Жюль Борде

dok_zlo — 20.09.2021


Как была изобретена реакция Вассермана. Часть первая



Жюль Борде был таким же типичным маленьким представителем романской расы, каким могучим германцем был Фриц Шаудин. Слава Борде огромна в бактериологических кругах, но миллионы страдальцев, которым он дал возможность защищаться от смертельного удара бледной спирохеты Шаудина, не знают его имени. Это не удивительно, потому что в этом маленьком голубоглазом бельгийце есть что-то слишком точное, сдержанное, отвлеченное, что препятствует популярности даже среди ученых. В сущности, именно реакция крови по Борде дала плоть и кровь замечательному открытию Шаудина, превратив его в реальное спасение для тех миллионов, в телах у которых гнездится это бледное чудовище. Прежде чем окончательно затихли приветственные клики по поводу открытия Шаудина, всем борцам с этой ужасной болезнью было ясно, что борьба еще далеко не окончена. Микроб, открытый знаменитым немцем, был бледен и слаб. В самом начале болезни было очень легко увидеть спиральных дьяволов, мелькавших серебряными искрами на черном фоне, в темном поле зрения микроскопа. В начале болезни...
Но потом эта проклятая болезнь на некоторое время затихает, засыпает предательским сном. Через несколько месяцев после заболевания бледная спирохета перестает размножаться. После того, как проходит первая сыпь, даже зоркий взгляд такого мастера, как Фриц Шаудин, не мог бы обнаружить ни одной спирохеты. И в то же время его подручный Эрих Гофман, или любой другой специалист по сифилису, мог заверить Шаудина в том, что у многих, у большинства этих больных бледное чудовище несомненно таится в теле, выжидая... Даже у тех, которые считали себя выздоровевшими. Джон Стокс, обладавший замечательным даром слова, сказал, что болезнь эта движется, как айсберг, на девять десятых скрытый под водой. Призрачный пробочник Шаудина своим поведением резко отличается от всех остальных истязающих человечество микробов. Он наименее опасен в самом начале болезни, когда пробирается сквозь тело своей жертвы. Но позже, иногда через несколько лет, когда число этих носителей болезни настолько уменьшалось, что даже Шаудин не мог бы их отыскать, эти уцелевшие убийцы иногда пробуждаются со свирепостью не только страшной, но и смертоносной.

Именно это обстоятельство и делало совершенно необходимым реакции крови, подобные открытой Жюлем Борде. Хотя уже Шаудин возбудил большие надежды, открыв бледное чудовище, но кто-то другой должен был найти способ преследовать это чудовище в его засаде. Это удалось мечтателю с водянисто-голубыми глазами — Жюлю Борде. История приключений Борде в борьбе с сифилисом романтична и не лишена иронии. Ее невозможно понять, если не знать, как сдержан, как холодно-логичен был этот исследователь.  И хотя ему принадлежит открытие, позволяющее обнаруживать скрытые (и самые опасные) девять десятых этой дьявольской болезни, всемирная слава досталась Вассерману. Сверхфранцуз Борде был слишком логичен, у него была слишком французская страсть к так называемой научной элегантности. Он сделал один лишний эксперимент и этим все испортил. И все-таки Вассерман никогда бы не нашел этой реакции без Борде.


Странно думать о Борде, как о рыцаре ордена борьбы со смертью, бьющегося один на один с самой страшной из человеческих болезней. Он был бедняком, сыном бельгийского школьного учителя в Суаньи. — В середине девяностых годов он появился в Париже, в Пастеровском институте, — незначительный, куривший дешевые папиросы и необычайно мечтательный юноша... Пастер в зените славы уже умирал. Вокруг кипели битвы со смертью — эффектные битвы великолепного пастеровского стиля. Молодому валлонцу Борде повезло: он начал возиться с пипетками и пробирками под сенью мечниковской бороды. Стремительность и ярость, с которой этот великий человек набрасывался на каждую тайну природы, должна была испугать и озадачить рассудительного Борде. Опасными экспериментами, особенно опасными в силу восточной стремительности, с которой он их ставил, Мечников тогда показывал, как можно добиться иммунитета к смертоносной азиатской холере.

Мечников сражался не только с холерой, но и с немецким ученым Пфейфером, не признававшим мечниковской теории фагоцитоза. В некотором смысле это была очень плохая школа для такого молодого ученого, каким был тогда Борде: когда Мечников не мог возразить Пфейферу блестящими экспериментами, он уничтожал его эпиграммами. и именно в этой словесной войне должен был принимать участие Борде.

Но вот, вместо того, чтобы укреплять мечниковскую теорию фагоцитоза, — как этого от него ожидали, — он уже через год стал заниматься своей собственной научной проблемой. Несколькими замечательными, тонко продуманными опытами он приоткрыл тайну того, как наш организм побеждает смертоносных микробов. Оказалось, что эта борьба не имеет ничего общего с мечниковской благожелательной армией белых кровяных шариков — фагоцитов. Все началось с теоретических исследований, с самой чистой науки, и Борде даже и в голову не приходило, что исход битвы с тогда еще не открытым бледным чудовищем зависел исключительно от него.

Вот сидит Борде над сывороткой крови, взятой уже несколько недель тому назад у одной замечательной козы. Тут же — пробирка с холерными микробами, в количестве достаточном, чтобы в течение двенадцати часов погиб в невероятных мучениях здоровый человек. Рядом с ним резвится ничем не замечательная морская свинка, идиотски равнодушная к ожидающей ее участи. Коза замечательна тем, что ее кровь обладает странным свойством предохранять от заражения холерой. Морская свинка ничем не замечательна, потому что, как у каждого нормального грызуна, в крови у нее нет никаких средств защиты от холеры.

Враг Мечникова Пфейфер незадолго до того стал режиссером драмы, разыгравшейся внутри иммунной к холере морской свинки: он впрыснул ей большую, смертельную для человека, дозу холерных вибрионов, и эти дьявольские запятые, попав в брюшную полость иммунного грызуна, вместо того, чтобы убить его, внезапно перестали двигаться, свернулись в мелкие шарики и исчезли. Для того, чтобы вызвать это явление, не нужно было вакцинировать морскую свинку; достаточно было впрыснуть ей, незадолго до начала опыта, немного сыворотки крови от иммунной к холере козы. Весь ужас для Мечникова заключался в том, что гибель холерных вибрионов в животе у морской свинки происходила без всякого участия мечниковских любимцев — фагоцитов...
Пфайфер утверждал, что такое истребление вибрионов может происходить только в брюшной полости морской свинки. Было совершенно непонятно, каким образом сыворотка иммунизированной козы помогает уничтожению вибрионов. Мечников так и ринулся на этот опыт, загнал своих ассистентов. Эксперименты удались блестяще. Действительно, если культуру холерных микробов с предохранительной сывороткой смешать в пробирке— ничего не происходит. Но пусть только господин Пфайфер попробует прибавить к этой смеси немного белых кровяных клеток — фагоцитов, и он увидит, как будут разрушены эти смертоносные вибрионы. Вот оно как!

Борде сидел один. Он любил работать по ночам и, кроме того, попросту боялся своего русского патрона. Но стойте! Если все дело в белых кровяных тельцах, то почему же кровь морской свинки или сыворотка ее крови не могут оказать того же действия? Эти соображения были величайшей ересью с точки зрения мечниковского фагоцитоза. Но Борде обладал самым замечательным и редким из человеческих свойств: он знал только один путь разрешения вопросов — путь эксперимента. Он аккуратно смешал несколько капель сероватой жидкости, содержащей смертоносные запятые, с точно таким же числом капель сыворотки от иммунизированной козы. Несколько минут он рассматривал под микроскопом каплю этой смеси. Ничего не поделаешь, запятые продолжали крутиться в своем роковом танце. Пфайфер был прав. Но вот Борде прибавляет к этой смеси несколько капель сыворотки крови этой заурядной морской свинки — нормального грызуна, у которого кровь ни в малейшей степени не способна иммунизировать. Тогда произошло нечто неслыханное и чрезвычайно важное. Сама по себе сыворотка от иммунной козы не может ничего сделать. Но стоит только чуть-чуть прибавить сыворотки крови обыкновенной морской свинки... и эта смесь истребляет смертоносных холерных вибрионов.

Борде сидел один в своей неприбранной лаборатории. Повсюду валялись клочки бумаги, исписанные его иероглифами — планы экспериментов, — вперемежку с папиросными окурками, разбитыми пробирками и шерстью морских свинок, погибших во славу науки. Он сидел один, маленький мятежник, восставший против теории фагоцитоза, теории своего невообразимо знаменитого учителя.

Борде мыслил так же ясно, как внешне беспорядочно он работал. Почему предохраняющая от холеры сыворотка, так быстро убивающая микробов в брюшной полости морской свинки, не оказывает на них никакого воздействия в пробирке? Почему сыворотка обыкновенной морской свинки, сама по себе совершенно безвредная для вибрионов, возбуждает в сыворотке от иммунизированной козы губительные для вибрионов свойства?

Борде, — так же естественно, как рыба плавает в воде, — задавал только такие вопросы, на которые можно было ответить экспериментально.

... Стойте! Что это значит? В своих опытах они пользовались всегда старой предохранительной сывороткой, взятой у иммунизированной козы за несколько недель до опыта. Но если даже сыворотка не была старой, ее всегда нагревали до 60° С для уничтожения в ней случайных микробов. А сыворотка нормальной морской свинки, которую он прибавлял, была всегда свежей, теплой, из крови только что убитого животного. Конечно, все дело в этом. Как только эта мысль пришла ему в голову, он бросился в стойло к иммунизированной козе. Быстро наполняет он большой шприц кровыо из яремной вены. Вот уже жужжит центрифуга1, отделяя соломенно-желтую сыворотку от клеток крови. Вот он уже поспешно смешивает свирепых холерных вибрионов с этой свежей предохранительной сывороткой...

Разумеется! Свежевзятая предохранительная сыворотка козы без всякого прибавления сыворотки морской свинки отлично уничтожает холерных вибрионов. И вот еще что: если только нагреть свежую сыворотку морской свинки до 60° С, она теряет свою естественную способность возбуждать в старой предохранительной сыворотке губительные для вибрионов свойства. Впервые для определения свойств микроба была применена реакция крови. Это было уже нечто реально спасительное. Ведь существовало много вибрионов, имевших форму запятой и так похожих на холерных вибрионов, что под микроскопом было просто невозможно отличить безвредных вибрионов от свирепых холерных... А это была реакция, позволявшая определить холерную эпидемию уже при ее возникновении. Только настоящие холерные вибрионы погибали в предохранительной от холеры сыворотке козы, смешанной со свежей сывороткой морской свинки. Это было замечательное открытие.
В своей статье Борде отметил, что его открытие имеет также и практическое значение, но сам о таком применении его нисколько не заботился. Гораздо больше, чем практическое применение, его волновала высокотеоретическая сторона вопроса. Вот о чем размышлял Борде. Способность предохранительной сыворотки разрушать микробы может быть восстановлена прибавлением любой свежей сыворотки, которая сама по себе не имеет этой способности. Разве не удивительно, что две сыворотки,— обе безвредные для любых микробов, — образуют смесь, разрушительную для таких смертоносных микробов, как холерные убийцы.

— Наша наука, — говорил Борде много лет спустя, суммируя все, что сделала бактериология для человечества,— самый увлекательный из всех видов спорта. Если бы вы заглянули в лабораторию Борде и увидели царящий там устрашающий беспорядок, вы бы, вероятно, усомнились в правильности данных Борде (но его пробирки и пипетки изнутри были очень опрятны). Если бы вы заглянули в его мечтательные голубые глаза, вы бы усомнились в его наблюдательности. Но от него ничего не ускользало. И разве это не забавно? Старая предохранительная сыворотка козы, смешанная с культурой холерных вибрионов, не убивала их, но... Но через несколько минут происходило нечто поразительное. Эти быстрые Дьяволы замирали на мосте, как подстреленные. Потом постепенно они склеивались в маленькие комочки, которые все увеличивались и, в конце концов, были видны и невооруженным глазом. Каждый такой комочек состоял из сотен тысяч микробов. Потом эти комочки оседали на дно пробирки, словно хлопья снега. Сыворотка крови иммунизированной к холере козы агглютинировала1 только холерных вибрионов. Это была «специфическая реакция». Теперь можно было уже совсем просто отличать безвредные микробы от холерных — не нужно было возиться ни с какими животными, а просто налить в маленькую пробирку немного...

В настоящее время эта реакция — самый распространенный в медицинской бактериологии метод для определения вида микробов. Но не только микробы склеивались в козьей сыворотке, наблюдалось нечто уже совсем странное. От старого опыта осталась пробирка, содержавшая сыворотку крови иммунизированной к холере козы, смешанную с сывороткой крови совсем не иммунной морской свинки. Случайно в сыворотке морской свинки оказалось немного красных кровяных шариков. Борде недостаточно осторожно оттянул сыворотку от осевших клеток крови. И вот, в этой пробирке образовались комочки эритроцитов морской свинки. Для экспериментатора Борде не существовало обстоятельств малозначительных. Всегда ли сыворотка козы агглютинирует эритроциты морской свинки? Поставлены опыты. Да, всегда!

Казалось нелепым прерывать изучение холеры. Казалось безумным заниматься изучением агглютинирующих свойств сыворотки одного вида животных по отношению к крови другого вида. Какой это представляет интерес? Для Борде все необъяснимое представляло интерес. Он наблюдал, обсуждал, делал предположения — и, в конце концов, всегда ставил опыты. Возьмем холерные вибрионы. Лошадиная сыворотка, даже от невакциниированных лошадей, немного их агглютинирует. Но если лошади впрыснуть холерную вакцину, эта агглютинирующая способность сыворотки неимоверно возрастает. Затем возьмем кровь кролика. Сыворотка крови морских свинок всегда немного склеивает кровяные тельца кролика... А что будет, если морской свинке предварительно впрыснуть немного крови кролика? Можно ли себе представить, — ведь Борде был одним из борцов со смертью в Пастеровском институте, где существовала традиция спасения жизней и борьба даже с самыми незначительными болезнями, — более праздный, незначительный, более бессмысленный вопрос? Но Борде, когда его любознательность была возбуждена, забыл об альтруизме.

Борде никогда не спрашивал, зачем это нужно. Он только хотел знать... так ли это? Как повезло миллионам людей, в телах у которых притаились для рокового натиска бледные спирохеты, что Борде не интересовался целеустремленностью природы! Вот уже поставлены опыты, которые должны ответить на этот нелепый вопрос. Вот стоят в ряд маленькие пробирки. Каждая из них содержит немного мутной желтовато-красноватой жидкости — взвесь отмытых эритроцитов кролика. И в каждую последующую пробирку меньше чем в предыдущую, он прибавляет сыворотку морской свинки, вакцинированной кроличьей кровыо.

Сыворотка должна агглютинировать эритроциты кролика. Борде занялся лабораторной стряпней, очень похожей на деятельность кухарки или домашней хозяйки. От времени до времени он вытирал руки о свой грязный халат и наклонялся, чтобы поглядеть, что происходит в пробирках. Да, агглютинация началась. Он снова брался за свою стряпню. Потом снова возвращался к своим пробиркам. Он вынул одну из стойки, потряс ее... Что это? Что за чорт! Во всех пробирках, — вплоть до последней, в которой было совсем ничтожное количество сыворотки морской свинки, — жидкость из мутно-кирпичной превратилась в совершенно прозрачную красную, похожую на земляничный сироп или гренадин. Скорее каплю такой жидкости под микроскоп. Красные кровяные шарики исчезли. От них остались только призраки, бледные тени...

Свежая сыворотка морской свинки, вакцинированной кроличьей кровыо, разрушала эритроциты кролика точно так же, как свежая сыворотка иммунизированной к холере козы уничтожала смертоносных вибрионов азиатской холеры. Оба эти явления подчинялись одним и тем же законам. Борде установил это в путанице точнейших экспериментов, абсолютная новизна которых заставляла его забывать об их полной бесполезности. Установлено: когда сыворотка иммунизированной морской свинки стареет, она теряет способность разрушать эритроциты. То же происходит и при нагревании ее до 60° С. Но стоит прибавить немного свежей, не нагретой нормальной сыворотки — и нагретая сыворотка снова разрушает кроличьи эритроциты с прежней, если не с большей, силой. Полное сходство!.. Способность уничтожать микробов, исчезающая при нагревании свежей иммунной сыворотки, восстанавливается после прибавления к ней небольшого количества свежей нормальной сыворотки, которая сама по себе этой способностью не обладает. Гемолизирующая способность сыворотки от морской свинки, вакцинированной кроличьей кровыо, исчезает при нагревании и восстанавливается после прибавления небольшого количества нормальной сыворотки, этой способностью не обладающей.
Все это кажется очень ясным и простым, но для того, чтобы это установить, потребовалось пять лет непрерывного экспериментирования. Результатом всей работы — убийства всех этих кроликов, обескровления морских свинок, гибели коз—оказалось нечто чрезвычайно отвлеченное. Всего лишь... Каждая свежая, нормальная, неиммунная сыворотка человека пли животного содержит некий «х». Это таинственное нечто способно уничтожать опасных холерных вибрионов и разрушать безвредные кровяные тельца животных другого вида. Но этот «х» ничего не может сделать, совершенно бессилен до тех пор, пока микробы или кровяные тельца не будут сенсибилизированы — сывороткой животного, вакцинированного именно этим микробом или кровью данного вида животных.

В этом было нечто уже в принципе забавно противоречащее сантиментальным представлениям о целесообразности природы. Этот «х»1 — это замечательное разрушающее свойство сыворотки крови существовало бы у животных и в том случае, если бы вообще в природе отсутствовали смертоносные микробы

Каждая свежая сыворотка разрушала совершенно безвредные эритроциты животных другого вида, если только они были сенсибилизированы. Борде смеялся...








"Борьба со смертью" / "Men against death"
Автор Поль де Крюи
Тираж 25.000 экз. 1931 г.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив