То, что больше никто не пострадал, скорее везение и «заслуга» самого стрелка, чем показатель профессионализма казахстанских спецслужб. Полицейские безуспешно провели переговоры с Исаевым, который вдобавок к выстрелам вывесил на всеобщее обозрение из окна самодельный плакат с надписью «Власть Сотаны». Только к восьми часам вечера силовики начали думать о штурме квартиры. Но и он не понадобился: Исаев зачем-то вылез через окно — и спустя несколько мгновений медики у подъезда зафиксировали его смерть от многочисленных травм.

В казахстанских СМИ после завершения этих драматических событий начали предъявлять претензии силовикам, проводившим операцию по обезвреживанию Исаева, а также задавать им неудобные вопросы.

Последний вопрос вообще едва ли не самый важный: Исаев четыре года назад проходил в качестве обвиняемого по делу о похищении собственного отца, и в каком статусе он приехал по рабочей визе в Казахстан — не очень понятно до сих пор. За регистрацию Исаева на территории страны отвечает миграционная полиция, однако пограничные службы курирует КНБ. На месте перестрелки представители КНБ официально не появлялись, публичных заявлений позже не делали и вообще сделали вид, что ничего не произошло.

А еще казахстанские журналисты назвали Исаева «алматинским стрелком». Звучит симптоматично, ведь в истории города уже был один «алматинский стрелок», куда более кровавый: в 2016 году Руслан Кулекбаев убил почти 10 человек, просто передвигаясь по городу и стреляя во всех подряд. До появления Руслана Исаева история Кулекбаева была финальным аккордом череды кровопролитных терактов на территории всего Казахстана. С 2011 по 2016 год религиозный терроризм в республике стал проблемой номер один — но история с мебельщиком Исаевым показывает, что никаких уроков казахстанские власти и казахстанское общество для себя не вынесли. Отчасти из-за вала других внутренних проблем, но в основном потому, что сложно себе признаться в таком количестве диких ошибок, из-за которых и началась эпоха терроризма в стране.

Спецкоры «Новой» восстановили цепочку неверных решений силовиков и властей Казахстана, после которых страна заполыхала. Значительную часть подобных действий совершает сейчас и Россия.

Рванули

Впервые слово «теракт» громко прозвучало в Казахстане 17 мая 2011 года. В этот день лауреат музыкального конкурса «Жас Канат» (аналог «Новой волны») 25-летний Рахимжан Макатов зашел на проходную департамента КНБ по Актюбинской области и попытался прорваться внутрь здания. Когда это у него не вышло, Макатов привел в действие взрывное устройство, погибнув при этом сам и ранив троих. Правда, слово «теракт» как прозвучало, так и исчезло: первой реакцией официальных властей Казахстана стала публичная замена «теракта» на «самоподрыв». Макатов, по версии следствия, таким образом «пытался избежать уголовной ответственности» за создание ОПГ.

Ровно через неделю рядом со следственным изолятором ДКНБ г. Астана (сейчас столица Казахстана переименована в Нур-Султан) взорвалась красная «Ауди-100» с двумя людьми внутри. По некоторым данным, накануне в этот изолятор привезли подозреваемых в причастности к взрыву в Актобе неделей ранее. В официальной версии эта информация отсутствовала: по словам представителей МВД, «причиной гибели неустановленных лиц явился самопроизвольный взрыв безоболочного взрывчатого вещества без поражающей начинки», имелся в виду газ: многие автомобили в Казахстане переоборудуют под газовое топливо, потому что это дешевле. Но взрыв был такой силы, что, по словам местных жителей, части тел погибших разбросало в разные стороны, «с крыши доставали последние кусочки, тротуар с другой стороны дома весь был усыпан [мелкими кусочками человеческих тел]»; некоторые фрагменты якобы даже залетели в окно второго этажа в комнату, где находился маленький ребенок.

На месте происшествия были найдены документы двух мужчин с явно «невосточными» именами — Дмитрий Кельплер и Иван Черемухин. Это стало одним из оснований для утверждения о том, что речь не идет о теракте. Потом оказалось, что Черемухина в машине не было (он отказался разговаривать с «Новой»), зато былрусский мусульманин Сергей Подкосов. Подкосов перевозил взрывчатку, которая сдетонировала раньше времени, а Дмитрий Кельплер, возможно, оказался случайной жертвой: он таксовал и не знал, какой груз везет его пассажир. Но это установили позже, а в тот момент возобладала логика «нет погибших среди силовиков — нет и теракта».

В конце июня — начале июля 2011 года в республике произошла первая широкомасштабная контртеррористическая операция. 28 июня в Темирском районе Актюбинской области полицейские задержали жителя поселка Шубарши Талгата Шаканова, в его машине нашли несколько ружей, «Сайгу» и экстремистскую литературу. Шаканова отправили в ИВС, а через два дня его сообщники расстреляли полицейскую машину (погибли два сержанта). Выяснилось, что в поселке Шубарши действует небольшая мусульманская община радикально настроенных людей (боевиками их назовут несколько позже): их нападение на полицейских было ответом на задержание Шаканова и, вероятно, на смерть своего лидера Азамата Каримбаева, погибшего в тюрьме незадолго до этого.

Тогда в Шубарши пришлось подтягивать внутренние войска, бронетехнику и вертолеты. Спецоперация закончилась 8 июля боем в соседнем поселке Кенкияк: погиб еще один спецназовец, с другой стороны было убито девять человек.

Но даже эту спецоперацию с участием армии силовые структуры официально называли борьбой с «криминалитетом». Сломались генералы только осенью 2011 года, когда в городе Атырау на западе страны с разницей в несколько минут взорвались две бомбы: одна — у областной прокуратуры, другая — у областного акимата. Одна из бомб убила Бауыржана Султангалиева — террориста, который ее устанавливал: детонатор сработал раньше времени. Силовики оперативно задержали сообщников Султангалиева, и те признались, что создали свое террористическое сообщество еще в 2009 году под влиянием проповедей полевого командира с Северного Кавказа Саида Бурятского.

Больше молчать о том, что в Казахстане вовсю орудуют террористы, было не под силу даже спецслужбам. Но почему они все это время так боялись называть вещи своими именами?

Запустили

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно перенестись в Казахстан 90-х годов. Молодое независимое государство, денег нет, перспективы неясны. В таких условиях часть молодых людей решила не ждать у Каспийского моря погоды, а поехать получать новые знания за пределами республики. Проблема возникла с теми, кто, в отличие от своих сверстников, поехал не на Запад, а на Восток.

— Наше государство никак не контролировало, кто, куда и зачем едет. А многие уехали учиться в религиозных заведениях в такие страны, как Саудовская Аравия, Пакистан и Египет. Некоторые из них уже тогда были центрами дислокации крупных экстремистских и террористических организаций. Мы с коллегами задумались о том, что будет, когда все эти «ученики» вернутся домой, — рассказывает Досым Сатпаев, директор Группы оценки рисков и один из первых экспертов в Казахстане, кто заговорил в те времена о риске религиозного терроризма в республике.

Пока неокрепшие умы молодых казахстанцев уходили на экспорт в исламские страны, происходил обратный процесс: в республику «импортировались» крупные религиозные объединения вроде «Хизб ут-Тахрир» (организация признана террористической и запрещена в России) и «Таблиги Джамаат» (организация признана террористической и запрещена в России). Формально они регистрировались как просветительские центры, целью которых безобидно называлось увеличение роли ислама в жизни общества. Поскольку такие же центры создавались и в соседних республиках (а в некоторых из них «Таблиги Джамаат» и вовсе какое-то время открыто сотрудничала с местными властями), спецслужбы Казахстана смотрели на происходящее сквозь пальцы, а предупреждающие о потенциальной опасности этих организаций работы экспертов вызывали у них «раздражение».

Смена отношения к неконтролируемым религиозным деятелям произошла в 1999 году после Баткенских событий, когда боевики Исламского движения Узбекистана (организация признана террористической и запрещена в России), подпитываемые «Аль-Каидой» (организация признана террористической и запрещена в России), пытались прорваться через Ферганскую долину на территорию Узбекистана через Кыргызстан. Для нейтрализации боевиков Кыргызстану пришлось привлекать армии нескольких стран, включая российскую. Казахстана это напрямую не коснулось, но власти республики поняли, что страна легко может стать следующей мишенью радикальных исламистов.

На стыке веков в религиозной жизни республики начался новый этап, который Досым Сатпаев называет «казахстанское содержание». Учившиеся за границей в духовных заведениях молодые люди начали возвращаться в Казахстан и объединяться по интересам с уже имеющимися «просветительскими центрами». После чего «просветительство» приобретало другие масштабы, ложась на благодатную почву.

— Когда в Казахстан начали возвращаться ученики, ситуация стала постепенно накаляться. В это время происходил социально-экономический транзит: люди нищали, происходило постепенное умирание городов, были большие проблемы в селах, не хватало денег на выплаты зарплат. И тут заявили о себе религиозные структуры, которые постулировали два принципа: ислам, который есть в Казахстане, — неправильный, должен быть чистый и по законам шариата, то есть более честная и справедливая жизнь, чем то, что предлагает действующая власть; а все, кто не согласен с этим, действуют вопреки Аллаху. Это проповедование легло на очень удобную социальную почву, — объясняет директор Казахстанского международного бюро по правам человека Евгений Жовтис, который уже начиная с нулевых активно защищает людей, преследуемых государством по религиозным мотивам.

Иными словами, разочаровавшимся казахстанцам из социальных низов была предложена понятная и простая альтернатива. Поскольку до тучных времен высоких цен на углеводороды было еще далеко, в идеологическом плане власти Казахстана в глазах бедных слоев населения выглядели слабее религиозных эмиссаров.

Очень кстати для казахстанских силовиков случилась атака террористов 11 сентября 2001 года на башни-близнецы в Нью-Йорке — и под предлогом борьбы с терроризмом они начали закручивать гайки. Сначала задержания за религиозный экстремизм были точечными и в основном концентрировались в южной части республики (особенно в Шымкенте, который граничит с Узбекистаном), но потом опыт репрессивного давления на религиозных активистов был признан успешным и перенесен на всю страну.

На этом этапе количество ошибочных действий власти возросло многократно. Объединенное руководство Национального антитеррористического центра, созданного в 2003 году, дало команду задерживать и отправлять в тюрьмы всех, у кого находилась религиозная литература, не входящая в перечень официально дозволенной в стране. Начали сажать тех, кто хоть как-то оправдывал «Хизб ут-Тахрир» — и это притом, что ее деятельность в то время запрещена в Казахстане не была. Жителя Кентау Вадима Берестова в январе 2005 года осудили на один год тюрьмы за статью в шымкентской газете «Рабат», в которой он отрицал причастность «Хизб ут-Тахрир» к взрывам в соседнем Узбекистане. Через два дня после оглашения приговора Берестову у центральной мечети Алматы около 40 человек вышли на акцию протеста. Количество арестованных и осужденных за изготовление и хранение литературы и листовок стало измеряться десятками, а сроки заключения начали расти.

— Но это же казахское общество, в котором у человека всегда много родни, а она видит явную несправедливость по отношению к своему близкому. Все эти семейные «ячейки» начали радикализироваться по отношению к действующей власти и силовым структурам, — говорит Евгений Жовтис.

Таким образом, силовики своими руками закладывали мины замедленного действия по стране. Сажая без разбора всех подряд, спецслужбы, сами того не желая, создали в колониях по всей стране ячейки по подготовке религиозных радикалов. Евгений Жовтис, попавший в тюрьму после смертельного наезда на пешехода, вспоминает, как сталкивался в колонии с проповедниками, некоторые из которых сели в тюрьму уже намеренно, чтобы вербовать сторонников: «Я со своими объяснениями проиграл им в одну калитку: они гораздо убедительнее для тех, кто сидит».

В середине нулевых гайки в республике начали закручиваться не только в религиозной сфере, но и в сфере НКО и оппозиции (спецслужбы не чурались даже громких убийств: самое известное — убийство главного оппозиционера страны Алтынбека Сарсенбаева зимой 2006 года). Однако на поверку это дало прямо противоположный эффект: как отмечает Евгений Жовтис, власти сами выдавили людей в сферу религиозного радикализма, где их взяли в оборот подготовленные проповедники. Некомпетентность же заключалась в стремлении причесать всех религиозных деятелей под одну гребенку.

— Если вы боретесь с врагом, вы должны понимать его логику. Когда вы сводите все действия религиозных групп исключительно к криминалу, вы сами ограничиваете методы и способы работы силовиков. В Казахстане долгое время никто не готовил спецслужбы к идеологической борьбе против религиозных экстремистов. Показательная деталь: долгое время не было даже специалистов по работе с религиозными текстами на арабском языке. Работали с переводной литературой, а ведь при этом теряется множество мелких нюансов. Да и аналитическая работа была поставлена плохо, — перечисляет директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев.

Уверенность в том, что у них все религиозные радикалы под контролем, привела к тому, что силовики допустили в 2011 году теракты в Актобе, Атырау и Таразе. Причем первый удар они пропустили совершенно с другой стороны, не с Востока: эту опасность спецслужбы явно недооценили.

Проморгали

В апреле 2008 года журналист провластной казахстанской газеты «Литер» Аскар Джалдинов написал статью под названием «Они идут на Север» — про то, что республика рискует стать коридором для боевиков, двигающихся из Центральной Азии и Афганистана в сторону России, в частности в Уральский регион. В своем материале Джалдинов ссылался на заявления тогдашнего главы ФСБ Николая Патрушева и осторожно хвалил собственные органы госбезопасности за попытку «натренировать свои мышцы». «Частенько проводятся совместные антитеррористические учения, где разрабатываются планы реагирования на различные теракты. За последние два года проводились три международных учения в рамках СНГ и ШОС, 19 учений республиканского уровня и 96 учений в регионах. (…) В судебном порядке на территории республики запрещена деятельность 14 зарубежных террористических и одной экстремистской организации. Издано более 30 нормативных правовых актов государственного и межведомственного характера, регламентирующих единый подход к организации антитеррористической работы», — писал Джалдинов.