когда прописываются скрипты

лето накануне рождения первого ребенка мы прожили на солнечном хуторе вовиных родителей, а осень, зиму и весну в городе на съемной квартире, с которой нас попросили в мае.
решено было не искать квартиру, чтобы не изнывать летом в городе в чужом углу, а снова прожить три-четыре месяца на воле в деревне.
ну то есть мне с ребенком там жить, а Вова бы приезжал на выходные, всего какие-то 130 км - он работал на стройке, и жить его пристроили в студенческом общежитии.
вещи были упакованы, ребеночек уехал с бабушкой, а я досдавала всякие анализы, и задержалась на пару дней.
когда все было улажено, и пора была ехать на вокзал, я вдруг ощутила такую тоску и нежелание уезжать, что вцепилась в Вову и стала умолять что-нибудь придумать, где-нибудь меня подержать пару дней, а потом поехать вместе.
Вова терпеливо пережидал когда я перестану истерить, объяснял что ну негде мне пожить здесь, и надо ехать.
Я сильно злилась: мне казалось что он может что-то придумать, ведь он мужчина, просто почему-то хочет чтобы я уехала.
от этого было горько, но я никак не могла сдвинуть с места эту махину невозможности.
потом вдруг я вспомнила что купила на рынке первые вишни для вареников - чтобы сделать уже там в деревне, где вишни еще не скоро созреют, и неожиданно успокоилась.
спокойно села в междугородный автобус, нащупывая в сумке книжку.
был июнь - на юге уже вовсю лето, и я была заметно беременная, и носила черное индийское платье - плотный лиф шитый серебристыми цветами продолжался батистовым балахоном, куда отлично помещался живот. подол был оторочен серебристой ленточкой.
на ноги мне купили пантолеты с кооперативного рынка - в таких ходил весь город: пробковая подошва, и верх из черной жесткой сетки - самое то на жаркое южное лето, на отекающие ноги.
кажется, автобус проехал километров сорок, когда я вдруг оказалась на полу, между сиденьями, в обнимку с животом.
кругом были кусочки стекла - маленькие кривоугольнички.
живот вел себя тихо.
одна нога была босая.
я подумала что вот ее нужно беречь от стёкол.
потом кто-то крикнул "тут еще женщина" и меня вывели-вытащили через разбитое окно - какой-то парень в клетчатой рубашке и джинсах, и юный священник в рясе.
автобус полулежал в кювете.
я спокойно стояла в каком-то звенящем вибрирующем коконе.
меня спросили куда я ехала, я ответила, и меня вскоре посадили на проезжающий мимо автобус.
автобус оказался не туда, и я вышла, как только поняла по дорожным указателям что еду в строну..
вышла в одном пантолете, беременная, почти без денег, с кульком розовых вишен в сумке.
сорт "склянка", их и за вишни-то не считали, но очень хотелось вареников, и я их собиралась налепить и съесть как доберусь.
вскоре остановился розовый "запорожец"- почему-то раньше все запорожцы были леденцово-розовы, редко когда другой цвет.
дядечка спросил куда мне. сказал что знает моих родственников и повез.
еще и клеился по дороге.
я слушала его из своего кокона, который уже не так сильно вибрировал и почти не звенел.
я понимала что у него вполне хватит сил и куража сделать со мной что угодно, но знала что сейчас я иду по другому коридору, и в нем со мной этого не случается.
ребенок в животе сидел смирно.
вишни в кульке немного уже сомлели, но на вареники годились вполне.
Вовина мама не сразу поняла что я попала в аварию - на мне не было видимых повреждений, она только удивилась что я в одном башмаке.
А я не могла много говорить из своего кокона, но и не хотела чтобы он исчезал, хотя я в нем себе не принадлежала.
Вовина мама деликатная женщина, она уложила меня в прохладной комнате с закрытыми ставнями и оставила в покое.
А к вечеру слухи про страшную аварию на трассе достигли хутора и все про меня стало понятно, и позвали фельдшера, чтобы убедиться что все со мной в порядке.
Всё со мной было в порядке, я даже наделала вареников.
Только под коленями налились багровые синяки размером в кулак. От холодных компрессов они переставали пульсировать и болеть - на время.
у меня в голове было две ярких мысли:
одна - бесчувственный муж, который не прислушался к моим страхам и не предотвратил, как он мог, всё плохо, и никогда не будет хорошо.
а вторая мысль - у меня будет особенный ребенок, раз уж меня упаковали в спасительный кокон и со мной ничего не случилось в автобусе на пятом ряду, когда камаз на полном ходу врезался в лоб. много погибших было. у меня - два ушиба и только.
первая мысль моя выветрилась - как ни презирай мужчину за то, что он не бог, ничего не изменишь, магия повседневности сильнее поруганных идеалов, ха
а вторая мысль не выветрится никогда - у меня и правда оказался особенный ребенок: она деликатно небольно родилась, она почти не плакала в младенчестве и спала ночами, она не плакала на прививках, была тиха и послушна, а когда чуть подросла, то сразу принялась помогать по дому.
ее не надо было ничему этому учить - она брала и делала, не дожидаясь просьб.
она была как фея, отвечающая за обнаруженный кусочек мира.
я смотрела на нее всегда со смесью благоговения и обожания, и думала кого она мне напоминает.
однажды поняла - вовину маму.
Вовина мама - идеальный трудоголик, она любит труд как любят благо, она никогда не сидит праздно, но и не суетится.
она именно что трудится
Светочка даже строением пошла в Вовину маму - узкая крепкая кость.
Я тихо попраздновала эту добротность породы - она мне нравится куда больше чем моя собственная.
Никогда не забуду как застала десятилетнюю Светочку печальной: осознав после одного из уроков в воскресной школе концепцию Конца Света, она терзалась только одним: что не успеет родить себе детей.
Возможно поэтому конец света несколько отсрочили, но сейчас она уже родила себе троих, так что ...))
Сегодня ей стало 27 лет, она особенная женщина - это не идефикс у меня, это чувствует каждый, кто ее видит.
и я надеюсь, что тот спасительный кокон, который ее защитил тогда в аварии, никуда не денется во все ее дни.
______
очень прошу дочитавших пост до этих строк не писать "поздравляю!" или что-то еще из этого арсенала.
у меня идеосинкразия на социальные формулы.
|
</> |