Конечно, после того, как всё закончится, этого солдата будут гонять, как
vk_ua — 08.11.2021Ну, и остальных за компанию. Замордованный служебными расследованиями лейтенант постарается, чтобы к отбою у солдат дурных мыслей не было вообще. Шоб у них болели спины и руки-ноги отваливались. И хвост тоже, если у кого есть.
Самое удивительное заключалось в том, что у советского солдата было личное время и даже увольнение. Правда, не все служили в городах, случалось служивому попасть куда-нибудь в тундру-тайгу-пустыню-степь. Ходить в увольнение там было попросту некуда. А если ходили, то не более 30% личного состава за день.
В увольнение солдат отправлялся в парадке, вот в такой:
Перед выходом ротные-взводные придирчиво осматривали отпускаемых солдат, шоб у тех была наглажена острая стрелка на штанах и блестели ботинки. За забором их ожидал патруль, нетерпеливо потирая шаловливые ручонки. Патрульным комендант гарнизона ставил задачу записать определённое количество рядовых за какие-нибудь нарушения. Записанных потом дополнительно гоняли строевой подготовкой или определяли в бригаду «Ух», которую использовали на внезапно свалившихся работах. Разумеется, патруль придирался. Наш взводный как-то рассказывал, что ему (в бытность взводного курсантом военного училища) в трамвае начальник патруля линейкой мерял расстояние от края петлиц до эмблем. Только представить себе – в многолюдном месте какой-то придурок лезет к тебе с линейкой и чо-то там меряет, а ты его даже послать никуда не можешь. Расстояние от края петлицы до эмблемы тогда составляло 1 сантиметр со всеми вытекающими последствиями. Ровно 10 миллиметров, а не 9 и не 11.
Хранилась парадка в каптёрке, в личном шкафчике, что, однако, не спасало фуражку от надругательства друзей-приятелей, которые тырили из тульи специальную пружину, резали её на куски и вшивали себе в погоны, чтобы они были ровными и упругими, а эта самая тулья у фуражки обвисала, и в таком головном уборе ходить в увольнение было нельзя.
По первоначальности туда ходили для кино-мороженого и отдохнуть от армейского безумия. Потом находились какие-то интересы и новые знакомые. Давалось увольнение не за какие-то заслуги, оно было положено, а его лишение служило наказанием за залёты и нарушения дисциплины. Разумеется, в Советской армии не было ничего не перегаженного. Прибыв из увольнения, нужно было доложить об этом ответственному по роте и дежурному по части или батальону, которые придирчиво разглядывали прибывшего и нюхали его на предмет употребления алкоголя.
Личное же время давалось солдату, чтобы
пришить свежий подворотничок, привести в порядок обувь, написать
письмо домой (МАМА, ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА!!!), о том, как солдаты
старшего призыва помогают солдату овладеть полезными навыками, о
дружелюбных ребятах с Кавказа и Средней Азии, считающие всех
братьями, а русских – старшими братьями; почитать в ленинской
комнате многотомник того самого Ленина или попеть под гитару про
неплачьдевчонку. Правда, с этого самого личного времени запросто
могли выдернуть на уборку территории, если на неё нападало листьев
или снега после предыдущей уборки.
Или старшине взбредало в башку, что надо намастичить полы в казарме.
Казарма сама по себе – очень неуютное помещение:
Лежать и сидеть на кровати до отбоя запрещается, хранить в тумбочке хавчик нельзя. Тут ещё всё вынеси, размажь по полу эту мерзопакостную мастику – пусть вечно горит в аду тот, кто её придумал.
Впрочем, и без неё старшины могли попить крови у рядовых.
Кстати, о подворотничке.