Конченая и Федор Михайлович


Дебютный фильм режиссера (имя которого, в принципе, можно и не называть) Вон Стайна «ТЕРМИНАЛ» прокатчики перевели на русский язык как «Конченая». И оригинальное название, и даже экстравагантный перевод можно отметить. Кажется, это редкий случай удачной локализации. В безынтересном для русского уха Терминале переводчики уловили отзвук терминальности, крайности – кончености, если по-простому. И обозвали конченой Арлекина Марго Робби – что срезонировало. Речь в фильме действительно пойдет о терминальных стадиях.
В общем-то фильм этот – классическая, сотню раз писанная-переписанная история о женском отмщении. Тяжелая судьба, жестокость окружающего мира – все это воспитало человека, который жаждет любыми правдами и неправдами наказать виновных в своей беде. И начинает наказывать. Хорошие тут – женщины (все), плохие – мужчины (тоже все).
Маскулинность, вождизм, сексизм – все разоблачается и высмеивается. Объективация сахарных блондиночек – наказуема. Сексуальные преступления – наказуемы. Все по знакомой программе.

Режиссер попытался собрать свой фильм из нескольких известных кодов, переплел множество линий, - и сделал все по худшей рецептуре постмодернизма. Кристаллическая решетка фильма – история «Алисы в стране чудес». А если режиссер берется по-посмотдернистски отсылать нас к чему-то, то его литературные и кинематографические подмигивания – смотрите, тут «Алиса», а тут кроличья нора, тут Червонная королева, тут Тарантино, – превращаются в нервный тик. Сшивание постмодернистского лоскутного одеяла оказалось делом опасным – автор, кажется, порядком изрезал себя в ходе этой операции.
Но за всеми этими отсылками нависает еще и громадина Города грехов, который, видимо, спать не давал дебютанту. Если Родригес обращается к культуре комиксов, мешает ее с нуаром и помещает в центр Вселенной Еву Грин, то Вон Стайн, недолго думая, решает использовать ровно тот же рецепт, но немного поменять ингредиенты: все тот же нуар, все та же femme fatale в центре (только труба пониже, дым пожиже), и вместо комикса – легкое безумие из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэролла.

Поверх он накидывает парочку из «Криминального чтива», для тупых постоянно тыкает зрителей в подбородок героя – чтобы мы поняли – это подбородок Траволты, а это – Криминальное чтиво! И заливает все литрами самого дешевого неона.
Но. Хочется подробнее разглядеть портрет одного героя, которому отведена огромнейшая, самостоятельная сюжетная линия (к слову, про терминальную стадию болезни) – портрет писателя-педофила (играет его Саймон Пегг). То ли это наша русская травма, то ли режиссер действительно черпал из всех колодцев подряд – но учитель-педофил выглядит как певец страдания ЭФ. ЭМ. Достоевский!
А памятуя о скандальном и, скорее всего, клеветническом письме Страхова, о мифах и домыслах вокруг детской темы Федора Михайловича, об образе растленной девочки, намертво вмонтированной в его творчество – вокруг этого героя начинаешь строить теории уже всерьез. Да тут еще и локация как назло подходящая – наш писатель-учитель все бродит вокруг бездны и никак не может отважиться на самоубийство – неужели режиссер Вон Стайн еще и роман DEMONS читал?

Безусловно, учитель-педофил, за спиной которого на флешбеках дается текст из книги «Алиса в стране чудес» - это «привет» писателю Льюису с его любопытными фотографиями девочки Алисы и вообще странными отношениями с противоположным полом нежного возраста; но, быть может, тут режиссера постигла двойная удача: на крючок, с насаженным на него маленькой девочкой, попалась рыба покрупнее. И этот выстрел по литературе Вону Стайну, пожалуй, удался.
Все остальное, увы, - bang bang с красным флажком из дула и выпученными глазами; очевидная, громогласная неудача. Забавно, что в фильме режиссер раскидал десятки метафор собственной беспомощности: он и развенчанный демиург, и неудачливый бандит, и насильник какого-никакого таланта Марго Робби – и фильму его самое место в дыре в центре терминала.
Протухший неоновый нуар – затянувшаяся шутка то ли ополоумевших осветителей, то ли действительно массовое дурновкусие. Неон уже давно создает не атмосферу порочности, греха и вечности ночи – а атмосферу заезженного приема, несменяемости интерьеров и банальной работы со светом, в общем – цветастой скуки. Снова шалман, обвешанный неоновыми трубками – оригинально, ничего не скажешь. Фильм оказался на визуальном полустанке – между комиксом и нуаром. Вот и осталось режиссеру лепить «как бы нуар»-ракурсы, немного играть в комикс и безумно заливать кадры неоном. Будто какой-то неоновый бес засел ему в голову и заставляет осквернять саму мысль о свете.

Постмодернизм самого дешевого пошиба, бездарная, конъюнктурная картина. Давно мы не видели такой напыщенной беспомощности, силящейся жонглировать культурными кодами, литературу кое-как микшировать с кино, неумело и ненужно играть с жанрами и панибратски похлопывать по плечу то Тарантино, то Кэролла.
Нет, хорошо еще, что история разыграна на пальцах: немного актеров, минимум локаций, минимум какой-либо изобретательности – подобное ведь можно было бы излагать часами: книжек с фильмами-то много, почему бы их не поскрещивать, озаряя неоном?
Режиссеру удалась какофония при минимуме инструментов. Если первая скрипка – Марго Робби, то Марго Робби будет пиликать одну и ту же мелодию весь фильм: подмигнула, улыбнулась и пошла, красивая. Есть в этом и некоторая польза – в уничтожении образа Марго Робби. Комиксовая сексуальность, игрушечное сумасшествие – вся эта манерная, пластиковая женственность в фильме вызывает только скуку и тошноту: ну сколько можно уже бродить в одной маске из фильма в фильм? Или это не маска – а лицо? Тем хуже.
Морализаторская концовка добивает этот опус. Кажется, что режиссер в кровавом финале расправляется сам с собой, с порождением собственного ума.
Пытаясь быть на гребне всех волн: тут и фем-волна, и неонуар, и постмодернистское перепрочтение... – режиссер захлебнулся. Хотел продемонстрировать высочайшего уровня хирургию и трансплантацию тканей – а по итогу сделал со своим пациентом то, что сделает Марго Робби с антагонистом в конце фильма.
