками, с начальством «выполняющим» план за счет маркшейдеров стала главной сутью моей работы. Все остальное: оползни, пустоты, вопросы техники безопасности – все отошло на второй план. Эта напряженная борьба поглощала все мои силы, убивала нервную систему, отравляла жизнь. Каждый месяц я с ужасом и отвращением ждал дня замера. Арсенал средств, с помощью которых начальник мог давить нас довольно обширен. Всегда можно найти причину, чтобы наказать своих подчиненных:

А) лишить премии,
Б) объявить выговор,
В) сократить штаты отдела,
Г) лишить транспорта для перевозок,
Д) вызвать комиссию для проверок,
Е) выгнать с работы,
Ж) отдать под суд,
З) враждебно настроить коллектив и так далее.

Мы сопротивлялись, пытаясь:
А) делать контрольные замеры в течение месяца,
Б) контролировать оперативный учет,
В) писать предписания и докладные,
Г) вызывать комиссии для проверки замеров,
Д) жаловаться своему начальству.

Сохранено