Из мемуаров Александра Ханжонкова

Так вышло, что в годы Гражданской войны кинематографист жил на Южном берегу Крыма, и прочувствовал на себе смену властей, видел и ранний красный террор, и белые эксцессы, и практики "второго большевизма".
Эмигрировав в 1920 г. и пожив некоторое время на чужбине, А.Ханжонков вернулся в СССР в 1920-е гг., где вскоре подвергся дискриминационным практикам. Но в его случае удалось в 1930-е гг. восстановиться в правах. Признание от советской власти было получено. Как и персональная пенсия.
Александр Алексеевич написал мемуары, которые были изданы в 1937 г. Естественно, с учетом сопутствующих обстоятельств (написано в сталинском СССР, человеком, который вовсе не был заинтересован в том, чтобы иметь проблемы с правящим режимом) - события на Южном берегу Крыма в годы Гражданской войны изложены специфически.
Получается такая картина: вот, менялись власти, но только при советской власти я и моя съемочная группа могли свободно творить. А при германских оккупантах, белых и союзников по Антанте - было работать сложно. Как-то в таком ключе все изложено. Что объяснимо.
При этом А.Ханжонков в своих мемуарах в принципе написал и немало такого, что позволяет более выпукло посмотреть на жизнь региона в условиях смены властей. Описание событий периода ранней советской власти в Ялте (январь-апрель 1918 г.) не обходит стороной обстрел города военными кораблями Черноморского флота, и уличных боев. Казни на городском молу, понятное дело, не упомянуты.
Более того, мемуарист пишет, что после того как бои прекратились, и стало тише, появилась возможность продолжать съемки. Что и было сделано. Как раз снималась сцена великосветского бала, где актеры (а для массовки набирали даже не профи и не любителей, а просто местных жителей) танцевали, одетые в мундиры и платья.
И тут - на киностудию заходят представители советской власти:
Лично меня в приведенном эпизоде привлекло упоминание фамилии Нератова.
После ликвидации первой советской власти, когда стали предприниматься попытки собрать сведения о недавнем красном терроре в городе, а также мемориализации жертв - возобновившие свой выход местные газеты (особенно "Ялтинский голос") стали публиковать статьи и живые свидетельства о практиках первого большевизма - фамилия Нератов многократно упоминалась в этих материалах - наряду с фамилией другого ялтинского советского деятеля - матроса Василия Игнатенко.
Имена обоих персонажей стали символами раннего красного террора.
Но если Игнатенко дожил до преклонных лет, и ушел из жизни в почете и славе в брежневские времена (в Ялте его имя до сих пор носит одна из городских улиц), то Нератов в 1919 г. был застрелен чинами Добровольческой армии. В том числе, за свои злодеяния в начале 1918 г. Официально его убили "при попытке к бегству". Но местная пресса (газеты "Ялтинский голос", "Южные ведомости") выражала по этому поводу большие сомнения. Официально по этому факту даже было назначено формальное расследование. Надо понимать специфику начального периода пребывания в регионе деникинцев. Формально гражданскую власть осуществляло Второе краевое правительство, где заправляли либералы, и даже были социалисты (вроде С.А.Никонова). По местным законам действительно пойманным леворадикалам, даже запятнавшим себя убийствами годом ранее - грозил максимум большой срок лишения свободы. Смертной казни официально не предполагалось.
В результате те акторы раннего красного террора, которых таки поймали, порой содержались под стражей в предельно сносных условиях. Даже с плюшевым одеялом (между прочем, факт, запечатленный в архивных документах).
В этом плане оценка самого Деникина - что в Крыму накануне прихода белых недостаточно боролись с большевизмом - не лишена оснований. Многих, особо монархически настроенных молодых офицеров - подобное положение возмущало. И они фактически взяли на себя функции мстителей, выявляя и уничтожая (порой крайне жестоко) тех, кто, по их мнению, был виновен в убийствах офицеров в Севастополе, Евпатории и Ялте в период первой советской власти.
Дискуссионен вопрос, были ли все жертвы этих самосудных практик реальными участниками красного террора. Если принимать за основу записки будущего идеолога русского фашизма Анастасия Вонсяцкого (в 1919 г. - был юнкером-монархистом) - то несомненно. Если же брать за основу оценки деятелей Второго краевого правительства - то, как минимум, наряду с действительными преступниками были таким образом убиты и случайные люди - например, из-за принадлежности к еврейской национальности.
Здесь еще важен сам факт: даже принимая во внимание, что иные жертвы расправ вовсе не были ангелами, общественное мнение той поры выражало возмущение именно тем, что это происходит без суда и следствия. То есть вопрос о соблюдении законности был значим.
И это четко прослеживается по местной печати. Так, касаемо действий белых при подавлении очагов так называемой красной партизанщины (на самом деле - речь шла сугубо о ликвидации банд, и иначе как банды эти отряды не назывались) в Евпатории и Керчи в 1919 г. - не было никакой критики, т.к. речь шла о ликвидации очевидной угрозы. А вот расправы без суда и следствия - вызывали критику общественности и гражданских властей. А со стороны командования следовали заявления, что будет проведено расследование и виновных накажут. Общая картина такова.
Нератова белые арестовали в марте 1919 г. в одной из ялтинских гостиниц. Согласно публикациям в газетах, он скрывался под чужой фамилией, и трудился актером (официальное прикрытие).
Интересно еще, что Нератов удостоился нелицеприятных оценок и со стороны других акторов первой советской власти в Крыму.
Так, историк Лазарь Ремпель в своей работе о красной гвардии в Крыму в 1917-1918 гг. приводит мнение видного крымского большевика Ю.Гавена, который, опираясь на мнение другого ответственного товарища, инспектировавшего Южный берег Крыма, называет Нератова авантюристом и относит его к числу «субъектов с бандитскими наклонностями, которые под маской анархизма обделывают „свои делишки“», проникнув в ялтинский комиссариат по борьбе с контрреволюцией.
Далее описана попытка Нератова и его людей вторгнуться в Алупкинский район для производства изъятий и самосудов, что не понравилось местным советским властям. И когда Нератов приехал в Алупку, его даже арестовали. Это, в свою очередь, не понравилось ялтинским красным. В общем, интересный эпизод, свидетельствующий о противоречиях и конфликтах и внутри самой ранней советской власти в Крыму.
До настоящего времени о Нератове мало что известно. Нигде пока не фигурирует его полное имя, неизвестна и ранняя биография.
В сохранившихся ялтинских советских газетах 1918 г. есть упоминание Нератова в роли общественного обвинителя на одном из заседаний местного революционного трибунала.
Возможно, что-то позволят выявить дальнейшие поиски. Но пока - о персонаже можно наверняка утверждать лишь следующее:
- безусловно причастен к раннему красному террору и сопутствующим криминальным эскцессам на Южном берегу Крыма в начале 1918 г.;
- безусловно являлся сторонником широкого применения насилия и иных антигуманных практик левого экстремизма;
- безусловно принимал участие в деятельности органов первой советской власти (в том числе, в работе ревтрибунала).
Публикации в небольшевистской прессе, а также процитированный выше фрагмент из мемуаров А.Ханжонкова - позволяют сделать вывод, что Нератов как минимум неровно дышал к миру искусства. До своего ареста и расстрела "при попытке к бегству" он ведь хоть и под прикрытием, но все-таки действительно занимался актерством. Интерес к кинематографу тоже проявлял несомненный. Кино, особо на заре своего становления - явление завораживающее.
К слову, А.Ханжонков упоминает в своих мемуарах также и о расстреле Нератова белыми. А бывший участник Белого движения, вернувшийся в СССР и написавший там тенденциозные (и характерные для всех вернувшихся в СССР) мемуары - генерал-возвращенец Евгений Достовалов, приводит даже фамилию и звание офицера, ликвидировавшего Нератова - капитан Калюжный:
"Часто, выводя в расход, просто сводили старые счеты. «Однажды мне донесли, — рассказывал капитан Калюжный, — что в Ялту приехал некий Нератов. Он был, по моим сведениям, большевик, но кроме того я знал, что он ругал меня, моего брата и нашу семью. Я немедленно арестовал его. К несчастью, был получен приказ о препровождении его в тюрьму для предания суду.
Если же смотреть предшествующие события и сведения о них (даже в советской литературе) - то многое проясняется. В том числе и то, почему столь одиозному деятелю устроили "попытку к бегству". Здесь было очевидное противоречие между личными воззрениями чинов Добровольческой армии, заточенных на безоговорочное истребление лиц, ассоциированных с террором ранней советской власти - и перспективой, в случае предания их суду - сохранения им жизни. В этом надо искать корни белых эксцессов в Крыму в конце 1918-начале 1919 г. Бомбило офицеров и юнкеров неиллюзорно от факта, что лиц, о которых известно, что они принимали участие в раннем красном терроре и иных практиках первого большевизма - пойманных и сидящих под замком - ждет даже в случае скорого суда - не виселица, а 20 лет тюрьмы и не более. У них в голове это не укладывалось. Отсюда и принятие тех решений, которые были приняты. Решений, подчеркнем, не правосудных, и осуждавшихся.
В самом деле, когда деникинцы летом 1919 г. заняли Крым и уже не было краевой власти - здесь уже следствие и суд не затягивались. Приговоры могли выносить по итогам самые разные, но уже точно - без этой раздражающей канители. Хотя и в этом случае находилось пространство для критики. В т.ч. и газетной.
|
</> |