Комментарий к докладу начальника ОТП СИБЛАГа ОГПУ И.И. Долгих от 18 сентября 1933 г. о Назино

corporatelie — 15.02.2017 Как и обещал, привожу свои ремарки к опубликованному в предыдущем посте докладу начальника ОТП СИБЛАГа ОГПУ Ивана Ивановича Долгих, в том числе содержащим сообщение о Назинской трагедии.

Комментарий к докладу начальника ОТП СИБЛАГа ОГПУ И.И. Долгих от 18 сентября 1933 г. о Назино 1306576243.jpg

Именно Долгих нес персональную ответственность на высшем управленческом уровне СИБЛАГа за успешное проведение операции по расселению депортированных трудпоселенцев и осенью 1933 г. ему пришлось представить свою рефлексию и виденье произошедшего в Александро-Ваховской комендатуре на острове Назино в докладе на имя начальника СИБЛАГа А.Горшкова (см. предыдущей пост).

Сразу стоит отметить методологический момент. При анализе данного документа становится понятным насколько важно для более менее корректной и объективной интерпретации источники подобного рода ( сверхсекретные докладные записки руководящих сотрудников ГУЛАГа) сопоставлять со всем массивом известных документальных данных из максимально удаленных друг от друга источников. В историографии последних лет часто наблюдается некритическое доверие абсолютно всем фактам, цифрам и трактовкам, содержащихся в подобных официальных реляциях только исключительно потому, что, якобы, сам факт наличия грифа "совершенно секретно" предполагает отсутствие манипуляций с фактографией и повышает общую достоверность написанного. Более тщательный анализ репрезентативного количества документов разных уровней административных структур тюремно-лагерного ведомства свидетельствует, что , напротив, бюрократическая иерархия ГУЛАГа и партийно-советских органов, зачастую, скрывала многочисленные узлы личных, ведомственных и идеологических интриг и противоречий, которые напрямую коррелировали с характером составляемых докладных записок, рапортов и отчетов. Как бы может банально этот тезис не звучал, но секретность документа, особенно в случае пенитенциарных и силовых ведомств, совершенно не гарантирует достоверность изложенного.

На примере данного доклада «ведомственная» попытка исказить фактографию и как-то оправдаться видна особенно хорошо.

Во-первых, Долгих при характеристике «спецконтигнента» ни разу не упоминает об оперативном провале милиции и ОГПУ Европейской части СССР. Напротив, замначальника СИБЛАГа делает широкое обобщение и пытается представить депортированных как сборище опасных и агрессивных уголовников. Долгих отмечает : "весь контингент представляет собой самую деклассированную массу из городов - отбросы человеческого общества. Эта городская шпана, готова на все: грабеж, убийства и все охотно с гордостью заявляют о своем Московском и Ленинградском происхождении". Однако, данное утверждение банально не соответствовало фактической стороне дела. Действительно, на Назино были высажены уголовники и рецидивисты-тут Долгих не врал. Но слукавил гулаговский начальник в другом. Одними урками дело не ограничивалось. Все проверяющие Александро-Ваховскую штрафную комендатуру по горячим следам- а именно комиссия окружного прокурора Старикова и зампреда ОК КК Эйна, инструктор-пропагандист окружкома ВКП(б) Величко, даже коллега Долгих по лагерю- инспектор СИБЛАГа Перепелицын констатировали, что на остров Назино было выброшено множество совершенно случайных людей, не являющихся "деклассированным рецидивом”, а попавших «под горячую руку» милиции и сотрудников транспортных отделов ОГПУ на вокзалах больших городов в ходе грандиозной «социальной чистки» весны 1933 г. Cмешение уголовников со случайными гражданскими лицами серьезно усугубило и без того катастрофическую ситуацию на острове. Долгих об этих фактах принципиально не упоминает- в его изложении есть лишь только "рецидив", причем «ленивый». По сути, замначальника СИБЛАГа сознательно занимался «диффмацией» высланных.
В реальности картина была куда печальнее.
Если даже не брать в расчет известное письмо Величко, который впервые обратил внимание на этот оперативный провал силовых ведомств Европейской Россиии, то даже назначенная из Москвы так называемая " комиссия Ковалева" ( причем совместно с такими серьезными гостями из Москвы как И.И. Аранутовский, оперуполномоченный 3-го отдела центрального аппарата ГУЛАГа ОГПУ СССР) констатировала следующее об этом "рецидиве":

Ниже приводим список лиц, неправильно высланных, наиболее характерных:

Иванов Иван — инженер, работает на Канавинском котлотурбинном заводе в Нижнем Новгороде, приехал в командировку в Москву [в] Котлоуправление, где и был задержан.

Овласевич — инженер, техдиректор [17] авиазавода в г. Москве; был задержан на Ленинградском шоссе при выходе из трамвая.

Вяхирев Николай Петрович — инженер, геодезист, окончил Московский межевой институт; с 1928 по 1932 г. работал в Уральской области; с 1932 г. служит в г. Москве, Мособлпроект (Мясницкая, 43); арестован 28/ IV у Покровских ворот, когда шел к сестре.

Булыгин Григорий Иванович — 1906 г. [рождения], работал чернорабочим в Москве на кистевязальной ф[абри]ке (Семеновская ул., 22, Пролетарского р[айо]на); имеет паспорт, арестован, когда вышел за покупкой хлеба; паспорт выдан 33-м отделением милиции.

Воронин Сергей Андреевич — 1916 г. рождения, работал в г. Старая Русса, Ленинградской области, 13-я дистанция пути Октябрьской жел[езной] дор[оги] слесарем; арестован, когда возвращался через Москву из отпуска.

Гарин Иван Ипатович — 35 лет, старший мастер по метлахским плиткам химкомбината на ст. Бобрики Рязано-Уральской жел[езной] дор[оги], задержан на вокзале, когда приехал к жене, работающей кондуктором на городском трамвае в Москве, она проживала [по адресу:] Воронцовская ул., дом № 28, кв. 3.

Мозжерин Иван Петрович — проживал с. Шаблиша Багарянского р[айо]на Уральской области, колхозник колхоза «Красная поляна», проезжая в Новосибирск к отцу, вышел на ст. Называевской Омской ж[елезной] д[ороги], за хлебом. Проходя мимо эшелона, следуемого с т/п [16], был с последними схвачен, затащен в вагон, раздет и привезен в Томск, а затем Назино. Отец проживает в Новосибирске [по адресу:] Лесков Лог, 26, которого зовут Петр Данилович.

Пучка Мария Кузьминична — 1912 г. рожд[ения], колхозница-трактористка, проживала на ст. Камышевская Ейского р[айон ] а Северо-Кавказского края, по письму брата поехала в отпуск в г. Москву и на вокзале была арестована; при себе имела справку от колхоза.

Муллер Алексей Ефтихьевич — 14 лет, поехал из дер. Гольновки: около Житомира, от матери к брату в г. Владивосток; мать состоит в колхозе; брат — стрелочник желдороги; задержан при пересадке на вокзале.

Артюх Федосей Михайлович — 1912 г. рожд[ения], колхозник с. Тепловка Пирятенского р[айо]на Прилуцкого округа УССР, колхоз им. Ленина; в Москву послан с 3-мя товарищами за хлебом и на вокзале был арестован; его трое товарищей односельцы Конский Михаил, Волоцкий Иван и Тихенко Иван умерли на острове Назино, у которых дома остались семьи и дети; при аресте на Брянском вокзале предъявлял документы от колхоза, но на них не обратили внимания.

Горбунова Галина Георгиевна — жена командира секции крейсера «Аврора», проездом через Москву была задержана на Московско-Казанском вокзале, где имела пересадку на Ленинград; при задержании была беременной и родила на Назинском поселке в Нарыме.

Овсянников Алексей Иванович — 15 лет, жил у отца [в] г. Москве, Таганка, Большие Каменьщики, дом 36, кв. 6; отец — пекарь; арестован на улице.

Гончаров Иван Романович — имеет орден Красного Знамени № 20010; приехал в Москву за получением персональной пенсии, где был задержан.

Маслов — член ВКП(б), работал в г. Москве на Нефтегазе; выпивал с шурином и инженером; ввиду того, что не хватило закуски, все трое пошли в лавку, но были задержаны как беспаспортные. Инженер и шурин умерли, первый на острове Назино, а второй на 5-м Назиновском участке.

Шиков Александр Сергеевич — окончил ФЗУ [18] на коксострой-комбинате в г. Щегловке Зап[адно-]Сибирского края, послан на работу по контрактации, но был задержан на ст. Болотная, Томской ж[елезной] д[ороги] и направлен в г. Томск, а затем Нарым.

Скрипов Николай Селиверстович — приехал в г. Омск, т. к. в Ишиме, куда он следовал к родственникам, был карантин; задержан в Омске на базаре конвоем, ведущим арестованных, и заключен в эшелон, где следовали т/п и с ними прибыл через Томск в Назино.

Слесаренко Егор Герасимович — 1918 г. рожд[ения], работал в г. Омске на Омской ж[елезной] д[ороге] в вагонном цехе; проходя по г. Омску, был задержан охраной эшелона, следуемого с т/п, посажен в вагон и направлен в Назино; мать работает на ст. Петухово Омской железной дороги на механическом заводе чернорабочей в литейном цехе, ее зовут Елизавета Леонтьевна.

Куртюков Николай Федорович — 16 лет, проживал в г. Москве, Пролетарский р[айо]н, Большая Каширская, дом 38, кв. 4; отец, Федор Яковлевич, работает по поделке вешалок, Куртюков ехал домой со ст. Раздельная, Военный городок (у Владивостока) от зятя Ивана Васильевича Березина, находящегося в Красной армии командиром взвода; на ст. Маслянинская Омской ж[елезной] д [ороги] вышел за кипятком, пролезал под эшелон[ом] к своему поезду, но был задержан охраной эшелона, посажен в вагон и направлен в Нарым.

Усенко Б. Ф. — бухгалтер, происходит из г. Курска, поехал на ст. Голутвино, которую проспал; у стоящего эшелона стал проситься доехать; ввиду разговора повышенным тоном был арестован, посажен в эшелон и направлен в Нарым; бывший доброво лец Красной армии и состоит на учете в запасе командиром запаса.

Рахаметзянова — 12 лет, татарка, по-русски не говорит; ехала с матерью через Москву; на вокзале мать ушла за хлебом; милицией была задержана и направлена одна в Нарым.

Волков Николай Прохорович — 46 лет, рабочий-переплетчик с 28-летним производственным стажем; работал в совхозе при ест. Сиапин, около Харькова, арестован в Москве, куда приехал за документами.

Шудков Н. В. — член ВЛКСМ, зам. директора нежилтрест Ленинского р[айо]на в г. Москве, брат учится в Промакадемии; в выходной день был на постановке в Большом театре на «Пико вой даме», по окончанию спектакля вышел и был задержан на Неглинном проезде и отправлен в Нарым.

В беседе со многими лицами комиссии заявляли, что при задержании в Москве люди показывали свои документы, как и в отделениях милиции, так и отборочным комиссиям, но их документам не придавалось никакого значения, заявления не проверялись и всем был один ответ: «Поезжайте, там с вами разберутся».

В Александровской комендатуре комиссия нашла большую пачку разных документов, в том числе: новые паспорта, комсомольские билеты, воинские билеты, отпускные удостоверения, старые удостоверения личности, справки о месте работы, пропуска с заводов, трудовые списки и т. д. Найти живых людей по всем этим документам комиссии не представилось возможным, но отдельные лица были найдены, освобождены и им вручались документы.

Комиссией обнаружено, что среди высланных имелись инвалиды, без ног, без рук, слепые, явные идиоты, малолетние дети без родителей.

При разборе заявлений от неправильно высланных комиссия подходила, руководствуясь опросом и личными впечатлениями.

<...>

Как демонстрируют документы делопроизводства врачебного персонала СИБЛАГа на острове были выброшены и беременные женщины. Их всех Долгих «скопом» записал в «рецидив» и «отбросы человеческого общества».

Более того, в докладе Долгих рельефно проявляется менталитет гулаговских сотрудников эпохи первых пятилеток. В некоторых фрагментах отчета явственно проявляются специфически гулаговские принципы сверхэксплуатации системы подневольного труда. Что мною понимается под принципами сверхэксплуатации? Если очень кратко- к трудпоселенцам в это время относились как к очередному материальному ресурсу, подлежащему безжалостной «трудовой эксплуатации» даже в условиях катастроф. Это отчетливо видно даже по несколько дегуманизирующей лексике и устойчивым выражениям, применяемых Долгих по отношению к трудпоселенцам – "имеют место случаи прямого и непрямого сопротивления новых т/п мероприятиям по их освоению".

На мой взгляд, показательным свидетельством этой институциональной и часто недостаточно рефлексируемой даже специалистами жестокости является наличие в докладе оценки перспектив "трудового использования" депортированных.
Т.е даже после того как сотни людей погибли голодной смертью, а выжившие нуждались в срочной госпитализации, высшие эшелоны СИБЛАГа в лице товарища Долгих продолжают рефлексировать на тему как же более эффективно заставить их работать далее. Лично мне поразительна логика доклада. Несмотря на то, что сам Долгих подчеркивает инфраструктурный коллапс в комендатуре (горячая пища выдана месяц спустя после высадки людей на остров, нет никаких построек, медицинская помощь на самом рудиментарном уровне, массовая заболеваемость дизентерией и т.д.) и экстремальную смертность среди высланных, он все равно по заведенной в лагерях ОГПУ административной практике автоматом оценивает перспективу эксплуатации депортированных и критикует коменданта за то, что тот неэффективно заставлял сосланных работать.
Замначальника СИБЛАГа отмечает - "Уровень трудолюбивости рецидива крайне низкий. Комендант до сих пор не был в состоянии заставить их работать (. Это, конечно, больше по вине самого коменданта, не проявившего никакой энергии в этом направлении. А факт такой, что большинство прямо отказывается от работы: "умрем, а работать не будем", заявляют открыто более смелые, "убежим отсюда, нам это не страшно, но мы из Соловков убегали по несколько раз".

Очевидно, что отказ от работы для лагерного начальства- преступление высшего разряда, даже если первые несколько дней трудпоселенцев кормили мукой, они массово вымирали от голода, строений на острове нет, а выдача горячей пищи налажена месяц спустя.
Установка на сверхэксплуатацию трудпоселенцев «во что бы то ни стало» видна и в следующем эпизоде.
Прибыв на остров 20 июня 1933 г., Долгих выступает перед истощенными депортированными с традиционной для эпохи мотивирующей мобилизационной речью с посылом "нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики". Содержание этой речи изложено в докладе: "Перед собравшейся толпой рецидивистов на участке, я сообщил, что путем хорошего поведения и преданной работы они могут добиться досрочного освобождения, что работающим мы дадим усиленный паек, табак, одежду и проч., что злостно не желающим работать мы дадим лишь иждивенческий паек, а бегущие будут переданы Коллегии ОГПУ, что больным и слабосильным мы окажем все виды помощи и т.д. Лишь немногие восприняли мои слова как призыв к работе и нерешительно откликнулись на них. Большинство не желает работать. А те, немногие, которые приступили к работе, очень лениво выполняют свои обязанности.
При чем паек не был использован в качестве рычага для установления трудовой дисциплины, ибо на равных началах выдавался работающим и не работающим".

Даже в атмосфере полноценной гуманитарной катастрофы начальствующие лица лагуправления, находясь на острове в буквальном смысле наполненным дистрофиками с дизентерией и 31 могилами (в одной из которых по итогам расследования Долгих было 53 трупа), продолжают проявлять типичный для первых пятилеток «индустриальный прагматизм»- критиковать сосланных за плохое выполнение обязанностей (sic) и пафосно вещать о преданной работе во благо его величеству производственному плану.
И эти рулады произносятся перед истощенными людьми, не получавшими горячей пищи больше месяца, пораженными разными болезнями и просидевшими в компании уголовников несколько недель без крова и еды на почти девственно голом острове на Оби.

Другие два момента, которые явно заставляли Долгих нервничать- повальная смертность среди трудпоселенцев, которая в разы превысила все допустимые "плановые" показатели, принятые в Сиблаге в это время (обычно не выше 5% за год, а не за недели) и факты людоедства, явившиеся предельным свидетельством разложения социальных отношений в комендатуре из-за невыносимых условий длительного пребвания (больше месяца) на острове без минимальной инфраструктуры. Перечисленное в перспективе грозило определенными неприятными последствиями.

Поэтому Долгих немедленно проявил чекистскую бдительность и стал искать в повышенной смертности и людоедстве "политической подтекст". Интересно проанализировать как менялось отношение Долгих к интерпретации каннибализма на острове- оно не было статичным и эволюционировало . Изначально, судя по резолютативной части протокола совещания руководящих партийно-советских работников и сотрудников СИБЛАГа ОГПУ на пристани деревни Назино Александровского района Нарымского округа Запсибкрая о Назинской трагедии 21 июня 1933 г., Долгих решил принципиально отрицать эти факты как «антисоветский вымысел», выдуманный «рецидивом» для дискредитации управленческого гения СИБЛАГа ОГПУ. Затем, поскольку вся история получила слишком широкую огласку и была проверена целым сонмом разных ревизоров и медиков достоверно установивших эти ужасные факты, Долгих радикально меняет линию аргументации.
В комментируемом докладе (составлен осенью 1933 г.) заместитель начальника Сибирского ИТЛ уже не отрицает каннибализма как такового, но теперь отстаивает иную версию- каннибалы появились на острове по наущению административных политссыльных, а местная администрация не проявила достаточной расторопности и не разгадала антисоветского умысла в каннибализме и слухах о нем. Цитируя Долгих:“ Здесь же я касаюсь одного вопроса, послужившего благодарной почвой для распространения нежелательных настроений не только среди рецидивистов, но и среди остального населения, - это вопрос о людоедстве.
Недавно в Бирислюкой Поселковой К[омендату]ре (Каргасок) с/п старого контингента спровонцированы Ворониным и рыбак в политических целях вытаскивали трупы из могил для употребления в пищу. Аналогичный случай имел место [...] За последнее время был спровоцирован случай людоедства в Песьяновке по линии лагерей.
Слухи о наличии случаев людоедства упорно распространяются самими рецидивистами. При этом они стараются эти слухи распространять широко за пределами своего лагеря. По имеющимся данным с рецидивистами имеют связь определенные круги админ[истративных] и политических] ссыльных, которые для этой цели часто наезжают в село Назино. Одного даже поймали на острове Назино. Все это с очевидностью показывает наличие в этом деле определенного политического руководства за пределами лагеря рецидива.
Характерно, что и руководящие работники партийцы оказались не в состоянии оценить политическое значение этого момента. О наличии среди рецидива случаев людоедства сообщил без всяких оговорок и Окружной Прокурор Нарымского Округа тов. СТАРИКОВ. Инспектор СИБЛАГ"а КАПРАНОВ сообщает в своей докладной записке, что "обнаружено до десятка случаев людоедства".
После тщательной проверки мною выяснено, что случаи людоедства не могли иметь место на почве голода. Самый тяжелый момент с точки зрения снабжения рецидивистов, были между 18 и 22 мая, когда паек выдавался мукой. Но оказывается, что с эшалоном прибыл запас печеного хлеба в [,..] тонн, что для 4900 человек прибывших могло хватить на [. ] суток. После 22 мая начинается нормальное снабжение рецидивистов печеным хлебом. Кроме этого обнаруженные случаи людоедства относятся не к первым дням прибытия рецидива, а к тому времени, когда снабжение было более или менее удовлетворительно.
Когда я посетил место расселения, уже было организовано и котловое довольствие. Но здесь мне сообщили, что обнаружен случай когда один из рецидивистов поджарил на костре кисть человеческой руки.
В настоящий момент арестовано 9 рецидивистов в связи с людоедством. Характерно, что все они хорошо упитаны и не проявляют никаких признаков голода. Все это говорит за то, что на почве голода такие случаи не могли иметь места. На допросе первых трех арестованных, один не признавался в людоедстве, второй признался, но настойчиво показал, что его принудили к этому. Он даже обещал отыскать принудителя. А третий сообщил, что это у него не первый случай. Он и прежде пользовался человеческим мясом. Этот последний момент послужил поводом к тому, что бы врач комендатуры ХАЦКЕЛЕВИЧ объяснил эти случаи людоедства оттанизмом - объяснение, к которому молчаливо склонялись даже некоторые руководящие работники партийцы.”
Т.е. Долгих походя вскрыл очередной антисоветский заговор.

Примечательно, что сам же Долгих пишет в другом месте того же самого доклада:
«Независимо от верности этих данных, нет никакого сомнения, что прием и расселение сопровождались большим процентом смертности.
Основными причинами являются следующие:
а) сильная истощенность прибывшего контингента.
б) влияние исключительных в этом году метеорологических условий - в Нарыме стоял холод и снег до середины июня при отсутствии у рецидива теплых вещей.
в) отсутствие необходимых санитарных мероприятий в месте приема рецидива.
г) отсутствие до 20/VI-33 года горячей пищи.
д) грабежи и взаимные избиения рецидивистов.»

Парадоксально, но Долгих совершенно четко рефлексирует и факт истощенности депортированных еще до прибытия на остров в Томской пересыкле при эшелонировании из Европейской части России и то что люди на девственно-чистом острове под открытом небом месяц(!) не получали горячей еды (первый эшелон высадили на Назино в середине мая 1933 г.) и отсутствие должной медпомощи. Однако эти элементы мозаики не складываются в его голове в логичное объяснение каннибализма. Кадровый чекист продолжает бдительно выдерживать «классовую линию», искать «антисоветский заговор» и «политический подтекст» посреди людей с дистрофией, объясняя произошедшее загадочным словом «оттанизм»(скорее всего имелся ввиду атавизм).
Наконец, оставался последний нюанс, который, по мнению Долгих, следовало как-то «рационализировать» в глазах вышестоящего руководства- а именно в плохом смысле красноречивая статистика смертности по данным актов комендантов. Долгих решил доказать некоторую завышенность представленных ему цифр.
По прибытию на остров, Долгих инициирует собственное расследование дотсоверности статистики смертности. По итогам пересчета и вскрытия могил на острове Назино, замначальника СИБЛАГа сформулировал версию о преувеличении цифр смертности самими депортированными в "политических целях" за счет включения в категорию умерших бежавших. Другим фактором, сыгравшим роль в искажении данных, по мнению Долгих, стала, якобы, "шкала дифференцированного питания" (за отсутствие которой Долгих журил комендантов абзацем выше).
Могильщики на острове получали пайковую муку по печально известной "дифференцированной системе" выдачи пайков, принятой в лагерях и спецпоселках ГУЛАГа в это время. Долгих подчеркивал, что " сама система погребения умерших внушает недоверие к указанным цифрам о смертности: работавшим на погребении выдавался "дифференцированный паек", в зависимости от количества трупов. Таким образом, при подаче сведений, они старались искусственно преувеличивать количество смертных случаев, зачислив сюда и бежавших.
По данным медсанперсонала на 17 июня имелось умерших на острове Назино 1167 чел., и на пунктах расселения 803 чел., всего 1970 чел., что составляет 32% от общего числа прибывших рецидивистов."
Однако и здесь Долгих идет на манипуляцию с фактографией. Понять это позволяют альтернативные документальные источники. После снятия коменданта Цепкова из СИБЛАГа для занятия должности прибыл новый комендант Фролов, который в августе и сентябре занимался переучетом депортированых и- что еще более важно- розыском бежавших. В сентябре он подготовил уже приводившуюся мной справку следующего содержания :”
Справка
По данным учета т/п Александро-Ваховской Участковой Комендатуры
на 20 сентября с/г. из числа прибывших 10289 деклассированных:
Умерло 1877 человек
Бежало 3682 человека. Всего - 5559 человек.
Цифра бежавших не соответствует действительности т.к.
1) На поселках многих хоронили по простому счету без наличия на них установочных данных, а отсутствующих при поверках числили в бегах.
2) Как видно из прилагаемой выписки из приказа № 141 по Уч. Комендатуре, громадное количество числившихся в бегах фактически умерло, причем указанные в приказе цифры обнаруженных тру¬пов т/п. далеко не полны, т.к. и до последнего времени продолжают обнаруживат[ь]ся не учтенные трупы умерших т/п. Таким образом, учитывая состояние здоровья т/п.[,] дальность пути и непроходимость, отсутствие соответствующих припасов и т.п. надо сказать, что бежать если и удалось, то только единицам.
Уч. Комендант (Фролов)
б/Зав. Учета (Подпись неразборчива)
Источник: ГАНО. Ф. П-7. Оп. 1. Д. 628. Л. 144. Рукописный подлинник, подписи - автографы.

Ссылался Фролов на приказ №141, в соответствии с которым «из числа бежавших обнаружено трупов на острове - 455 и в тайге – 991»
Как мы можем видеть, Долгих в своем докладе принципиально обошел стороной факт гибели бежавших трудпоселенцев в глухой тайге, окружавшей остров Назино. По сути, сознательно сам занявшись преуменьшением статистики смертности «из политических соображений», только своих собственных.
Как итог- приведенные факты еще раз свидетельствуют об источниковедческом труизме- даже сверхсекретные документы нужно как можно тщательнее и осторожнее перепроверять при помощи максимально репрезентативного массива альтернативных источников.

А что касается автора доклада, зам.начальника СИБЛАГа ОГПУ по вопросам трудпоселенцев Ивана Ивановича Долгих, то за такие фортели с фактографией, массовую гибель людей и провал операции ему был объявлен дисциплинарный выговор с предупреждением. По итогам прокурорского и партийного расследования он не был привлечен к уголовной ответственности и даже не лишился должности. Это к вопросу о популярном в некоторых идеологизированных кругах тезисе о "карающей руке центрального аппарата", в соответствии с которым с негодными "перегибщиками" в 1930-е везде и всегда справедливо разбирались, если произвол становился известен Центру.

Сохранено