Жизнь не так коротка

Лекан — 26.03.2010 Алексей Серов


ЖИЗНЬ НЕ ТАК КОРОТКА

Рассказ


1.

Не очень-то радовались они тому, что их сегодня опять поставили работать вместе.

Лена, Максим и Коля были отправлены на остановку общественного транспорта - колоть лед и посыпать дорожки песком.
Люди на социальных работах меняются часто, но эти трое знали друг друга. Именно потому и не ждали ничего хорошего от предстоящих восьми часов. А куда денешься. Снаряжая троицу утром, бригадир Иван Иваныч решил, что за старшего сегодня будет Лена - все-таки высшее образование у человека, тридцать лет, с двумя взрослыми мужиками авось да управится, ничего. В прошлый раз старшим поставили Максима, не знали ничего о нем толком, и потом еле отвязались от неприятностей.
Лене эта ответственность и даром не нужна была. Ей гораздо удобнее было бы подчиняться, чем командовать, но Иван Иваныч решил, как всегда, правильно. Мужик что? он может хоть до старости витать в облаках, жить в каком-то своем выдуманном мире. И ничего ему не надо, есть работа или нет - наплевать, в крайнем случае, обойдется тарелкой супа, куском хлеба да стаканом чаю, не помрет. А женщина совсем другой человек. Она детей рожает, ответственность у нее в крови. И уж тем более, если ребенок родился больным. Мужик такое редко когда вытерпит, обязательно сбежит. Вот как от нее сбежал…
Тем более, чувствовала она себя неважно, какая-то дурнота поднималась сегодня изнутри, изжога не изжога, тошнота… неприятное ощущение. Которую уж неделю по утрам бывало с ней такое, хоть не вставай. Лучше бы сегодня вообще никуда не ходить. Да деньги нужны.
Максим был помладше Лены. Отсидевший полтора года за какую-то мелкую кражу (по-глупому влетел), он все пытался строить из себя блатного авторитета. Ни семьи, ни друзей, ни перспектив. За плечами у него было только ПТУ, и он вспоминал время своей учебы там, как лучшее в жизни - не хуже, чем у любого институтского студента. Постоянно рассказывал, как ездил на практику в город Приозерск. Каждый второй разговор начинал он так: «А вот когда я был на практике в Приозерске…» Из его рассказов получалось, что город этот едва ли не главный на свете. Ты лох, если не бывал в Приозерске, пойми. В Приозерске самые красивые девушки, самые крутые мужики, и Максим был принят там как свой. Там и до острова Валаама рукой подать, причал имеется. Сколько всякого было там, ого-го!..
В общем, достал он всех. Да и работал плохо, неохотно. Считал: дураки пускай вкалывают.
А Коля был тихий здоровый мужчина лет под пятьдесят. Лишних разговоров он терпеть не мог, любил простую человеческую работу и с ломом и лопатой чувствовал себя прекрасно. Его сократили с механического завода, новое место он себе что-то не нашел, староват уже для нынешних времен. И вот пришел на социальные работы. Он ни капли не расстраивался из-за этого, наоборот, здесь ему даже нравилось больше - на воздухе, с людьми. Не пыль заводскую глотать да в машинном масле пачкаться. Единственное, что его всерьез раздражало - это постоянная болтовня Максима про Приозерск и про то, как он был на зоне, про тамошние порядки. Да пьянство его постоянное. А Лена в качестве начальника его вполне устраивала, спокойная очкастая бабенка. Он даже иногда улавливал слабые сигналы интереса с ее стороны к себе как к мужчине. Ну что ж, почему бы и нет, люди взрослые, там посмотрим, что получится.
Коля овдовел несколько лет назад, и не то чтобы горевал об этом. Он воспринял уход жены как свое личное освобождение из странного, искусственного рабства, куда его никто и не тянул, но он зачем-то сам влез и всегда тащил эту лямку безропотно и мощно. Теперь силы высвободились, и он, даже находясь почти в самом низу социальной пирамиды, смотрел на всех немного свысока, хотя и затаенно. Он не чувствовал по этому поводу никаких комплексов. Наоборот, жизнь делалась с каждым днем все интереснее и интереснее. Сегодня, хоть день был и очень морозный, он с удовольствием держал тяжелый лом с длинным и острым, как у вороны, клювом, и, решительно вонзая его, откалывал лед кусок за куском. Подо льдом была тротуарная плитка, лед отскакивал легко, с каким-то глухим сочным звуком. Коля прислушивался к этому звуку и внутренне улыбался.
Мимо бежали прохожие, кто-то лез в автобусы и троллейбусы, кто-то переходил дорогу, и никому не было дела до этой троицы в оранжевых жилетах. А между тем, здесь назревал скандал.
Максим нынче был совсем не настроен хоть что-то делать. Еще утром он договорился с кавказской женщиной, которая сидела в остановочном ларьке, что они счистят наледь возле дверей и окошка, куда подходят клиенты. За это им полагалось три бутылки пива. Но Максим всего несколько раз лениво ударил своим ломом, отколов два крошечных кусочка льда, и опустил руки.
- Не-ет, не могу. Надоело. Дураки пускай работают.
Он сходил в ларек, взял там вперед обещанную бутылку крепкого пива и стал неспешно пить, наблюдая за тем, как Коля бьет ломом, а Лена старательно машет метлой.
- Давай заканчивай, - сказала ему Лена. - Надо дело делать, а не пиво пить.
- Тебе надо, ты и делай. Ты ж за старшего. А я сегодня не могу. Тяжко мне. Вчера с друзьями посидели, головушка бо-бо...
- Ну, денег тогда не получишь. Мы что, за тебя вкалывать будем? Я скажу Иван Иванычу, что ты и пальцем о палец не ударил.
- Только попробуй.
- А что мне пробовать. Скажу. Деньги получать ему не тяжко, а работать тяжко. Выискался умник.
Максим глотнул из бутылки и, секунды две подумав, длинно и громко рыгнул.
- Спорим, не буду сегодня работать, а деньги получу?
- Да еще чего.
- Не, ну спорим?
- Бери лом. Мы вместо тебя не обязаны...
Максим презрительно захохотал и плюнул ей под ноги.
- Ты, что ли, меня заставишь? Да я и на зоне не работал! Только время тут теряю с вами, чуханами. Вот получу деньги, куплю завтра билет и уеду в Приозерск. Там у меня ребята знакомые, давно зовут. Настоящим делом займусь. А ты давай, давай мети, бригадирша.
- Гад какой, - сказала Лена. - Смотри, Коля, какой это гад. Ну и не работай, гадина. Без тебя обойдемся. Сами все сделаем, а денег ты не получишь, я все скажу Ивану Иванычу.
К этому времени пиво уже оказало свое действие на маломерный мозг Максима. А во хмелю он обычно становился агрессивен, даже от небольшой дозы выпитого. Почему с ним никто работать и не хотел. Дурак, что с него возьмешь.
- Что?! Что ты сказала, сука?! Ты с кем говоришь-то, а? Да ты хоть понимаешь, с кем ты говоришь, а?! Да мне стоит только слово ребятам сказать, и тебя на свете не будет, шалава! Да я тебя сейчас...
Максим пошел к Лене, вытягивая руки вперед, словно какой-то медлительный красноглазый зомби из третьесортного фильма ужасов. Лена, защищаясь метлой, отступала за остановку и видела, что Коля продолжает спокойно бить ломом, не обращая на них внимания. Глухонемой, ни дать ни взять. Похоже, зря она на него рассчитывала, не мужик это вовсе, а пустое место, придется самой отбиваться, как всегда...
Максим приготовился к решительному броску. Это было ясно по его сузившимся глазам и забывчиво полуоткрытому рту с повисшей, словно ярко-резиновой нижней губой. Метлы он не боялся. Метла не могла его удержать, хоть Лена и размахивала ею перед его лицом изо всех сил. Он легко поймал метлу за древко, вырвал ее из рук Лены и отбросил в сторону. А потом шагнул к ней и уже почти готов был схватить.
Но тут он сильно вздрогнул, дернулся всем телом, и выражение его лица с хищного поменялось на недоуменное. Лена увидела, как из середины груди, прямо через фуфайку у него выехало что-то длинное и острое, напоминающее окровавленный вороний клюв. Максим засипел, глядя сверху вниз на этот предмет. Он сделал попытку обернуться, но ничего не получилось. Сзади стоял Коля. Лом он держал обеими руками, очень крепко, и слегка приподнимал его кверху, чтобы Максим не мог съехать. Тот пробовал завести руки назад и достать ими Колю, да вообще хотя бы понять происходящее, но дергаться было, конечно, бесполезно, все уже свершилось. Вот у него смутились глаза, из полуоткрытого рта хлынула черная кровь. Ноги подкосились, и он вымученно упал на колени перед Леной, недвижим и бездыханен.
Она смотрела на все происшедшее с ужасом и восторгом. Какая сволочь этот Максим, и какой молодец оказался Коля! Но что же делать теперь? Надо что-то решать...
Лена оглянулась по сторонам. Место людное, но никто вроде пока не видит. Только бы эта торговка из ларька не выскочила…
- Давай его сюда, - сказала она, указывая на большой сугроб. Коля, шевельнув плечом, бросил Максима в ту сторону и вытащил лом из его спины. И они проворно и умело закидали Максима снегом, так что никто ничего и не заметил. Пролежит тут как минимум до весны. Кровь возле дверей они тоже припорошили. Мало ли кто кому тут по ночам морды бьет.
Три месяца, пока не придет тепло, у них теперь есть. А дальше... Ну, еще неизвестно, как все обернется дальше.
Вечером они получили деньги за троих. А Максим?.. Он куда-то ушел, ничего не делал. Вроде бы сказал, что собирается в Приозерск, он уже давно собирался... Ну, вот и хорошо, сказал рассудительный бригадир Иван Иваныч. Без таких работников обойдемся.
- Зайдешь ко мне? - спросила Лена потом. Они медленно двигались вдоль по улице. Коля кивнул:
- Только сначала в магазин, за продуктами.
- Конечно. Ты такой большой, сильный. Тебе надо есть. А потом отдохнем, мы оба очень устали.
- Да, мы отдохнем, - сказал Коля.




2.

Мужчина, вошедший в трамвай на очередной остановке, выглядел уже хорошо за сорок, но ребенок, которого он держал на руках, вряд ли был его внуком.

Крошечный младенец, случайно оказавшийся в объятиях деда, не смотрит так безмятежно: обычно таращится с изумлением - дескать, ты кто такой, ты же не мама и не папа, я тебя вроде не знаю... куксится несколько секунд, а затем поднимает рев.
Нет, этот вел себя тихо, бузить не собирался, сонно смотрел через плечо мужчины в никуда.
Мужчина же - крепкий, довольно высокого роста, с пузцом, слегка переваливающимся через брючный ремень - уверенно и спокойно держал младенца так, чтобы тому было удобно сидеть в кольце его рук, словно птенцу в гнезде. Не сжимал его слишком сильно, но и не ослаблял объятий уж совсем, до полной свободы. Рукава его рубашки были закатаны выше локтя. Мышцы отчетливо шевелились на запястьях, словно змеи. Бицепс бугрился, вспыхивал, чуть что. Стрижен он был коротко, по-армейски.
И у всех женщин в вагоне сразу возникло желание уступить ему место и немного посюсюкать с ребенком. (Ай, кто же это у нас такой маленький да хорошенький...) И, может быть, невзначай познакомиться с этим привлекательным, уверенным в себе мужчиной солидного возраста, который вот не боится один с маленьким ребенком в трамвае... Да и обручального кольца на пальце у него нет. А это дает простор фантазии. Например: у него была жена, и он ее любил безумно. Безумно! Но она, к сожалению, умерла при родах. И теперь он совершенно один, и ему трудно, ему пришлось учиться ухаживать за младенцем-сиротой, а для мужчины это подвиг. Но он не сдался, всему-всему быстро научился, и вот посмотрите-ка: ребенок в полном порядке, прекрасно себя чувствует, а значит, мужчине этому вполне можно доверять...
Захотели-то многие, а первой успела я.
- Садитесь, пожалуйста!
Он посмотрел на меня с легким недоумением.
- Что вы, спасибо, мне не тяжело...
- Садитесь, садитесь! Ребенку будет удобнее.
Он пожал плечами и сел, даже не сказав спасибо, а я взялась обеими руками за поручень сверху (фигурка у меня ничего, вполне можно демонстрировать), и так мы поехали дальше.
Удивительный все-таки ребенок! Хоть бы запищал, дал повод для разговора. Нет, сидит и смотрит серьезно этак своими беззащитными огромными глазюками...
Я улыбнулась ему.
Когда трамвай тормозил, меня мотало взад-вперед, но это ничего, еще один дополнительный шанс проявиться. Я переступала с ноги на ногу (а джинсы меня охватывали плотно). Я - шальная оторва, такая у меня репутация. Если чего захочу, уж не постесняюсь. Не то чтобы он мне понравился, просто полусонный ребенок в его руках был мягкий и шелковый, словно кролик-альбинос... Может, как всякой бабе, мне тоже захотелось побыть в этих именно крепких, надежных мужских руках, или доверить им своего пока несуществующего ребенка...
Мужчина из вежливости не глазел на меня (еще один плюс), хотя, конечно, совсем игнорировать не мог. Я несколько раз поймала его взгляд, улыбнулась. Он тоже улыбнулся в ответ, слегка недоуменно. Это нормально. С чего ему так сразу радоваться.
Ему кто-то позвонил на сотовый, он взял трубку, но ни слова в нее не сказал, а только приложил к уху и слушал секунд десять. Помрачнев, выключил телефон. Какой-то неприятный звонок, ясно.
Выходить ему было на той же остановке, что и мне. Я следовала за ним метрах в двадцати.
Прекрасный июньский день, очень теплый, но в воздухе кружится легкая метель - это тополиный пух укрывает собою город. Напоминает о том, что лето не вечно, впереди его макушка - июль, а там и спад, день пойдет под откос, небо станет прозрачным, высоким-высоким, и уже в октябре первые настоящие снежинки растают на моих губах. Я так люблю вкус первого снега, пойманного на лету, пока он еще совсем живой...
Мужчина с ребенком на руках огляделся и присел на лавку. Странно, он выглядел теперь утомленным и даже каким-то растерянным, но не забыл надвинуть малышу на лицо тень от козырька. Солнце пекло неприлично, и, глядя на них, я захотела пить. Подошла к остановочному ларьку. Передо мной какой-то парень брал пиво, долго пересчитывал деньги. Я еще раз взглянула на мужчину, сидящего на лавке под солнцем. Он глядел куда-то в сторону, на большую круглую клумбу позади ларька. Потом посмотрел мне прямо в глаза. Тогда я решилась и подошла к нему.
- Извините, я могу вам чем-то помочь? Может, купить ребенку воды? жарко...
- Спасибо, - сказал он. - А вы можете посидеть немного с мальчиком, буквально две минуты? Я сам чего-нибудь куплю. - И, видимо, чтобы я не передумала, он спросил мальчика: - Илюша, ты посидишь с девушкой? Смотри, какая хорошая, красивая девушка.
- Меня Света зовут, - сказала я. - Давайте мне его, не бойтесь, меня дети любят.
- Побудешь со Светой?
Илюша протянул ко мне руки, продолжая смотреть все так же серьезно. Я взяла его и села с ним на лавку. Мужчина встал.
- Спасибо вам, Светлана, вы очень хороший, отзывчивый человек.
- Да ничего особенного. Я мелких люблю.
- Спасибо вам, - повторил он, как-то по-особенному глядя мне прямо в глаза. - Илюша - хороший мальчик, с ним легко. Он не доставит лишних хлопот.
- Ну, какие тут хлопоты. Ерунда. А где же мама-то его?..
- Мама его умерла, - просто сказал он. – Болела.
Надо же, угадала, смотри ты…
- Извините.
- Ничего.
Мужчина пошел к ларьку, и я крикнула ему вслед:
- А вас-то как зовут?
Что такое, ведь я представилась сама, и даже знаю, как зовут ребенка...
- Николай, - сказал он, обернувшись с улыбкой.
- Очень приятно.
Он кивнул и пошел не к ларьку, а чуть дальше, к остановке. Теперь он был от меня метрах в пятидесяти, среди людей, но я постоянно могла его видеть. Там он вытащил из кармана телефон и снова приложил его к уху. Заговорил с кем-то. Долго говорил, минуты три, наверное. Я знаю, для мужчин это длинный разговор. Лично я-то могу хоть три часа болтать с подругой по телефону, и не надоест. Однажды проговорила целый день, с утра до вечера. О чем?..
Николай еще продолжал говорить по телефону, когда к нему подъехала легковая машина. Такая серая, неприметная. Из нее вышли три человека с крепко сжатыми губами. Молча обступили Николая. Тот убрал телефон в карман и огляделся по сторонам. Люди с обезьяньими складками кожи вдоль щек сказали ему что-то. Он помотал головой. Эти ему еще что-то сказали, и один из троицы вытащил стальные, хищно взблеснувшие наручники.
Я следила за ситуацией с напряженным, но отстраненным интересом. Клянусь, я совершенно забыла, что у меня на руках ребенок Николая. Может быть, я ждала, что Николай сейчас, как в киношном боевике, разбросает своих врагов несколькими мощными ударами. Но он не стал этого делать. Я поймала последний его взгляд, адресованный мне - васильковый проблеск на серой пустоши. Эти люди, легонько подталкивая, заставили его сесть в машину, потом машина спокойно тронулась и уехала. В никуда. И никто даже не обратил на это внимания. Как будто все случилось посреди пустыни.
Илюша вздохнул и привалился щекой к моему правому локтю. Он ничего не знал о происшествии с его отцом и через несколько минут уже безмятежно спал. Еще и по этой причине я не стала ничего делать, ребенок-то не виноват. Я просидела так с ним около часа. Разные мысли приходили мне в голову за это время. Конечно, я ждала, что Николай вернется за ребенком, если и не один, так хоть с теми людьми, которые увезли его. Не мог ведь он оставить здесь Илюшу с совершенно незнакомым человеком? Не мог. Значит, должен вернуться.
Но к тому времени, когда Илюша проснулся, я поняла: Николай не вернется. Видимо, он считал, что Илюше лучше быть со мной, незнакомой двадцатитрехлетнй девицей, чем в компании с теми серыми людьми. Видимо, я внушала ему некоторое доверие, а они – совсем никакого.
Что делать? Что делать? Надо бы идти в общагу, я живу одна в комнате, места для ребенка хватит. Не в милицию же его нести. Но вдруг Николай и в самом деле вернется? Как он нас тогда найдет?
И странно, я вдруг шестым чутьем, пропустив первые пять, поняла, что, если Николай действительно сможет уйти от тех людей, он обязательно найдет нас, беспокоиться об этом не следует. Тогда я встала, поморщившись от боли в затекших ногах, и, крепко прижимая Илюшу к себе, пошла в общагу. Илюша сидел у меня на руках спокойно, как маленький Будда. Лишь бы охранник нас пропустил. В крайнем случае, скажу, что ребенок не мой, а подруги, я только посижу с ним. Кстати, это правда…

***

- Когда это ты, оглашенная, успела так быстро и залететь, и родить, да еще без мужика? - вот каким приветствием встретила меня мама на пороге родного деревенского дома, когда после почти суточного путешествия на поезде мы с Илюшей явились пред ее светлые очи. - Прошлым летом живота у тебя еще не было, а сейчас, как погляжу, мальчику твоему почти годик.
- Да, мамочка, жизнь ускоряется. Ходить с пузом девять месяцев - не по нутру современной молодежи. Готовых детей мы покупаем в супермаркетах, сразу оптовыми партиями на несколько человек. И они уже умеют говорить:"Мама"...
- А где у него батарейка?
- Разумеется, в попе.
Мы обнялись. Человечище моя мамочка, таких больше нет. Хоть и говорят, что я вся в нее, но мне до нее еще расти и расти. Проработала всю жизнь школьной учительницей русского и литературы, и при этом сумела остаться легким, светлым человеком.
Мы с Илюшей расположились в большой комнате, за столом. Как всегда, мальчик был спокоен, оглядывался вокруг так, словно это был его привычный дом. То же было и у меня в общежитии. Правду сказал внезапно исчезнувший Николай: с этим ребенком никогда не было никаких хлопот. Единственная проблема - комендант. Обещал выселить меня. Поэтому и пришлось везти Илюшу к маме. Надо ведь заканчивать свое высшее образование, которое, чувствую, вряд ли будет так уж полезно, так уж пригодится мне в жизни. Да заканчивать - это еще сильно сказано, большая часть впереди, три года кошмара...
- Как тебя зовут, парень? - спросила мама, наливая всем чаю.
Илюша негромко пролепетал свое имя.
- О, говорить может, - мама и этим была удовлетворена, но решила все-таки поинтересоваться у меня: - А отчество?..
- Думаю, Николаевич, - сказала я. - Скорее всего.
- Отлично, отлично, узнаю свою непутевую дочь. - Наконец мы все трое уселись за столом, мама взяла чашку и аккуратно подула на нее. - Ну, а теперь расскажи мне, как было дело.
Я рассказала.
- И сколько времени ребенок живет с тобой?
- Больше месяца. Он очень хороший мальчик. Спокойный, умный, наблюдательный. Все понимает. Мне с ним легко. Вот только из общаги грозятся выселить.
- А что с ним не так?
- Ноги. Не знаю, можно ли будет это вылечить. Ноги у него не действуют. Как деревянные. Я делаю ему массаж утром и вечером, зарядку, сгибания-разгибания. И контрастный душ. Но пока безрезультатно.
- Понятно, - сказала мама. - Я попрошу Германовну посмотреть его. Пусть займется делом, старая болтушка. Надо же иметь хотя бы какой-то диагноз…
В это время прибежал с улицы Дик, наш огромный пес. Где-то гулял, вернулся домой пожрать, а тут я сижу. Он еще в сенях учуял мой запах и ворвался в комнату, как большая лохматая торпеда, уткнулся мордой в мои колени, шумно задышал, трудно сглотнул, заплакал. Я схватила его за уши и принялась трепать, но он почти сразу вырвался и повернул свою башку к Илюше. Слезы его мгновенно пересохли. Чужих в доме Дик терпеть не мог и лаял даже на людей, которых знал всю свою длинную собачью жизнь, если они приходили к нам в гости. Мог и тяпнуть иногда кого-нибудь для острастки. Потому гости у нас бывали нечасто, и обычно на такой случай мы загоняли Дика в сарай.
- Дика, нельзя, - сказала я, - это свой. Это Илюша. Тихо, Дика, тихо.
Пес мотнул башкой и придвинулся ближе к ребенку. Шерсть на загривке у него вздыбилась, но он не рычал, рычать ему тут было почти не на что. Мелкота микроскопическая.
Пес обнюхал ноги мальчика, поглядел на меня - и вдруг положил свою морду Илюше на колени. А Илюша осторожно погладил его между маленьких острых ушей и вдруг внятно сказал:
- Дика.
Пес слегка вильнул толстым тяжелым хвостом.
- А жрать ты все равно не получишь, наглая морда, - сказала мама Дику. - И не подлизывайся. Утром целую кастрюлю овсянки спорол, сэр - все, теперь до вечера сиди...

3.

Истории своего происхождения я не знаю.

Семейная легенда гласит, что мама Света подобрала меня, беспризорного младенца, на улице большого города, где училась тогда в институте, и привезла сюда, в эти благословенные края, на вечное жительство. Каким образом, совсем маленький, оказался я на улице, кто могли быть настоящие мои родители, что за беда случилась с ними - все это покрыто туманом неизвестности; зато оставляет широкий простор фантазиям... Собственно, я никогда особенно на эту тему не размышлял, мне это малоинтересно. Конечно, может быть, мне и хотелось бы встретиться со своим отцом или матерью, поговорить с ними, узнать какие-то подробности… Но, собственно, какая разница. Мне и здесь, со своими родными, хорошо.
Да, много воды утекло с тех давних легендарных пор, многое изменилось. Бабушка умерла, и большой пес Дик умер. А ведь его я помню с самого первого моего дня здесь. Здоровенный был зверь. Я даже ездил на нем верхом, как на пони, держась за ошейник. Он ходил осторожно, чтобы случайно не стряхнуть меня, и при этом как-то очень странно улыбался… Ну, зато вместо Дика остались его потомки, чуть поменьше ростом, как и положено потомкам богатырей; сменилось их уже несколько поколений, и в настоящее время существуют у нас две собачьих души: Ассоль и Грэй. Это мои большие друзья. Верхом на них, конечно, не поездишь, зато прекрасно возят они небольшую коляску, в которую я усаживаюсь вполне самостоятельно. (Я вообще очень самостоятельный, по дому ползаю на руках чрезвычайно быстро, все хозяйство на мне, пока мама Света в школе. Приходит она с уроков уставшая – а у меня уже все готово… Ноги, ну что ноги. И без них справляюсь, а они только мешают, лишняя тяжесть. Я уж давно потерял надежду, что смогу когда-нибудь ходить, но по настоянию мамы Светы ежедневно массирую ноги, делаю упражнения, обливаюсь горячей и холодной водой…) А зимой – сани. И вот вся деревня в моем распоряжении. Бывает, как дам жару вдоль центрального порядка – только пыль столбом… собачки тянут весело.
Ассоль поначалу была просто Ася, Аська, но мы повысили ее в звании, чтобы она могла вполне соответствовать своему благородному кавалеру. Который, к слову сказать, не совсем благороден. Этот желтый бездельник постоянно норовит отлынивать от своих обязанностей. Ну, понятно, кобель, что с него взять. Грэй не очень любит тянуть упряжку. Ему бы сдуться куда-нибудь погулять на несколько дней, а потом явиться смертельно уставшему, рваному, голодному… кобелина и есть. Да, кобель вместо кобылы.
Ася относится к своим обязанностям более ответственно, хотя иногда я чувствую, что она тоже не понимает, для чего нужны все эти поездки, если у хозяина есть пара ног и он мог бы пойти сам куда угодно. Да, иногда и мне такое кажется… довольно часто во сне я хожу. То есть я, конечно, не лунатик, а просто снятся мне такие сны, где я хожу свободно. И особенно часто повторяется один сон, в котором я бегу вниз по ровному склону горы, через высокую траву, через мелкий кустарник… я бегу, наклонившись вперед, проносясь лицом над стеблями высокой травы, так быстро, что это сравнимо с полетом. Очень быстро, очень плавно, и изо всех сил. Даже не бегу сам, а что-то меня как будто несет. Ноги давно должны бы отстать от туловища, но каким-то чудом они его догоняют и уверенно держатся рядом. Откуда взялся этот сон? в жизни не стоял на собственных ногах, не знаю даже ощущения простого шага, а тут такой подробнейший бег. Во сне я знаю, что на мне плетеные кожаные сандалии, скользкие от пота, они мне маловаты, и лучше было бы бежать босиком, сбросить сандалии, но останавливаться там нельзя… впереди, я знаю, обрыв и река, и в эту реку нужно прыгнуть. Если плохо разбежишься, до воды можешь и не долететь, воткнешься головой в песок. Сон этот досмотреть мне не удается, постоянно что-то меня словно подбрасывает на кровати, и я опять оказываюсь у себя дома и без ног. Не знаю, может быть, я просто боюсь досмотреть…
Я настолько укоренился здесь, так мне здесь хорошо, что совершенно не чувствую себя обделенным судьбой. Передвигаюсь, значит, и по дому, и по улице свободно, прекрасно общаюсь со всеми абсолютно людьми в нашем богоспасаемом поселении. Девушки меня любят. У нас в доме бывают такие посиделки, когда собирается человек десять-пятнадцать, молодые люди довольно разного возраста. И мы говорим, говорим о многом. В основном говорю я. У меня много свободного времени, и я постоянно читаю, много знаю. Имею доступ во всемирную сеть, читаю все книги, смотрю кино, слушаю музыку. Много знаю, да. А им интересно. И вот, бывает, рассказываю что-нибудь часами, витийствую, потом обсуждаем. Они тоже что-нибудь рассказывают. Такая изба-читальня, что ли. Клуб по интересам. Потому что, в самом деле, с ними интересно. Они такие наивные, добрые, хорошие... Самые благодарные слушатели. Девчонки, правда, обязательно пытаются флиртовать. Говорят мне: Илья Николаевич, вы на икону похожи... У вас такие глаза... такие волосы... Вы такой сильный... и руки у вас красивые...
Это да, руки у меня сильные. Ну а как же иначе, если они у меня и вместо ног тоже. Станешь сильным.
Так что иногда приходится молодежь выгонять чуть ли не силой, вот этими самыми руками. Они бы тут хоть целую ночь сидели и болтали. Хорошая у нас молодежь, на самом деле. За нее только взяться как следует.
В последнее время на эти вечера-посиделки ко мне стали приводить и довольно маленьких детей, так что уже приходится заранее задавать темы обсуждения, соблюдать некоторый возрастной ценз. Мама Света шутит, что я отбиваю у нее хлеб. Учитель школьный, дескать, должен заниматься этим, а не ты. А я разве против. Пожалуйста, занимайтесь. Так ведь не занимаетесь же... Учитель школьный. Почему обязательно школьный? Просто - учитель. Есть у тебя чему людей учить - учи. У меня вот вроде бы есть...
Мамочка моя милая…
Удивительно, какое глубокое, мистическое влияние имеет мать на жизнь любого человека. Пока она с тобой, ты все равно не можешь считать себя полностью самостоятельным и независимым, каких бы успехов ни добился, как бы высоко ни поднялся по общественной или карьерной лестнице. Даже если ты с матерью не в ладах. Даже если у тебя уже давно собственные дети, но где-то в задней комнате еще жива твоя старенькая высохшая старушка - ты сын, и ты не один. Мать за тебя в ответе. У нас в деревне недавно скончался один мужчина, ему было сорок семь, у него были и дети, и внуки. Так он перед смертью держал за руку свою мать и просил: "Мамочка, я не хочу умирать, сделай что-нибудь!" Да, она ведь привела его в этот мир, дала жизнь - поэтому должна знать, как избежать смерти... А потом ему стало совсем плохо, он понял, что уже все решено - и тогда выгнал всех, попросил позвать меня. Никого больше не хотел видеть. Попа в то время не было, и я сидел, говорил с ним до самого его конца...
Чую иногда в себе силу неимоверную. Наверное, многое я мог бы сделать. Наверное, мог бы. Не знаю. Но кажется мне так иногда. Это как в том моем сне: бегу с такой скоростью, что захватывает дух. И нельзя останавливаться, только вперед. Иначе до воды не достать.
Мама Света однажды оставила меня, маленького, во дворе, посидеть на лавочке, позагорать на солнышке. А я, недолго думая, шлепнулся в пыль и пополз к огромной чугунной ванне, что была врыта в землю по самые края возле старой нашей яблони. Уже тогда ползал на локтях весьма уверенно. Ванна была полна теплой дождевой воды, и я туда скользнул, как в родную стихию, почему-то страшно радуясь, но не зная еще, что человек под водой дышать не приспособлен. Захлебнулся, и, удивленный, стал медленно тонуть, наблюдая угасающим сознанием, как красиво проходят сквозь зеленоватую воду и играют на стенках ванны солнечные лучи. Сейчас, в осмысленном возрасте, я бы сравнил эти лучи с золотыми нитями в ткацком станке, которые, невообразимо прямые, аккуратно ходят взад-вперед…
Вытащил меня все тот же старый Дик - засунул морду в воду, нащупал воротник рубашки и легко вытянул меня на сушу. Я кое-как отдышался, отплевался, но даже и плакать не стал, потому что страшно-то совсем не было. Однако мама Света поняла, что произошло, по моей мокрой одежде. "Ну, вот тебе и купель". Ругаться было ни к чему, наказывать некого, так все и затихло. Но воды я с тех пор опасаюсь. Умом опасаюсь, не сердцем. Плавать толком не умею, разве что барахтаюсь на мелкоте. Не с моими ногами нормально-то плавать. А плавать я ужасно хочу - нырять глубоко и свободно, как рыба - может быть, даже больше, чем ходить. Такое дело...

***

В тот ясный апрельский день Илья, в солнцезащитных очках и по пояс раздетый, сидел возле открытого окна. Только что он закончил массировать ноги – привычка, внушенная с детства и совершенно бесполезная, но без массажа обходиться он уже не мог. Илья дышал свежим воздухом, загорал, впитывая прямые солнечные лучи, думал неизвестно о чем. Во всяком случае, точно не думал о том, что сегодня жизнь его круто изменится раз и навсегда. Он знать не ведал, что судьба уже медленно приближается к нему, и до встречи с ней осталось не более пяти минут.
Вот из-за поворота показался человек высокого роста. Одет он был слишком тепло – толстая ватная куртка, желтые ватные штаны, наползающие сверху на валенки с галошами почти до самой земли, отчего ноги человека были очень похожи на слоновьи; на голове ушанка. За плечами его висел рюкзак. Всё это было такое грязное, словно человек спал прямо где-нибудь возле дороги или в лесу. А почему, собственно, нет, если это был самый обыкновенный… кто? нищий? бомж? калика перехожий? и то, и другое, и третье. Шел человек очень медленно, никуда не торопился. Дороги уже просохли, снега давно нет, идти – одно удовольствие. Человек опирался на единственный старый костыль, очевидно, прошедший со своим хозяином немало. Костыль был под левым его плечом и при ходьбе отбрасывался несколько в сторону, описывая плавную дугу. Правая рука человека была свободна, и из кулака вился слабенький сизый дымок.
Когда человек подошел ближе, стало видно, что он уже очень стар. Может, лет семьдесят ему, или сто. Но как-то вот шел, и даже довольно бодро.
Он поравнялся с домом, где в открытом окне сидел Илья, и, увидев его, прищурил слезящиеся от яркого весеннего солнца глаза. Илья зачем-то снял очки и сказал:
- Здравствуйте.
- Здравствуй, сынок, - ответил человек, продолжая внимательно разглядывать его. Нескольких передних зубов у него не хватало, и он слегка шепелявил. Борода и усы, сросшиеся в единый густой конгломерат, вокруг рта были словно обожжены.
- Тепло уже нынче, - сказал Илья, чтобы что-нибудь сказать.
Человек выставил костыль вперед, оперся на него руками и грудью. Сделал затяжку, выпустил дым и кивнул.
- Да, тепло. Весна, благодать… а воды попить дашь, сынок? Правда, я что-то запарился нынче…
- Воды? – переспросил Илья. – Подождите, дедушка, я сейчас.
Он внезапно исчез из поля зрения человека - всего лишь аккуратно слез на пол и взял курс на кухню. Воды принести ему не составляло труда, но на это требовалось чуть больше времени, чем понадобилось бы обычному тридцатитрехлетнему парню.
Когда он вернулся с ковшом чистой колодезной воды, человек по-прежнему стоял под окном, опираясь грудью на костыль, и курил свою спрятанную в кулаке сигаретку. Илья подал ему через окно ковш; человек принял его чрезвычайно бережно. Отпил несколько больших, жадных глотков и остановился отдышаться.
- А как зовут тебя, парень?
- Илья.
- Хорошее имя, хорошее, - сказал человек и стал снова пить – на этот раз неторопливо и сосредоточенно, Илья подумал уже, что придется нести ему еще ковш. – А ты что это ползаешь-то?
- Да ничего особенного, - сказал Илья. – Ноги не ходят.
- С детства? – спросил человек, утирая обожженный рот и не отдавая ковш назад. Впрочем, воды там было еще достаточно.
- Так точно, - весело сказал Илья. – Ну, а вы-то куда путь держите? В Приозерск, что ли?
- В Приозерск, - согласно кивнул человек, - оттуда, говорят, до Валаама доплыть удобнее всего. На Валаам пробираюсь, сынок. Всю Россию, понимаешь, пешком исходил, все святые места. Везде побывал, а вот там еще нет. А в Приозерске, говорят, причал есть…
- Понятно, - сказал Илья. – Здесь многие идут и едут в Приозерск, на Валаам. - Этот разговор начал слегка утомлять его своей бесцельностью, но человек что-то и не думал отдавать ему ковшик с водой.
- Значит, зовут тебя Илья, и ноги не ходят с детства. А ведь ты не здешний, парень?
- Не здешний, - согласился Илья, несколько удивившись этому вопросу.
- А мама у тебя есть?
- Есть.
- И зовут ее?..
- Зовут ее Света.
- Света, - кивнул человек. Он глубоко вздохнул и спросил с каким-то ворчливым подозрением: – И ведь она не родная мать?.. А тебе сейчас годика так тридцать три, наверно...
Илья чуть не свалился с подоконника от неожиданности.
- Ну да. А почему вы знаете?
- Вот где привел Господь увидеться, - пробормотал человек негромко. – Не зря я сюда столько лет шел, не зря…
- Откуда вы знаете? – повторил Илья.
- Тут, понимаешь ли, долгая история. Когда-то давно я одного там убил… Ну и отсидел. В общем, много там было всякого за десять лет. А потом меня выпустили, и я пошел пешком по Руси… Впрочем, это все неважно. На-ко вот, Илюша, испей водицы, - человек перекрестил ковшик с остатками воды и протянул его Илье.
- Спасибо, я не хочу, - содрогнулся Илья, только представив себе, как пьет воду, в которую опускались эти растресканные больные губы и грязные бродяжьи усы.
- А ходить ты хочешь? – очень тихо и очень серьезно спросил человек.
Илья молча посмотрел на него.
- Ходить хочу, - так же тихо и серьезно ответил он наконец. – Только не надо шутить со мной, дедушка. Я знаю, что этого не будет никогда.
- Не тебе это решать, милый, не тебе… Пей.
И, поскольку Илья не двигался с места, человек жестко сказал:
- Пей!!
Приказу, заключавшемуся в его голосе, Илья почему-то не смог противостоять. Он поднял ковш и, давясь и проливая воду себе на грудь, осушил его. Гипнотизер какой-то, что ли…
- Я ведь тебя вот таким маленьким знал, - сказал человек, раздвигая руки, как рыбак, показывающий пойманную им щуку не очень большого размера. Он улыбался и одобрительно притопывал, словно собираясь прямо здесь пуститься в пляс. – Мать у тебя хорошая женщина была, очень хорошая…
Илья слышал и не слышал его. Все его внимание сейчас было сосредоточено на нем самом. Он чувствовал, как его ноги, начиная от бедер, стали медленно гореть. Пламя распространялось, словно по венам вниз тек горящий спирт.
- Что это такое?..
Не вода это была, а полкило водки, наверное, замедленно думал Илья, совершенно подпавший под власть странного старика.
- Это хорошее, - сказал человек. – Расскажи-ка мне, Илюша, чем ты хочешь в жизни заниматься?
- Я хочу людей учить, - сказал Илья, послушно выдавая старику свою главную тайну. – Я документы подал в пединститут. Мама Света не знает еще.
- Молодец! Вовремя! Все вовремя! Вот и будешь людей учить, Илюша! Будешь! Это самое главное. Только не бойся. Главное – не б

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив