культура: Да, то, что к наследию Александра Сергеевича Вы неравнодушны, широко известно... Он, кстати, весьма придирчиво относился к собственному творчеству. А Вы можете о себе сказать то же самое? 
Есенин: От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значение как путь поэта до революции. С восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, из-за нее у нас вечно ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи. Дед, напротив, был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные невенчанные свадьбы.

культура: Вот Вы упомянули про «путь поэта до революции». А что произошло с поэтом во время и после нее?
Есенин: Когда я ушел из деревни, мне много пришлось разбираться в своем укладе. В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном.

культура: То есть?
Есенин:

Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница — бревенчатая птица
С крылом единственным — стоит, глаза смежив...

И в голове моей проходят роем думы:
Что Родина? Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны...

Вот так страна! Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

культура: Не лукавьте, Сергей Александрович. Прекрасно ведь знаете, что еще как нужны. Но на одном аспекте позвольте все же заострить внимание. Не от этих ли тягостных дум пределов родной страны Вам в какой-то момент показалось мало, и Вы решили явить свой талант всему миру? Что Вам в сугубо творческом отношении дал вояж в Америку?
Есенин: Да, я вернулся не тем. Много дано мне, но и много отнято. Перевешивает то, что дано. Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. Зрение мое преломилось, особенно после Америки.

культура: Почему? Что в ней такого особенного? 
Есенин: Если взять это с точки зрения океана, то все-таки это ничтожно, особенно тогда, когда в водяных провалах эта громадина качается своей тушей, как поскользающийся... (Простите, что у меня нет образа для сравнения; я хотел сказать — как слон, но это превосходит слона приблизительно в 10 тысяч раз. Эта громадина сама — образ. Образ без всякого подобия...) Но если взглянуть на это с точки зрения того, на что способен человек, то можно развести руками и сказать: «Милый, да что ты наделал? Как тебе?.. Да как же это?..»

Когда я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра, ко мне подошел мой спутник и сказал, что меня просят в нашу кабину. Я шел через громадные залы специальных библиотек, шел через комнаты для отдыха, где играют в карты, прошел через танцевальный зал, и минут через пять, через огромнейший коридор, спутник подвел меня к нашей кабине. Я осмотрел коридор, где разложили наш большой багаж, осмотрел столовую, свою комнату, две ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался. Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше.

культура: Так я не понял: Вас восхитила Америка или, скорее, возмутила?
Есенин: Я еще больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, — я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве.

И т.д.: http://portal-kultura.ru/articles/dostoyanie/122103-sergey-esenin-amerikantsy-narod-vesma-primitivnyy-so-storony-vnutrenney-kultury/