К Элизе: история дружбы

annsmile141 — 16.05.2011      Одна француженка из нашей лаборатории зарегистрирована на ныне знаменитом сайте http://www.couchsurfing.org/, и у нее постоянно кто-то живет из интернет-знакомцев. То аргентинцы, то боливийцы, то колумбийцы... Она и меня как-то спросила - не хочу ли попробовать? Но, увы, интернет-знакомств мне не суждено. Гостей у меня столько - живых, настоящих, давно знакомых, из разных далек - что виртуальные знакомства в мою программу просто некуда вписывать.

     В утро этого вторника одна колумбийка все же появилась на пороге моей лаборатории - оставить большой чемодан перед дневной прогулкой. Но это совсем другая история - ее я знаю уже 11 лет...

     ...Мы прибыли в Сан Пауло и начали предмагистерскую стажировку в одной и той же лаборатории практически одновременно. Я прямиком из Сибири, Элиза из Колумбии, и еще трое бразильцев. Элиза была всех нас старше, она уже успела поработать в частной лаборатории, у нее был муж, маленький ребенок и ни с чем не сравнимое обаяние женщины зрелой. Наш шеф ставил нам ее в пример. Она всерьез училась, несмотря на ребенка. На день рождения ей присылали на работу букеты цветов. Каждый раз, когда нам, магистрантам, было что-то нужно от начальства, мы, посоветовавшись, отправляли на переговоры ее. Элиза улыбалась, говорила на своем смешном "portanhol" (так называют в Бразилии португальский, на котором пытаются говорить испаноязычные - от слова "espanhol", "испанский") - и согласия начальства почти всегда добивалась. За это мы ее не любили.

     Так как у Элизы уже был опыт работы в лаборатории, она стала моей первой учительницей. Мою первую полимеразную цепную реакцию мы сделали вместе. Когда она достала из прозрачного стерильного пакетика прозрачную стерильную пластиковую пробирку, я тяжело вздохнула - сказывался перевод внутреннего времени на 11 часов назад. Элиза пробирку немедленно выбросила - ведь до нее могли долететь молекулы моего дыхания!, - и взяла чистую. Строго на меня посмотрев. С этого момента между нами начало расти напряжение. Cлышать ее испанский акцент было для меня мучительно. Как-то в оставленной мне ею записке я обратила внимание на абсолютно безграмотно написанное слово "левый" - португальское "esquerdо" в ее написании выглядело как "izquierdо" - и долго этому поражалась. Только через долгие годы до меня дошло, что она всего-то навсего не могла пересилить испанское написание похожих слов.

      А потом Элиза подарила мне дезодорант на какой-то праздник, усугубив мои сомнения в успешности собственной борьбы с латиноамериканской невероятной чувствительностью к запахам (два раза одно и то же не надевают никогда, в обувь насыпают ароматический тальк, душ - утром и вечером, после обеда в лаборатории все чистят зубы и тщательно орудуют зубной ниткой, любые отклонения делаю тебя чужим). Тогда мне казалось это жестоким - но здесь, во Франции, после девяти бразильских лет я до сих пор чувствую запахи окружающих. Когда я поехала в Россию в первый раз - года через три - я была шокирована, ощутив массу ароматов, которые раньше не замечала. В Бразилии даже в переполненном автобусе в жаркий полдень в воздухе витает лишь легкий запах лаванды, а при словах "гостевые тапочки" бледнеют и отказываются разуваться. Ведь это означает возможное  "chulé" - о да, в португальском есть специальное слово для неприятного запаха немытых ног и старой обуви! Этот запах встретить там практически нереально, но возможностью его существования пугают маленьких детей и всяких чувствительных особ.

      Естественно, я наделила Элизу всякими нечеловеческими чертами, страстью к нарочитым издевательствам над сибирячками и коварному манипуляторству. Это отравляло мои первые бразильские месяцы. Естественно - для меня 20-летней того времени, мнительной и подозрительной, в новой незнакомой обстановке. Другими глазами я вдруг увидела Элизу на праздновании в лаборатории Нового Года. В тот раз все, как сговорившись, устроили сюрприз и принесли ее пятилетнему Хуану массу подарков - он разворачивал один за другим конструкторы, машинки, тарахтелки и пищалки,  а она плакала и сквозь слезы благодарила. Жила она бедно, на стипендию, и особенных трат позволить себе не могла. Мне было стыдно - я никаких подарков принести не догадалась, и несколько мучительно - я вдруг ощутила, что ей тоже страшно. В новой незнакомой обстановке.

     В процессе магистратуры мы, все пятеро, друг к другу постепенно привыкли. В любимчика шефа превратилась я сама - причем в самом психоделическом варианте из всех возможных. Как только мой украинский шеф обнаружил, что по-португальски я уже говорю, он раз и навсегда перешел со мной на русский язык. Он заходил в нашу магистерскую комнату, где все сидели за компьютерами, садился на мой стол и заводил разговор. Частенько он обсуждал со мной остальных магистрантов,  и их имена мелькали в его русской речи. Я испытала массу способов - от прямых напоминаний до попыток отвечать ему по-португальски - но тогда ничего не помогало (сейчас, естественно, кажется, что я бы объяснила и убедила). В ответ на мое возмущение, что в таком виде уживаться с остальными магистрантами будет нелегко, он нарочито ругал меня на общих собраниях (и потом говорил - "Видишь, я нарочно старался, чтобы они не подумали, что ты мой любимчик!"). Впрочем, шефа все очень любили, несмотря на чудачества. На мои извинения после каждого такого "русского разговора" ребята говорили - "Да мы же понимаем, он так устроен..." -  и отправляли уже меня на переговоры, когда нам что-нибудь нужно было добиться от начальства.

     Кончилось все это грустно. Когда пришла пора поступления магистрантов в аспирантуру, оказалось, что на следующий этап возьмут только меня. Шеф сказал мне об этом заранее, и я вся измучилась, пока остальные ребята гадали, как сложится их судьба. Говорила друзьям идти обсудить с шефом напрямую, а не гадать, а шефу - что таким образом скоро свихнусь. В конце концов все прояснилось, и скоро я осталась одна - из пяти.

     Но мы по-прежнему собирались группкой, когда что-то случалось. Когда Элиза родила второго сына, мы ходили к ней домой с подарками и заглядывали под зеленый балдахин колыбельки. Встречались на университетских праздниках. На защитах кандидатских диссертаций... Элиза защищалась в ярко-зеленом костюме с короткой юбкой, позволив мне немного расслабиться - на защите своей магистерской, как я узнала через пару лет после оной,  я шокировала бразильскую общественность "мини-юбкой". Это был единственный мой костюм, привезенный еще из Сибири, и в России это мини-юбкой не посчитали бы никогда - длина ее была на ладонь выше колена. Но в Сан Пауло ханжество по отношению к длине юбок довольно крепкое - все свои сибирские юбки я перестала носить в первые же месяцы, потому что каждый раз перед выходом в университетскую столовую друзья напоминали, что нам же придется ПОДНИМАТЬСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ. На виду у очереди внизу. Но костюм на защиту я надела машинально, как единственно-подходящее, и не подумав, что там какая-то юбка... и только через несколько лет узнала, какой громовой эффект она произвела. Возведя меня в невольные мастера эпатажа.

     Об этих вещах я вспоминаю редко, так как все остальное в бразильской жизни - музыка, еще раз музыка, много дружбы и свободы - накрепко затмило первые неудачи и страсти адаптации. Но людей, которые меня знают с той поры, люблю по-особому. Тех, которые удивлялись моей чудной одежде и привычкам, видели, как я иногда рыдала в уголке после разговоров с шефом, присутствовали на знаменитом празднике аспирантов, где я с непривычки перебрала пива и азартно танцевала перед сценой (и наутро вся очередь в университетскую столовую радостно со мной здоровалась)... Они ходили на первые мои музыкальные спектакли и концерты гитарного оркестра, осторожно рассказывали, что видели плачущей в уголке уже мою студентку, и просто были всегда рядом в те первые годы. 

     Когда Элиза написала мне письмо, сообщая, что будет один день проездом в Париже в декабре, я жутко обрадовалась. Мы гуляли по Елисейским полям в ослепительных гирляндах втроем с Бруно, и она кричала "Я люблю башню!!" И запомнила, что Бруно уезжает 31го декабря, и позвонила мне 31го вечером на мобильник ровно в тот момент, когда я вернулась домой из аэропорта. Сказала "Я знаю, ты сейчас пришла домой и ты грустишь, но огромное тебе за все спасибо и знай, что все будет хорошо..." Она была единственным человеком, который догадался это сделать - до праздничных звонков и смсок 1го января. И я тихонько плакала (естественно, немного ругая себя за идиотскую сентиментальность) и вспоминала ту стерильную пробирку, которую она так коварно выбросила после моего неуместного вздоха.

     А на этой неделе Элиза появилась в Париже проездом на конгресс в Будапешт уже на два дня. Оставила у меня в лаборатории чемодан, угостила всех бразильскими конфетами, подарила мне два флакона бразильского ароматического талька для обуви (во Франции я такого не нашла, и специально ей заказала) и неожиданно браслет на щиколотку (в какой еще культуре один постдок от молекулярной биологии возрастом за 30 может сделать другому постдоку от молекулярной биологии возрастом за 30 такой подарок?).

     Я заранее приготовила ужин, и вечером кормила ее кускусом с овощами (сладкий перец, баклажан, брокколис, лук-порей), ощущая острое физическое удовольствие от того, как она ест. Наливала ей смородинового чаю и предлагала финское варенье из морошки, недавно полученное мною в подарок. От кота Элиза закрываться не захотела, и спала с Шелдоном. Будить ее утром было жалко (смуглые руки на белом покрывале, черные волосы рассыпались по подушке)... Утром она сразу вспомнила о варенье из морошки, и плавными движениями мазала его на тосты. Откуда берется вот это чувство в груди, когда замираешь от нежности просто глядя как человек спит, ест, как ходит, как намазывает варенье?

     Мы вместе дотащили до метро Элизин чемодан, крепко обнялись, и она быстро взмахнула передо мной рукой на прощанье. Когда она зашла за турникет, я поняла, что она меня перекрестила. И вернулась в лабораторию, гонимая странным чувством принадлежности к совсем другому миру, очень далекому ото всей этой Франции...

     Смешно, но испанский акцент в португальском кажется мне неприятным до сих пор. Я вздрагиваю и вспоминаю те первые месяцы в Бразилии, когда я воображала себя гонимой и непонятой. Хотя, услышав бразильские шутки о чьем-нибудь произношении, вслух я всегда заявляю одно и то же: "А вот я, - говорю я в таких случаях, нарочито "затвердевая" согласные на русский манер, - считаю, что смеяться над чьим-то акцентом нехорошо!" Впрочем, я и правда так считаю.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив