Lady in Waiting: My Extraordinary Life in the Shadow of the Crown. Глава 7.

euro_royals — 12.02.2021

В 1958 году Колин взял меня с собой на Тринидад, чтобы посмотреть землю, принадлежащую его семье, а Чарли остался на попечении няни. Я была очень взволнована, потому что никогда не бывала в таком экзотическом месте - дни грандиозных туров закончились, и у моей семьи было мало денег на путешествия. Колин, напротив, много путешествовал и во время своих многочисленных поездок влюбился в Вест-Индию. Не всем Теннантам нравилась жизнь на Тринидаде. Отец Колина, Кристофер, был там только один раз, в двадцатые годы, но ему не понравилось, поэтому он больше не возвращался. Однако он привез с собой несколько кайманов и подарил их своему брату Стивену (печально известному дяде Стивену), который держал их у себя в доме, прежде чем нехотя отдать в зоопарк. Хотя кайманов сажали на электрическую плитку в столовой, чтобы согреть, они всегда сбегали, и экономка проводила много времени, обходя дом с метлой и обнаруживая их за дверьми и под диванами.

Меня очаровал теплый воздух, бирюзовая вода и белые песчаные отмели. Мы остановились у Джона и Дженет Ловелл в долине Маракас, посреди тропического леса, в поместье Ортинола, которым владели C.Tennant & Sons. Колин обожал Ловеллов, благодаря которым в большой степени полюбил Вест-Индию, когда жил у них после того, как закончил Оксфорд.

Когда мы были там, Колин услышал о выставленном на продажу острове на Гренадинах под названием Мюстик от французского moustique, что означает «комар». Мюстик, принадлежавший Хейзеллам, креольской семье, на протяжении почти ста лет, с приходящим в упадок хлопковым хозяйством становился все более дорогостоящей обузой, и к тому времени, когда Колин узнал о нем, он был на рынке уже пять лет. Любопытно, что он договорился поехать посмотреть его, уже когда я вернулась в Англию, чтобы быть с Чарли. Обойдя остров на лодке, Колин купил его за 45 000 фунтов , даже не ступив на него. Это был рисковый актив, так как там не было водопровода и электричества, и только около дюжины акров использовалось под выращивание хлопка, в то время как остальные 1 300 акров острова были бесплодной землей.

Любой другой, кто думал о его покупке, должен был прийти к выводу, что это неудачная идея. Даже Сент-Винсент, один из крупнейших островов на Гренадинах, хотя и был намного более развитым, но все же связь была ужасной: письма доставлялись за две недели, если вообще доставлялись, а телефонных линий не было. Если кому-то нужно было куда-нибудь лететь, был небольшой гидросамолет, который взлетал со взлетно-посадочной полосы, но приземлялся на воду, к большому ужасу всех пассажиров, которых об этом не предупреждали. Еще большее беспокойство вызывало то, что Колин ничего не знал ни о хлопке, ни о сельском хозяйстве - тропическом или каком-либо ином.

Но для Колина это было так, как если бы он был рожден, чтобы жить в этой части мира, и Мюстик предложил ему яркую жизнь, его характеру неизмеримо больше подходила жизнь на Карибском острове, а панама - гораздо больше, чем котелок. С того момента, как он купил остров, он был в сильном волнении, проникнувшись жизнью на Мюстике, как если бы он был ее воплощением, и жаждал показать все это мне.

Я была заинтригована, но когда я впервые прибыла на Мюстик, меня ждал шок. Сначала это была целая морока, чтобы добраться туда, и после перелета из Англии на Барбадос, с Барбадоса на Сент-Винсент я села на лодку только для того, чтобы пережить очень тяжелый двухчасовой переход. В конце концов лодка высадила меня на берег, на огромном участке белого песка с джунглями манцинелловых деревьев, спускавшихся прямо к берегу. Я с облегчением увидела, что Колин ждал меня. Между нами и единственной дорогой свободно бродили одичавшие коровы. Дважды нам с Колином приходилось карабкаться по деревьям, которые являются самыми ядовитыми деревьями в мире, но этот риск был предпочтительнее, чем быть пронзенными рогами свирепого скота.

Когда мы в конце концов добрались до дороги, мы сели на трактор с прицепом, к которому были привязаны пластиковые стулья, чтобы вместить большее число пассажиров. Трактор не был похож на Thunderbird Колина, хотя на нем он ездил по острову с таким же энтузиазмом, желая мне все показать. Дорога привела нас от пляжа Макарони к каменному зданию, Коттон-хаусу, где обрабатывали хлопок. Женщины на острове собирали хлопок и относили его в фартуках в дом, где раскладывали его на полу, очищали от семян и связывали в тюки. Затем его отправляли на Сент-Винсент, где его паковали перед отправкой в ​​Англию. Мне было интересно узнавать о каждом шаге. Это напомнило мне керамическую посуду, где многие люди были вовлечены в изготовление красивой кружки или тарелки, о чем, вероятно, не задумывался конечный покупатель, точно так же, как мне не приходило в голову подумать, откуда взялась моя хлопковая одежда или постельное белье.

Единственным другим основательным строением был Большой Дом, здание на каменном основании с широкой верандой. Внутри была одна огромная комната с очень длинным столом, за которым могло поместиться около тридцати человек. Я в недоумении спросила Колина: «Почему здесь такой большой стол? Собираемся принимать гостей?» Колин объяснил, что это для покупателей хлопка, которые приезжали дважды в год и садились за стол, чтобы обсудить цены и изучить образцы, прежде чем заключить сделку.

Помимо домиков сборщиков хлопка, здесь была крошечная рыбацкая община, островитяне жили в кучке хижин из жести, и все. Англичанину здесь почти ничего не было знакомо, и хотя мне было интересно увидеть хлопковую ферму, я ходила, чувствуя себя все более озадаченной, недоумевая, почему все это так понравилось Колину.

Виды были ошеломляющими, как с открыток, но земля была бесплодной, и мне было трудно представить, что я когда-либо захочу проводить там время. Хуже всего было то, что остров кишел комарами - его не зря называли Мюстик. Моя белоснежная кожа не была создана для Карибского моря, но комары были уверены, что она была создана для них, они кусали меня даже сквозь щели плетеных стульев, когда я садилась отдыхать, и моя кожа покраснела и покрылась пятнами, превращавшимися в волдыри.

Когда Колин повернулся ко мне и спросил, что я думаю, я не сдержалась. "Колин", - сказала я. - "это чистое безумие".

Он посмотрел на меня. "Запомни мои слова, Энн", - сказал он с вызовом. - "Я сделаю Мюстик брендом".

Уверенность Колина была убедительной, но мне оставалось только гадать, что жизнь готовит нам в будущем. Мы поехали на Тринидад в короткую поездку, и теперь я понимала, что наша привычная жизнь полностью изменится.

Мы переехали из Кента в Лондон, и с тех пор мы с Колином ездили туда-сюда между Мюстиком и Англией, проводя на острове недели подряд и оставляя Чарли дома. Нас обоих воспитывали няни и гувернантки, и в то время никто из знакомых мне матерей не готовил для своих детей и не ел вместе с ними. Когда я росла, мать была на пьедестале, она ассоциировалась с угощениями и особыми случаями, в то время как за вопросы дисциплины и общего ухода отвечали в основном другие люди. У детей был свой распорядок дня, у взрослых - свой. Быть женой казалось более важным делом, чем быть матерью. Колину нужна была поддержка на протяжении всего нашего брака: он, похоже, не мог справляться самостоятельно, всегда хотел, чтобы я была с ним, на всякий случай. Я никогда не думала о том, чтобы отказаться поехать на Мюстик, и, как и все, кого я знала, жены были рядом со своими мужьями.

Колин проводил там больше времени, чем я, и это было большим облегчением: хотя иметь собственный необитаемый остров звучало чудесно, реальность была гораздо менее привлекательной. Я росла в холодном Норфолке, в доме с лакеями и горничными, и это не подготовило меня к тому, что я буду неделями есть консервированные бобы и потеть, а не спать по ночам. Без практического подхода, который я унаследовала от матери, внутренней силы, накопленной во время войны, и без опыта работы единственной женщиной-коммивояжером, я сомневаюсь, что мне удалось бы справиться. Пока Колин представлял будущее, я задавалась вопросом, смогу ли когда-нибудь адаптироваться к этой новой жизни Робинзона Крузо, и чувствовала облегчение каждый раз, когда возвращалась в Англию.

Постепенно я начала привыкать к островной жизни, приняв то, что должна просто жить с этим и не жаловаться. Мы ели рыбу почти при каждом приеме пищи, так что в конце концов для разнообразия мы начали охотиться на омаров: мы с Колином спускались на пляж, через заросли, избегая коров, в лагуну. На мелководье мы находили омаров в их норках и, обмотав руки полотенцами, хватали их и вытаскивали. Они не стоили наших хлопот, потому что теплая вода делала их очень жесткими. Поскольку водопровода не было, мы собирали дождевую воду на крыше и принимали душ, используя ведро с дырками, закрепленное на дереве позади дома. Это было примитивно, но мы справлялись. На самом деле, Колин, похоже, нисколько не переживал, а вот мне очень не хватало возможности принять ванну.

Наряду с мечтой Колина о том, чтобы название Мюстик стало брендом, он хотел создать там лучшие условия жизни и инфраструктуру, чтобы обеспечить процветание острова в целом. Под влиянием семьи Ловеллов, которые много работали над созданием справедливого и стабильного климата в поместье Ортинола, Колин неустанно работал, выясняя, что можно улучшить на острове и что может помочь местному сообществу.

В 1959 году, поняв, что беременна нашим вторым сыном Генри, я с радостью вернулась домой. Возвращение в английское общество, к домам с лепниной и официальным званым ужинам в Лондоне было похоже на переброску в другой мир: Лондон начали захватывать новые повальные увлечения: коктейль из креветок, утка в апельсиновом соусе и креп-сюзетт, он переживал революцию мини-юбок и причесок "Бабетта". Это была огромная перемена, и для меня было почти невозможно понять, что Мюстик существовал в то же время, что и Англия, и все, что с ней связано.

Я продолжала делить свою жизнь между Англией и Мюстиком, то уезжая к Колину и то возвращаясь к двум нашим маленьким детям. Колин был в своей стихии, он был страстно привязан к острову, его видение грядущих перемен постепенно начинало реализовываться. Я думаю, что он чувствовал себя свободным быть самим собой, и его никогда не беспокоили проблемы, связанные с душем из ведра или отсутствием электричества.

В первые годы к нам приезжали только самые отважные друзья. В 1960 году, через два года после того, как Колин спонтанно купил Мюстик, принцесса Маргарет вышла замуж за Тони Армстронг-Джонса, нашего свадебного фотографа, которому королева пожаловала титул графа Сноудона и который быстро становился тем, что многие теперь считают одним из самых культовых фотографов того времени.

Когда было объявлено об их помолвке, мы очень порадовались за принцессу Маргарет. Вся нация поддерживала ее выбор, потому что всем было так жаль ее, когда она не смогла выйти замуж за разведенного полковника авиации Питера Таунсенда. После свадьбы они отправились в шестимесячное турне по Карибам. Они помахали ликующим толпам, покидая Лондон на королевской яхте «Британия», проплывая мимо Доклендс и белой комнатки Тони, его знаменитой фотостудии на Ротерхайт-стрит, 59, где принцесса Маргарет тайком провела так много времени.

Когда они прибыли на Карибы, они направились к Мюстику. Колин с трудом сдерживал волнение, а я довольно сильно нервничала, думая, что это будет катастрофа. В последний раз мы принимали их в гостях в Лондоне, в доме, в который мы переехали, на Ратленд-гейт-мьюз. Колин решил, что принцесса Маргарет любит бычьи языки, и помчался за ними в Хэрродс. Он принес коробку, наполненную свернутыми серыми языками. Они выглядели совсем не аппетитными. На самом деле, они выглядели совершенно отвратительно - и, что было еще хуже, когда мы все сели обедать, принцесса Маргарет взглянула на серый язык и позеленела. Тони тоже. Языки с глухим стуком упали на тарелки. Мы любезно спрятали их за овощами, и никто не сказал ни слова. Надо ли говорить, что больше они к нам ужинать не приходили.

Когда мы стояли и изучали горизонт в бинокль, ожидая появления "Британии", я испытывала смешанные эмоции. Она встала на якорь в Уокерс-Бей, который был быстро переименован в Британия-Бей. К берегу подошла шикарная лодка, и в дверях появился человек в белой форме военно-морского флота с приглашением отужинать с ними на яхте. Я написала ответ: «Мэм, это очень, очень любезно. Мы без сомнения хотели бы, но мы не принимали ванну около двух месяцев, и мы очень, очень воняем, и поэтому я не думаю, что мы будем хорошими гостями».

Пришел ответ, в котором говорилось, что они все поняли, но все равно хотят нашей компании и предоставят в наше распоряжение каюту. Я была в восторге и воспользовалась возможностью некоторое время понежиться в ванне. Это было блаженство. Меня устроила бы любая старая ванна, но было что-то особенное в купании на королевской яхте.

На следующий день принцесса Маргарет и Тони сошли на берег, и мы провели для них на экскурсию по острову. Я наполовину ожидала, что они категорически откажутся от поездки, но они оба сели в трейлер, и я заметила, что принцесса Маргарет широко улыбается, наслаждаясь непринужденной атмосферой. На оставшуюся часть их пребывания мы предложили им воспользоваться любым пляжем, который им нравится, и заверили их, что они будут одни, и их никто не побеспокоит. Итак, каждый день приплывали моряки и ставили им палатку. В последний день они пришли с нами выпить. Нам было нечего предложить - только ром и отвратительнейший напиток под названием соррел, ярко-розовый, сделанный из слегка кислого гибискуса, который варили островитяне. Я видела, как принцесса Маргарет морщилась, когда глотала его. У меня были те же самые ощущения.

В этот самый момент Колин сказал: "Мэм, мы не подарили вам свадебный подарок. Вы хотите что-нибудь в коробочке или участок земли?"

Принцесса Маргарет повернулась к Тони и приняла решение, не дожидаясь его ответа. "О, я думаю, участок земли было бы просто замечательно", - сказала она.

Это был первый и последний визит Тони. Он так ни разу и не вернулся, в основном из-за своей неприязни к Колину, которая началась задолго до этого.

После Рождества 1960 года я поняла, почему Колин предпочитал свободу и легкость жизни на Мюстике. Мы провели Рождество в Холкеме, и это никогда особенно не было отдыхом, потому что у моего отца были строгие правила в отношении охоты. Проблема для Колина заключалась в том, что существовала давняя традиция расставлять охотников по рангу. Членов королевской семьи ставили в центр цепи, и в то Рождество там был герцог Эдинбургский. Рядом с ним были его конюшие; затем были другие герцоги, за ними следовали маркизы, затем графы и виконты. Колин, который не был ни одним из них, был в самом конце. В начале каждой охоты отец говорил ему: Колин, ты пойдешь с загонщиками. Колин хотел быть в цепи и стрелять, и он был в ярости, хотя каким-то образом умудрялся не проявлять внешне никакого гнева.

Во время одной охоты он сделал непростительную вещь, сказав моему отцу во время ланча, в середине строго расписанного дня, что ему холодно и он возвращается назад. Мой отец чуть не упал в обморок. Это было дерзостью. Приглашение на охоту в Холкеме было огромной честью, и люди очень хотели, чтобы их пригласили, поэтому, когда Колин сказал моему отцу, что ему слишком холодно и он уходит, это было не очень хорошо воспринято. С другой стороны, моя мать, несмотря на ее сомнения в отношении Колина перед свадьбой, очень полюбила его, а он - ее.

В то Рождество я сидела в курительной, слушая, как Колин рассказывает всем о Мюстике, приглашая Кэри и Сару приехать, когда ему вручили телеграмму, в которой говорилось: БОЛЬШОЙ ДОМ СГОРЕЛ ДОТЛА. Мы были совершенно шокированы, особенно когда поняли, что пожар был начат намеренно: Джон Киддл [молодой человек, которого Колин нанял для помощи] поджег дом, и это выглядело как несчастный случай. Позже мы обнаружили, что он украл все деньги, которые смог найти, положил их в чемодан и спрятал его в канаве, потом развел огонь, вернулся к чемодану, где была зарплата всего персонала, и сбежал с острова. К счастью, никто не пострадал.

После этого Колин потерял веру в проект и попытался продать Мюстик, но когда никто им не заинтересовался, он заказал сборный дом, который должен был быть построен вместо Большого дома. Когда он вернулся и обнаружил, что все готово, его видение будущего вернулось.

Несколько лет спустя его возродившаяся энергия раздвоилась, когда в 1963 году отец передал ему Глен, семейное поместье в Скоттиш-Бордерс, решив, что хочет жить на Корфу, где он предавался своей страсти к живописи. Глен был шедевром баронского замка, построенным из серого камня, который появлялся на повороте длинной подъездной дороги, как сказочный замок. Он был расположен в красивой долине с озером Лох-Эдди на вершине и окружен вересковыми пустошами. Я была в восторге от идеи жить в Скоттиш-Бордерс. Я любила проводить время с двоюродной бабушкой Бриджит, дядей Джо и моими кузенами Огилви, и мне очень хотелось снова жить в Шотландии. Я была также полна энтузиазма в отношении Глена, как Колин - в отношении Мюстика.

Мы с Колином получали удовольствие вместе преобразовывая Глен, и он был рад, что я полностью приняла жизнь в Шотландии. Он восхищался моей стойкостью на Мюстике. К 1964 году жизнь вошла в рутину: после Рождества мы уезжали на Мюстик, а лето проводили в Глене. Остальную часть года Колин приезжал и уезжал, а я оставалась в Лондоне. Чарли и Генри, которым к тому времени исполнилось четыре и шесть лет, отправлялись со своей няней в Глен, и Колин брал их на рыбалку в маленьких ручьях, которые вытекали из озера Лох-Эдди.

Август всегда был очень хлопотный, потому что друзья и родственники приезжали и останавливались у нас по пути в Хайленд. На самом деле, приезжало так много людей, что создавалось впечатление, будто я управляла отелем. Думаю, я могла бы поехать в Лондон и устроиться на работу в «Ритц», - сказала я Колину однажды летом. Я бы управляла им очень хорошо. Я вспомнила двоюродную бабушку Бриджит, которая с легкостью управляла замком Кортахи и Дауни-парком. Она всегда носила аккуратный килт и хороший костюм из кашемира; и быстро ходила по дому, раздавая указания.

Вся еда поступала из имения - глухари, фазаны и оленина, всевозможные овощи из огорода и огромных теплиц, в которых мы выращивали персики и нектарины. Я никогда не ходила в магазин за едой, потому что, если было что-то, что имение не могло предоставить, миссис Уокер делала заказ, и его доставляли торговцы. Все они подходили прямо к кухонной двери и давали миссис Уокер что-то дополнительно для себя, чтобы она продолжала делать у них заказы.

Глен был прекрасен круглый год: в августе склон холма был расцвечен пурпуром вереска, но когда однажды летом дядя Стивен встал с постели и приехал в гости, оказалось, что вереск ему не понравился. «О, дорогой мальчик", - сказал он Колину. - "Как жаль, что долина такого вульгарного цвета". Не желая видеть дядю Стивена разочарованным, Колин умчался прочь и каким-то образом сумел купить сотни и сотни синих бумажных цветов, пронесся по долине и разложил их среди вереска, так что вид из дома стал синим. "О дорогой! Это намного лучше, не правда ли?" - сказал дядя Стивен, прежде чем обратить свое внимание на другие вещи.

С некоторыми другими гостями было сложнее. Колин ни в коем случае не был единственным капризным человеком, которого я знала. Он организовывал определенные вещи и приглашал определенных людей, а затем оставлял меня разбираться со всем, часто жалуясь, что у меня недостаточно энтузиазма. Однажды он сказал мне, что пригласил Рейн Дартмут, которая позже стала мачехой принцессы Дианы, графиней Спенсер, Клариссу Эйвон и Бьянку Джаггер одновременно. Я сказала: «Ты пригласил трех самых капризных женщин, которых я знаю. Они милые каждая в отдельности, но все вместе? Это будет кошмар!"

В тот вечер, когда они все прибыли, я шла по коридору, когда услышала очень громкий стук, доносящийся из комнаты Рейн Дартмут. Я позвонила экономке, миссис Сандерсон, которая объяснила, что происходит: "Разве леди Дартмут вам не рассказала? Она сказала, что шкаф не подходит для ее вечерних платьев, потому что вешалка недостаточно высокая. Она попросила столяра".

В то время как это происходило, прибыла Кларисса Эйвон, жена бывшего премьер-министра Энтони Идена. Она была большим другом Колина, и я подозревала, что у нее был роман с ним, что, казалось, придавало ей уверенности, когда она останавливалась у нас. Я была в ванной, рассчитывая на две минуты отдыха, когда услышала стук в дверь спальни.

- Кто это? - крикнула я. - Это может подождать?

- Это Кларисса, - раздался голос. - Вы сказали, что одолжите мне свои бриллианты.

- Да, одолжу, - ответила я. - но я сейчас в ванной.

- Тогда выйдите из ванной, - скомандовала она.

У меня не было выбора, поэтому я вышла из ванной и, завернувшись в полотенце, протянула ей бриллианты.

Тем временем Бьянка Джаггер была в своей спальне. Во всех спальнях был звонок, чтобы гости могли позвать горничную или экономку, что они нужны. Будучи в своей комнате, Бьянка, казалось, большую часть времени звонила в звонок, требуя горячего кофе. Так что миссис Сандерсон ходила вверх и вниз по лестнице с новым запасом: дзынь-дзынь-дзынь - звонила Бьянка, и кофейник ходил вверх-вниз по лестнице.

Все шло по полной программе. Мне пришлось продумать рассадку для ужина и обеда, что часто требовало усилий, а потом, когда три дамы все еще гостили у нас, прибыла принцесса Маргарет. К счастью, она была самой простой из них: она привезла свою горничную и всегда была вежливой.

Колин построил сцену в гостиной, и все гости, включая принцессу Маргарет, которой нравились взгляда Колина на развлечения, выступали. А он просил людей из деревни быть зрителями поневоле. Понятия не имею, что они обо всем этом думали. Это напоминало мне, когда я была ребенком, как мы играли для польских солдат в Кортахи.

Как-то летом мы поставили «Лебединое озеро». Колин купил лебединые наряды в Америке, когда мы были там на семейном отдыхе тем летом. Он решил взять напрокат дом на колесах, и мы колесили по Штатам в этом чудовищном сооружении. Когда Колин видел магазин, в который хотел зайти, он просто парковался где угодно и выходил. Когда он был в одном из таких магазинов, подъехала пара толстых полицейских на мотоциклах, слезла с них и сказала: «Мэм, вы не можете здесь парковаться, это нарушение. Вам нужно отъехать".

"Я не знаю, как этим управлять, офицер", - ответила я. - "Мой муж отошел магазин. Он ненадолго".

Конечно, вскоре появился Колин, одетый в ярко-розовую балетную пачку, с пластиковыми сиськами, диадемой, а в руках нес волшебную палочку. "Извините, офицеры!" - сказал Колин. - "Я сейчас". Челюсти полицейских упали, и, не сказав ни слова, они сели в свои мотоциклы и уехали.

Еще одним летом принцесса Маргарет оделась как Мэй Уэст и спела Come Up And See Me Sometime, а Incredible String Band всегда играли до поздней ночи. Пока у меня было место, где я могла побыть [Энн приобрела у Incredible String Band цыганскую кибитку, которую превратила в свое убежище], когда мне нужно было немного тишины и покоя, мне очень нравилось быть там. Глен был константой, на которую я могла положиться, тем более, что наш лондонский адрес постоянно менялся.

Наконец-то наш брак вошел в русло, и я смогла сосредоточиться на том, чтобы попытаться приспособиться к перемещениям между Гленом с его персоналом и более чем пятьюдесятью комнатами, шикарным лондонским таунхаусом и пребыванием на острове Мюстик, принятием душа из ведра и ловлей омаров голыми руками.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив