Когда Советский Союз вошел в мировую политику

ljwanderer — 05.11.2022 Продолжение цикла Октябрьская революция и Восток

Поскольку встает законный вопрос, почему же большевики сначала воодушевили, а потом бросили индийцев и пошли на поводу у англичан, следует вспомнить политическую и экономическую ситуацию, в которой оказалась Советская Россия.
Сегодня история борьбы Советской России против изоляции ее мировыми державами и ее Восточная политика становится снова актуальными. Поэтому предлагаю ознакомиться с западной оценкой этого периода советской истории в книге "Когда Советский Союз вошел в мировую политику" (When the Soviet Union Entered World Politics by Jon Jacobson) Глава 5 Soviet Russia and the British Empire, часть 1


Революция в Азии стала составной частью переговоров, приведших к заключению англо-советского торгового соглашения в марте 1921 г. Начало этих переговоров совпало с заседанием Второго конгресса Коминтерна, на котором уделялось особое внимание Азии. Большая стратегия не осталось незамеченной на посту прослушивания министерства иностранных дел в британском посольстве в Копенгагене.

В его сводках сообщалось, что «следующей осенью планируется всеобщее восстание на Востоке», чтобы «ускорить мировую революцию, на которую руководители Советской России еще возлагают большие надежды».

С первой встречи двух торговых делегаций в Лондоне и до дня подписания договора почти десять месяцев спустя британские переговорщики — Ллойд Джордж, лорд Керзон и сэр Роберт Хорн, президент Торговой палаты (1920–1921 гг.) — неоднократно обвиняли Советскую Россию во враждебной Англии деятельности сначала в Закавказье и Малой Азии, а затем в Персии, Афганистане и Индии.

В качестве доказательства этой деятельности Керзон указал в нотах, направленных в Москву в октябре, «революционную конференцию азиатских народов в Баку»,  «явно направленную ​​против британских интересов», и школу в Ташкенте, организовавшую силы для наступления на них.

В преамбуле к торговому соглашению, подписанному в Лондоне, говорилось, что обе стороны будут воздерживаться «от ведения за пределами своих границ какой-либо официальной пропаганды, прямой или косвенной, против институтов Британской империи или Российской Советской республики соответственно».

Письмо из Лондона в Москву, которое сопровождало его, перечисляло условия, от которых зависело продолжение англо-русской торговли. Все они относились к революционной агитации и пропаганде в Афганистане и Индии. Среди указанного в письме  были школа в Ташкенте, «передовая база для работы в Индии», деньги, боеприпасы и самолеты, предоставленные правительству в Кабуле, и планы открытия консульств в восточном Афганистане, прилегающем к северо-западным пограничным провинциям.

Переговоры по торговому соглашению поднимают интересные вопросы. Почему большевики были готовы вести переговоры о прекращении поддержки революционных операций в Азии именно в тот момент, когда Коммунистический Интернационал первоначально разрабатывал азиатскую стратегию, а ИККИ начинал претворять ее в жизнь?

Почему британское правительство было готово предоставить торговые права стране, которая намеревалась принести революцию в самое сердце Империи?

Откуда им было так подробно известно о советской/коминтерновской революционной деятельности в Афганистане и Индии?

Ответы на эти вопросы можно найти при рассмотрении англо-советских отношений в 1921—1923 годах.

Политика правительства Великобритании в отношении Советской России находилась под влиянием двух направлений. Ллойд Джордж считал, что способ уменьшить послевоенную безработицу в Англии лежит через восстановление довоенных моделей мировой торговли, и заказы, размещенные Красиным на британских фабриках, имели решающее значение для его надежд.

В какой-то момент переговоров по торговому соглашению единственными текстильными фабриками в Йоркшире, работавшими полный рабочий день, были те, у которых были российские контракты. Красин мог пригрозить Хорну расторжением этих контрактов в случае провала переговоров, что он и сделал.


С другой стороны, Керзон был одержим российской угрозой Британской империи в Азии, и они с Черчиллем согласились на торговый договор только как способ положить конец там революционной деятельности. Таким образом, внешняя политика, которую выбрало правительство Ллойд Джорджа, заключалась в развертывании контрреволюционной стратегии, сочетающей разрядку и непримиримость и способствующей как внешней торговле, так и имперской безопасности.

Чтобы противодействовать тому, что в протоколах Кабинета министров было названо «российской враждебностью и антибританской пропагандой в Афганистане и других местах», министерство иностранных дел составило список жалоб, которые британский представитель в Москве передал Чичерину 7 сентября 1921 года.

Советскому правительству не угрожали расторжением торгового соглашения, что, по мнению Кабинета министров, «должно быть на данном этапе оставлено в резерве». Однако в ноте требовалось немедленно устранить перечисленные жалобы. Наиболее серьезные нарекания были направлены на советско-афганский договор, заключенный в феврале прошлого года, и конкретно на положение о консульствах в восточном Афганистане, которые, по всей видимости, предназначались, как говорилось в ноте, в качестве «потенциальных центров пропаганды». Нынешняя цель советской политики в Азии - говорилось в ноте- сформировать «мощное объединенное мусульманское движение, которое нанесет последний удар власти капитала», разрушив колониальную базу, на которой оно, как считалось, покоилось.

Однако, хотя министерство иностранных дел правильно признавало цели советской политики, многие детали выдвинутых обвинений были неверны, наполовину правильны или не могли быть подтверждены. В этом была  виновата организация британских спецслужб.

В течение 1920-1927 годов британской разведке удалось перехватить и расшифровать большую часть дипломатических сообщений правительства в Москве с его постами в Лондоне и на Ближнем Востоке. Министерство иностранных дел уделяло пристальное внимание этим перехватам и в конечном итоге взяло на себя прямую ответственность за деятельность предоставившей их организации — Правительственного кодекса и Школы шифров (GC & CS).

В «ГК и КС», как ее называли, работал один из ведущих криптоаналитиков царской России, а разведданные из расшифрованной советской дипломатической переписки начали поступать в конце мая 1920 года, как раз в то время, когда в Лондон прибыла советская торговая делегация. .

Вскоре министерство иностранных дел узнало, по каким вопросам Красину давали свободу вести переговоры и что Ленин думает о Ллойд Джордже («Эта свинья Ллойд Джордж не имеет ни малейшего стыда в том, как он обманывает. Не верьте ни одному его слову...»).

Перехваты во время торговых переговоров во многом дискредитировали Чичерина . При том, что он отрицал участие СССР в Бухаре, Персии, Ташкенте и на северо-западной границе Индии, перехваченные сообщения убедительно доказывали обратное. «С таким колоссальным и законченным лжецом, — писал Керзон кабинету, — бесполезно мириться».

Дополнительная информация поступила из других источников. Полковник Ф. М. Бейли, отважный разведчик, доносил прямо из советской Средней Азии.


Разведывательное бюро Министерства внутренних дел правительства Индии, известное как Делийское разведывательное бюро (DIB), возглавляемое полковником Сесилом Кей, отслеживало М.Н. Роя и других индийских революционеров с помощью перехватов и обширной сети информаторов.

Секретная разведывательная служба (SIS) в Лондоне собирала информацию о подрывной деятельности в Индии через свой пост в Берлине. Последний был источником информации, большей частью недостоверной, которая использовалась для обоснования обвинений, выдвинутых в Москве в сентябре 1921 года.

НКИД заметило неточности и сообщило Министерству иностранных дел, что его обвинения «либо необоснованны, либо основаны на ложной информации и подлогах».

Проверка министерства иностранных дел подтвердила, что большая часть информации действительно поступила из сомнительного источника — публикации, выпущенной русской разведывательной организацией в Берлине, — и пришла к выводу, что только два или три обвинения могут быть проверены.

Керзон был в ярости. Его единственная линия поведения с Москвой заключалась в том, что он слабо подтвердил свои первоначальные обвинения и отказался указать источник своей информации.

Революционная деятельность, спонсируемая Советским Союзом / Коминтерном, в Юго-Западной Азии резко сократилась после  договоров о дружбе с Персией и Афганистаном, заключенного в феврале, и торгового соглашения, подписанного в Лондоне в марте. Договор с Персией обязывал обе стороны «строго воздерживаться от вмешательства во внутренние дела друг друга», а договор с Афганистаном лишь обязывал уважать «взаимную независимость».

Соответственно, Советы закрыли Индийское военное училище в Ташкенте и сообщили индийским революционерам, что они больше не будут получать средства, ранее им выделяемые.
В июне Чичерин поручил советским представителям в Кабуле и Тегеране «категорически избегать роковой ошибки осуществления искусственных попыток насаждения коммунизма» в Персии и Афганистане и сохранять «строжайшее невмешательство во внутренние дела».

Деятельность базирующегося в Баку Совета действия и пропаганды была свернута, к большому разочарованию его членов, которые расценили торговое соглашение как «смертельный удар» по своей работе. В июле по просьбе Чичерина Политбюро возглавило Коммунистическую партию Азербайджана — острие советской революции в северной Персии. Председателю партии Орджоникидзе предписывалось «ни в коем случае не нарушать советско-персидский договор и директивы ЦК [РКП(б)] и НКИД». Аналогичные указания были даны и другим партийным и советским организациям на Кавказе.

Британская разведка объяснила это сокращение революционной активности голодом и финансовыми трудностями, в которых Россия оказалась после Гражданской войны. Наблюдая то, что казалось возрождением революционной активности летом 1922 г., они соотносили это с новой агрессивной уверенностью, приданной советским международным отношениям - заключением Рапалльского соглашения с Германией в апреле — очевидно, упуская из виду то, что в 1921 году урожай был уже лучше.

В то время GC & CS сообщила, что большие суммы денег и пропагандистские материалы распределялись среди националистических антибританских движений в Персии и на границе с Индией через советские миссии в Тегеране и Кабуле.
Это кажущееся возобновление революционной активности могло быть результатом недавно обретенной способности GC & CS перехватывать и расшифровывать телеграммы между НКИД в Москве и его постами за границей, а также возобновлением революционной агрессивности, исходящей из Москвы.

В любом случае, на этот раз разведка была точной.

Кабульская миссия раздавала оружие и боеприпасы, а в Тегеране на базе советской миссии действовала крупная пропагандистская организация. Полпредом был Федор Ротштейн, видный журналист и бывший редактор Manchester Guardian, тайный эмиссар Коминтерна в Великобритании.

Штат миссии был необычно большим; он напрямую финансировал несколько националистических антибританских газет; иногда он спонсировал просоветские статьи в антизападных клерикальных исламских изданиях.

Во время турне Ротштейна по Тегерану (1920-22) миссия там также стала центром почти постоянных интриг в персидской политике. Среди этой деятельности были усилия по организации просоветского мнения среди персидских купцов и предотвращению роста американского экономического влияния на то, что раньше было концессиями России в северной Персии.

Из всей разведывательной информации, полученной министерством иностранных дел, Керзона больше всего беспокоили новости о революционной деятельности, направленной против Индии и Северо-Западной пограничной провинции.

Когда в ноябре 1922 года правительство Ллойд Джорджа пало и был создан консервативный кабинет с Эндрю Бонаром Лоу в качестве премьер-министра, Керзон смог действовать с меньшими ограничениями, чем раньше. После этого, в отсутствие ориентированного на разрядку Ллойд Джорджа, в британской внешней политике собственная непримирима политика Керзона в отношении России играла все более важную роль.

Его целью в 1922–1923 годах было разорвать отношения с Россией, к которым привело правительство Ллойд Джордж.

Такая политика нашла горячую поддержку со стороны Джона Д. Грегори, главы Северного отдела министерства иностранных дел и его эксперта по русским делам.

Грегори считал, что разрыв отношений с Россией был оружием, которое можно было применить только один раз, и то только "если и когда есть реальная возможность расстроить советское правительство или хотя бы нанести действенный удар по его стабильности". И когда Кабинет принял идею направить ультиматум Москве весной 1923 года, Грегори назвал это «прекрасной возможностью для нас, ведь мы так или иначе хотели с Россией порвать... Я не могу поверить, что мы когда-нибудь снова получим такую ​​возможность ».



Для обоснования обвинений, содержащихся в ноте, министерство иностранных дел опиралось исключительно на расшифровки перехваченной дипломатической корреспонденции GC&CS. В ультиматуме неоднократно и конкретно упоминали о них, хотя это могло привести к раскрытию советскому правительству источников британской разведки.

Министерство иностранных дел, по-видимому, застало НКИД врасплох, и внутренняя реакция вызвала возмущение. Литвинов счел ультиматум в целом оскорбительным. Чичерин особенно возражал против требования об отзыве советских представителей в Афганистане и Персии — Раскольникова в Кабуле и Бориса Шумяцкого, сыгравшего важную роль в организации Секретариата Коминтерна на Дальнем Востоке в Иркутске и присутствовавшего на III конгрессе Коминтерна в 1921 г. в качестве делегата, а затем заменившего Ротштейна в Тегеране в 1922 году.

Тем не менее, именно искусство советской дипломатии сделало невозможным выполнение британским кабинетом требования о безоговорочном подчинении в течение десяти дней, и именно благодаря его искусству удалось убрать из ситуации элемент ультиматума, предотвратив тем самым разрыв британско-советских отношений.

Ответ, переданный НКИД, был быстрым и примирительным и содержал минимум того, что Роберт Ходжсон, представитель Великобритании в Москве, назвал «коммунистическим словоблудием».

Этот ответ преднамеренно и напрямую обращался к наиболее «разумным» элементам британской политики:

• записка Керзона была излишне враждебной;


• ультиматумы и угрозы не соответствовали ситуации;


• англо-советская торговля приносила пользу обеим странам;


• спорные вопросы были незначительными по сравнению с тем вкладом, который мирные отношения между Великобританией и Советской Россией могли внести в мир и процветание Европы.

Красин, побывавший в Москве, вернулся в Лондон, где ему удалось добиться отмены десятидневного срока. Это дало советской дипломатии время и возможность, необходимые для работы.

И НКИД, и министерство иностранных дел признали поддержку советской/коминтерновской революционной деятельности в Персии и Афганистане важнейшим вопросом, поставленным на карту. Наркоминдел попытался сделать это предметом отдельных переговоров с Чичериным и предложил приехать в Лондон.

Министерство иностранных дел отклонило это предложение и выдвинуло определение термина «пропаганда», которое расширило это значение по сравнению с тем, которое содержалось в торговом соглашении 1921 года: Cоветское правительство должно было «не поддерживать ни деньгами, ни в какой-либо иной форме лиц, органы, агентства или учреждения, целью которых является распространение недовольства или разжигание мятежа в какой-либо части Британской империи... и обеспечить полное и постоянное соблюдение этих условий ответственными лицами».

Учитывая твердость позиции Лондона, кризис был разрешен только тогда, когда Москва уступила в нотах, отправленных 4 и 9 июня, в которых они согласились как с требованиями, изложенными в ультиматуме Керзона, так и с расширенным определением пропаганды.

Керзон заявил о том, что он назвал «значительной победой над советским правительством»; С ним согласился Стэнли Болдуин, назначенный премьер-министром во время кризиса, и лондонская пресса.

Но результат оказался удачным и для России.

Умелая, осторожная и примирительная дипломатия НКИД сорвала основное намерение Керзона и министерства иностранных дел — либо разорвать отношения, либо нанести унизительное поражение советской политике в Азии.

Почему же  большевики были готовы отказаться от помощи мусульманам Азии совершить революцию ради  торгового соглашения с Англией? Ответ в следующей части.

Далее: часть 2 - Националистическая революция и социалистический интернационализм

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив