Ковчег. Рассказ.

kommari — 24.05.2019 Мужчина был неопределенного возраста – лет за тридцать, но не старше сорока. Он спокойно сидел за привинченным к полу болтами столом на прикреплённой болтами же табуретке и, когда следователь вошел в комнату для допросов, поднял глаза и внимательно посмотрел на него.

- Здравствуйте, - сказал следователь, усаживаясь на также привинченную табуретку.

- Здравствуйте, - отозвался мужчина.

Следователь положил перед собой папку, открыл ее, просмотрел несколько листов.

- Вы можете называть меня Игорь Александрович, - сказал следователь. – А как называть вас?

Мужчина пожал плечами.

- Да мне все равно, если честно. Как вам удобнее, так и называйте, Игорь Александрович.

- То есть имя свое вы говорить отказываетесь?

- Не вижу надобности, - ответил мужчина. – Это просто не имеет никакого смысла. Если вам что-то нужно написать в ваши протоколы, то укажите, что отказываюсь.

- Хорошо, - сказал следователь, сделав запись на бланке допроса.

- А звать можете подозреваемым, - усмехнулся мужчина. – Очень хорошее слово.

- Дурака валяете? – спросил следователь, положив ручку. – Напрасно.

Он перебрал листочки в папке, вытащил аккуратно один.

- Итак, - начал он веско. – Некоторое время назад было отмечено, что происходит некая непонятная активность на рынке… - он помедлил, подбирая слова. – На рынке советских артефактов, скажем так. Кто-то скупает в больших количествах второстепенные рукописи, относящиеся к середине прошлого века – скупает, например, черновики у наследников совершенно забытых ныне писателей и поэтов. Скупает книги, художественные альбомы, ноты, письма. И вывозит их из страны.

- В этом есть какой-то криминал? – спросил мужчина. – Вывоз этих материалов осуществлялся незаконно? При покупке нарушалось уголовное законодательство? Были ли факты обмана продавцов со стороны покупателей?

- Нет, - сказал следователь. – Все, что скупалось и вывозилось, не имело никакой исторической, культурной или иной ценности – и это очень странно. Учитывая, что неведомые до поры до времени покупатели платили не просто щедро, а более чем щедро. При этом за бумаги каких-то третьестепенных писателей или поэтов.

- В чем тогда проблема? – поинтересовался мужчина.

- Проблема в том, что любая активность, смысл которой неясен, не может не вызывать у нас, то есть людей, отвечающих за безопасность государства, вопросы.

- Безопасность? – Мужчина снисходительно улыбнулся. – Какое отношение, даже при самом богатом воображении, может иметь рукопись писателя Мишанина о комсомольцах Днепростроя к безопасности современной Российской Федерации? Ну, есть какой чудак или чудаки, которые интересуются артефактами раннего и среднего СССР – вам-то что?

- Мы тоже очень любопытные люди, - сказал следователь. – И попробовали проследить пути этих материалов, тем более что вывоз идет в огромных количествах – на тонны. И тут оказывается удивительная вещь – скажем, борт из Москвы вылетает – и совсем непонятным образом никуда не прибывает. Поразительно, да?

- Путаница какая-то, - мужчина даже пренебрежительно махнул рукой. – Не на Луну же самолеты отправляются…

- Луна? – переспросил следователь. – К Луне, с вашего позволения, гражданин неизвестный, мы вернемся. А пока продолжим. Когда соответствующие службы стали выяснять, каким образом происходило оформление грузов здесь, на нашей стороне, обнаружились какие-то непонятные ЗАО, какие-то оффшоры, странные граждане без определенного места жительства, оформленные менеджерами и знать не знающие, чего они подписывали и за что они расписывались.

Мужчина слабо улыбнулся.

- Вы прямо про весь современный российский бизнес. Виолончелистов там не было?

Следователь сделал паузу, долго разглядывая сидящего напротив. Тот даже не обратил внимания на это, слабая улыбка так и застыла на его лице.

- Нам долго пришлось искать, кто за всем этим стоит, и все-таки это удалось. То есть выйти на вас – в момент, когда вы совершали сделку по приобретению бумаг из личного архива члена Союза Писателей СССР Григория Наседкина у его дочери, Марии Григорьевны.

- И какой в этом криминал? Григорий Наседкин, комсомольский поэт, погиб, сражаясь в рядах московского ополчения в 41-м. При жизни был напечатан один его сборник стихов, еще несколько стихов были опубликованы после войны, в сборниках поэтов-фронтовиков. Последний раз издавался в 1975 году, в книге «За Родину павшие поэты». Государственные архивы его личными бумагами не заинтересовались даже в советское время – поэтом комсомолец Гриша Наседкин был даже не второстепенным, а когда дочка пыталась продать бумаги через аукционные дома литфонда, никакого спроса это предложение не вызвало.

- И вдруг появляетесь вы и выкладываете за эти не представляющие никакой культурной ценности архивы изрядную сумму. При этом еще и в долларах, - вставил реплику следователь.

- И что? Строго говоря, путь у этих бумаг был на помойку. При этом совершенно в прямом смысле – Мария Григорьевна очень немолодая женщина, жить осталось ей совсем немного… Кстати, эти деньги ей очень пригодились для приобретения лекарств. Вы об этой стороне вопроса задумывались? Ей требуются очень дорогие препараты, а в России, точнее, в Российской Федерации сейчас капитализм.

- Только вот сделку совершало лицо, не имеющее никаких документов, отказывающееся сообщать свое имя и прочие данные, и которого как бы нет вообще – то есть вы. И это – преступление в соответствии с российским законодательством.

- Я готов ответить по всей строгости закона, - сказал мужчина все с той же слабой улыбкой. - Что меня ждет – поместите на два года в Центр временного содержания иностранных граждан? Как апатрида?

- Не знаю, гражданин, отчего вы так веселитесь…

Следователь явно начинал терять терпение.

- Вы ни апатрид, ни бомж. Вы неизвестно кто. И нам… и мне очень интересно узнать, кем же вы являетесь.

Мужчина пожал плечами.

- Узнавайте. Я, насколько помню, отпечатки пальцев сдал, и врачи меня исследовали, и даже пробу на ДНК у меня взяли. И как там?

- Никак. – Сказал следователь. – Ни по отпечаткам, ни по ДНК никаких совпадений. И портрета вашего нет ни в одной базе данных. Как будто вас не существует.

- Так меня и нет, - согласился мужчина. – Является ли преступлением согласно уголовному законодательству Российской Федерации отсутствие человека в регистре жителей страны? Предусмотрен ли такой случай законом, который только и имеет последнее слово в решении моей судьбы? Если меня – пусть формально – нет, то я, точно так же формально – ничего и не нарушил. Но если вот, например, я родился в тайном скиту старообрядцев в сибирской тайге, где меня вырастили и выучили?

- А имя они вам дали? – спросил следователь.

- Быть может они посчитали, что стоит дать мне имя – и я сразу стану кем-то. А они, эти предполагаемые старообрядцы – или, скажем, сектанты – того и добивались, чтобы я был никем.

Говоря это, мужчина не улыбался, но что-то ироничное в его тоне было.

- Это все очень интересно, - ответил следователь. – Однако я бы хотел ещё кое-что добавить. Как вы сами заметили, врачи наши очень внимательно вас исследовали и… Знаете, что они сказали?

- Нет, - отозвался мужчина. – И что же?

- Что вы абсолютно здоровы.

- Прекрасно, - сказал мужчина. – Это очень хорошая и позитивная новость, и я очень рад.

- Абсолютно, - продолжил следователь. – У вас даже нет ни одной пломбы на зубах. Поразительно для человека, выросшего в старообрядческом ските в Сибири!

Мужчина пожал плечами.

- Сибирское здоровье, что тут удивляться.

- То есть вы действительно из Сибири?

- Про Сибирь – это я просто пример привел, - сказал мужчина. – Как и про старообрядцев.

- Слушайте, ну вот почему вы не хотите открыться, кто вы? Ведь пока мы этого не выясним, вы из этого заведения – следователь обвел рукой – не выйдете. То есть из этого-то выйдете, но попадете в другое. Сегодня вас заберут у полиции, бумаги уже оформлены, и отвезут в распоряжение уже моего ведомства, и мы будет долго и старательно работать, пока не узнаем, кто вы и зачем вам и тем, кто за вами стоит – а за вами явно кто-то стоит, вся эта советская макулатура.

- Вот! – Мужчина даже обрадовался, - Вы сами сказали – макулатура. То есть материалы, не имеющие никакой ценности для вашей страны. Не рукописи какого-нибудь представителя русской религиозной философии, погибшего в Гулаге, не расстрелянного во время красного террора генерала. Советская макулатура.

Я дни пятилетки считаю
Не днями, а сотнями новых галош.
И в каждой колодке, уплывшей по ленте,
Я вижу бойца на фронтах пятилетки,
И мысли, как птицы, летят вереницей,
С гуденьем мотора сливаясь в одно.

Мужчина, декламируя эти строки на одном дыхании, даже привстал. Потом сел, сделал вдох.

- Вам это не нужно. Совсем не нужно.

- Однако есть еще вопрос о вас. Кто здесь вы? – выделяя каждое слово, сказал следователь. – И куда делись самолеты, вывозящие из страны всё это ненужное никому барахло, за которое были заплачены астрономические деньги? Может, в самом деле, на Луну? Учитывая ваше явно нечеловеческое здоровье? Вряд ли кому на этой планете нужен этот советский мусор. Даже в Северной Корее.

- А попробуйте меня святой водой, - нагнувшись к следователю, прошептал мужчина. – Окропить. Вдруг подействует?

Он не договорил, потому что следователь хлопнул ладонью по папке.

- Давайте-ка заканчивать этот цирк.

И, словно за стенами комнаты для допросов этого ждали, в дверь постучали.

В проеме стояли два человека.

Следователь встал, подошел к ним.

- Вы из Управления?

Мужчины переглянулись недоуменно. Потом один из них вынул из портфеля пластиковую папку, извлек из нее лист с печатью, передал следователю.

- Нам приказано забрать арестованного, - сказал один из вошедших.

Следователь долго и с все большим недоумением изучал предъявленный ему документ, потом оглянулся на мужчину за столом. Тот невозмутимо разглядывал свои ботинки.

- Давайте выйдем, - сказал следователь.

Они вышли в коридор. Это был самый обыкновенный полицейский участок – зеленые стены, давно мечтающие о ремонте, неистребимый запах какой-то несвежести, стоявший, наверное, тут с прошлого, если не с позапрошлого века.

- Я не могу вам передать задержанного, - твердо сказал следователь. – И я вообще не понимаю, из какой вы службы.

Выяснять отношения мужчины не стали, а сразу позвонили куда-то. В это время следователь сам поспешил доложить своему начальству, которое не сразу ответило. Выслушав сообщение, начальство велело ждать звонка и никому задержанного не передавать. После этого все трое молча стояли, держа смартфоны в руках.

Первым зазвонил телефон следователя.

- Отдай им его, - сказал голос в телефоне. – Это теперь их дело.

- Но, товарищ генерал…

- Всё. Отдавай и возвращайся на службу. Точка.

Телефон отключился.

Мужчины вопросительно смотрели на следователя.

Он пожал плечами.

- Забирайте.

Мужчины вошли в камеру и тут же вывели задержанного. Проходя мимо следователя, тот легко махнул рукой и усмехнулся.

- Прощайте, Игорь Александрович. И забудьте вы все это. Главное, что вода прибывает. Окна небесные уже отворились.

Когда они скрылись за поворотом казенного коридора, следователь вошел в камеру. На столе лежала его папка. Он открыл ее – в папке ничего не было, кроме одного листочка.

Бумажка была желтая от старости. На ней было написано аккуратным ученическим почерком:

«Прошло не пять, а лишь четыре,
За эти бурные года
В стране воздвигли, сколько в мире
Нельзя воздвигнуть никогда».

***

(в рассказе использованы стихи советских поэтов-рабочих 30-х годов XX века)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив