КУСОЧЕК ВИНА
cambria_1919 — 04.01.2024Да, кусочек вина. Так бывает зимой.
Когда "мороз и солнце; день чудесный!"
А "не велеть ли в санки кобылку бурую запречь?"
То, что теперь экзотика - а иногда и экстрим - раньше было не только обычно, но и неизбежно.
Иначе и нельзя было.
Вот как, например, добраться из Якутска в Иркутск?
Сейчас можно на поезде, автомобиле,
самолёте или автобусе.
Выбирай!
В старину - только на
почтовых.
Только на тройках и в
санях:
Именно так знаменитый русский писатель и
почему-то не столь знаменитый (а зря!) русский путешественник Иван
Александрович Гончаров пробирался в
Петербург.
С Дальнего Востока и через Якутск, и через
Иркутск, и далее.
Писатель только что завершил кругосветное
путешествие на фрегате "Паллада":
Итак, 1854 год.
Осень.
Осенью Якутск выглядел
так:
Гончаров сидел в Якутске и дождался снега и
морозов.
Но не для того, чтобы узнать, каково зимой
в самом холодном городе России.
Ждал он замерзания
рек.
То есть открытия санного пути, который
считался самым надёжным:
Человек терпеливо дожидается лютых якутских
морозов?
Чтобы ехать в санках?
Да, так и было.
О знаменитых сибирских холодах уже было
известно всё.
Якутские лошади зимой, невозмутимые и
лохматые:
Раз дорога дальняя, писатель по советам
бывалых людей запасся подходящей
одеждой.
Это "доха, волчье пальто, горностаевая
шапка, беличий тулуп, заячье одеяло, торбасы, пыжиковые чулки,
песцовые рукавицы и несколько медвежьих шкур, для
подстилки".
Доха - просторная шуба мехом наружу, с
огромным воротником и длиной в пол.
Незаменимая тогда вещь в Сибири.
Надевалась поверх пальто и прочей подобной
одежды.
Сибиряк Василий Суриков именно в дохе
написал своего любимого брата Александра, красноярского судебного
чиновника:
Доху носили в Сибири и мужчины, и
женщины.
Запахнуть это одеяние можно было на любую
сторону:
Приходилось зимой облачаться в доху и
первым автомобилистам – машины были тихоходные и открытые,
замёрзнуть в них было немудрено:
А волчье пальто это кухлянка (Гончаров так
потом и скажет) – или полудошка, как ещё её называют в Сибири
Тоже меховое одеяние.
Но короткое, вроде куртки. Зато двойное –
мех и снаружи, и внутри.
Современная кухлянка точно такая же, как и
во времена Гончарова:
Торбаса – меховая обувь, вот
такая:
Примерив свою дорожную амуницию, Гончаров
замечает:
"...чувствуешь, как постепенно приобретаешь понемногу чего-то
беличьего, заячьего. оленьего, козлового и медвежьего, а
человеческое мало-помалу пропадает.
Кухлянка и доха лишают употребления воли и
предоставляют полную возможность только
лежать.
В пыжиковых чулках и торбасах ног вместе
сдвинуть нельзя, а когда наденешь двойную меховую шапку, или,
по-здешнему, малахай, то мысли начинают вязаться ленивее в голове и
одна за другою гаснут".
Малахай это большая меховая шапка с
четырьмя лопастями, в которые можно закутаться – или отогнуть
любую, если станет жарко:
Якут в
малахае:
Тепло путнику обеспечено меховой
одеждой.
А как с питанием?
Поскольку проезжающих в Сибири было не так
много, на станциях не держали
харчевен.
Надо было сделать собственные запасы еды -
и можно ехать.
"Вот и повозка на дворе.
Щи в замороженных кусках уже готовы, мороженые пельмени и
струганина тоже; бутылки с вином обшиты войлоком, ржаной хлеб и
белые булки - всё обращено в
камень":
Здесь мы впервые в русской литературе
встречаем пельмени!
Их готовили и летом, а зимой помногу лепили
впрок и замораживали.
Да и сейчас так делают:
Именно после заморозки пельмени самые
вкусные.
Вообще-то в России продукты впрок
замораживали испокон веку.
Замораживали ягоды, особенно
клюкву:
Замораживали рыбу:
Вот обозы с замороженной рыбой тянутся к
воротам советского рыбозавода (1955
г.):
А за двести лет до того с таким же рыбным
обозом явился в Москву Михайло
Ломоносов.
Замораживали и молоко.
Получались круги сливочного цвета.
Так и продавали кругами.
Здесь на якутском базаре как раз
традиционный набор сибирских мороженых
продуктов:
Во времена Гончарова в сибирской дороге
иметь всё это было обязательно.
Жизненно важно.
И легко достижимо.
Ведь морозы, в которые Гончаров тронулся в
путь, были уже за 30 градусов. Замораживай что
угодно.
Портрет писателя, который помещают обычно в
учебниках литературы, представляет нам спокойного грузного
человека.
Он в просторном сюртуке, с невозмутимым выражением полного лица, с
усами и подусниками, переходящими в
бакенбарды:
После путешествия на "Палладе" усы Гончаров
ещё не всегда носил, но имел тот же сдержанно-созерцательный
вид:
Не правда ли, настоящий певец комфорта,
покоя и мягкого обломовского
дивана?
Трудно вообразить его в знойных тропиках –
а он там был, в Индии:
Пережил писатель и нешуточные штормы
в каюте парусника.
При этом совершенно не страдал морской
болезнью - в отличие от людей с этой
картинки:
Он же лихо пересек на тройке всю Сибирь в
самые трескучие морозы:
Да, внешнее впечатление
обманчиво.
Гончаров оказался бодрым и закалённым
путешественником:
"А я всё хожу в петербургском байковом
пальто и в резиновых калошах.
Надо мной все смеются и пророчат простуду,
но ничего: только брови, ресницы, усы, а у кого есть и борода,
куржевеют, то есть покрываются льдом, так что брови срастаются с
ресницами, усы с бородой и образуют на лице ледяное забрало; от
мороза даже зрачкам больно..."
Якутские морозы любого украсят подобным
образом:
Гончаров записывает в
дороге:
"Как же, спросите вы, после тропиков
показались морозы?
А ничего.
Сижу в своей открытой повозке, как в
комнате".
Повозки были такого вот рода – нельзя
сказать, что очень комфортабельные:
Правда, "у шапки образуются сосульки и идут
к бровям, от бровей другие к ресницам, а от ресниц к усам и
шарфу.
Сквозь эту ледяную решётку лес кажется совсем фантастическим".
Эти причуды мороза знакомы сибирякам:
Случилось в дороге и ДТП: сани Гончарова
попали в глубокую яму, настолько речка вымерзла.
Ямщики никак не могли вытащить
лошадей:
Однако писатель не потерял присутствия
духа.
Он залюбовался зимним
лесом:
Сибирский лес зимой в самом деле зрелище
впечатляющее:
Гончаров был в
восторге:
"... настоящий храм друидов!
Я только хотел запеть "Casta diva", как меня пригласили в
совет...
Я посоветовал запрячь тройку рядом и ушёл опять на холм
петь".
Замечательное
самообладание!
Ария жрицы друидов
Нормы
Casta
diva
из оперы Беллини - хоть и женская -
была самой любимой у Гончарова.
Она звучит и в "Обломове".
Вот её горланят герои из экранизации Никиты
Михалкова:
Но человек, распевающий итальянскую арию в
сибирской тайге – куда более поразительная
картина.
Причём певец этот далеко не легкомысленный
мальчишка - ему 42 года.
Так и ехал Гончаров от станции к
станции.
Торопился.
Трудности были только с
перекусом:
"Здесь всё замерзает до того, что надо щи
рубить топором или ждать час, пока у камина
отогреются.
Вот и
остановка.
Вы с морозу, вам хочется выпить рюмку вина,
бутылка и вино составляют одну ледяную глыбу. Поставьте к огню -
она лопнет, а в обыкновенной комнатной температуре не растает и в
час; захочется напиться чаю - это короче
всего.
Хотя хлеб тоже обращается в камень, но он
отходит скорее всего.
Приедешь на станцию:"Скорей, скорей дай
кусочек вина и кружок щей!"
Трудно было сохранить в Сибири барские привычки - "вина нет
нигде на расстоянии тысячи двухсот
вёрст".
А как прожить без
вина:
Потому писатель возил любимые напитки с
собой и размораживал по кусочку на
станциях.
Наблюдая сибиряков, Гончаров (вообще-то
жаркий энтузиаст западничества и европейского комфорта)
удивлялся:
"Я узнал, что жизнь их не неподвижная, не
сонная, что она нисколько не похожа на обыкновенную провинциальную
жизнь; что в сумме здешней деятельности таится масса подвигов, о
которых громко кричали бы и печатали в других местах, а у нас, из
скромности, молчат".
Куда там
неподвижная!
Энергичные и жизнерадостные
земляки-красноярцы на знаменитой картине Василия
Сурикова:
Поближе: сибирские красавицы и брат
художника в уже известной нам дохе и шапке с четырьмя
ушами:
То, что путешественнику казалось
удивительным, здесь обыденность.
Эта скромность соотечественников и
обыкновенность необыкновенного сопровождали писателя во время всего
долгого путешествия по незнакомой
России.
Гончаров сошёл с корабля в устье Амура и
пустился в путь посуху в августе 1854 года.
А в Петербург прибыл 13 февраля 1855
года.
Несколько раз потом собирался он в дальние
путешествия.
Понял, что "... у нас ...только ещё и можно
путешествовать в старинном, занимательном смысле слова, с
лишениями, трудностями, с запасом чуть не на год
провизии".
Даже семейная поездка крестьян в лес за
хворостом – опасное приключение:
Что уж говорить о дальнем
пути.
Но другое путешествие у Гончарова так и не
случилось.
Остались лишь чудесные очерки о
кругосветке фрегата "Паллада".
А ещё воспоминания о долгой дороге в
сибирских снегах:
"Свет мал, а Россия велика", - говорит один из моих
спутников, пришедший также кругом света в
Сибирь.
Правда".
Такая уж
страна:
Совсем иные масштабы, иные расстояния.
Гончаров это знал:
"Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в
путешественники; а здесь вы изъездите пространство втрое больше
Европы, и вы всё-таки будете только
проезжий".