Иван Бунин "Окаянные дни"
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
"Окаянные дни" - это дневниковые записи Бунина в период с 1918 по
1920 в Москве и Одессе.
Под катом просто коротенькие цитаты из книги без моих
комментариев(почти).
Комментировать, считаю, там нечего, записи говорят сами за
себя.
Общее впечатление от прочитанного дневника - шок.
Вчера были у Б. Собралось порядочно народу - и все в один
голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и
Бологое
Всё утро читал Библию. Изумительно. И особенно слом: И народ
мой любит это... вот Я приведу на народ сей пагубу, плод помыслов
их
В трамвае ад, тучи солдат с мешками - бегут из Москвы, боясь,
что их пошлют защищать Петербург от немцев.
Все уверены, что занятие России немцами уже началось. Говорит об
этом и народ: "Ну вот немец придет, порядок наведет"
Опять несет мокрым снегом. Гимназистки идут облепленные им -
красота и радость. Особенно хороша одна - прелестные синие глаза
из-за поднятой к лицу меховой муфты... Что ждет эту
молодость?
Была Каменская. Их выселяют, как и сотни прочих. Сроку дано
всего 48 часов, а их квартиру и в неделю не соберешь.
На углу Поварской и Мерзляковского два солдата с ружьями.
Стража или грабители? И то, и другое.
Из разговора с полотером:
Царя ссадили, а при нем подобного не было. А теперь этих
большевиков не сопрешь. Народ ослаб. Я вот курицы не могу
зарезать... Ослаб народ. Их всего-то сто тысяч наберется, а нас
сколько миллионов и ничего не можем.
Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка - кто в
лес, кто по дрова, в сотни глоток:
- Вставай, подымайся, рабочий народ!
Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские,
у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо
сахалинские.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: "Cave furem". На
эти лица ничего не надо ставить, - и без всякого клейма всё
видно.
Заорала тут
Читали статейку Ленина. Ничтожная и жульническая - то
интернационал, то "русский национальный подъем"!
Грузинскому рассказывал в трамвае солдат: "Хожу без работы,
пошел в Совет Депутатов просить места - мест, говорят, нету, а вот
тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться. Я их
послал куда подале, я честный человек
Маяковского звали в гимназии Идиотом
Полифемовичем
В вечерней газете - о взятии немцами Харькова. Газетчик,
продававший мне газету, сказал:
- Слава Тебе Господи. Лучше черти, чем Ленин
Люди спасаются только слабостью своих способностей, -
слабостью воображения, внимания, мыслей, иначе нельзя было бы
жить.
Да
Как злобно, неохотно отворял нам дверь швейцар. Поголовно у
всех лютое отвращение ко всякому труду
Рассказывал, что большевики до сих пор изумлены, что им
удалось захватить власть, и что они ещё держатся:
- Луначарский после переворота недели две бегал с вытаращенными
глазами: да нет, вы только подумайте, ведь мы только демонстрацию
хотели произвести и вдруг такой неожиданный успех!
Против наших окон стоит босяк с винтовкой на веревке через
плечо - "красный милиционер"! И вся улица трепещет его так, как не
трепетала бы прежде при виде тысячи самых свирепых
городовых.
Вчера вечером гуляли. Тяжесть на душе несказанная. Толпа,
наполняющая теперь улицы, невыносима физически, я устал от этой
скотской толпы до изнеможения. Если бы отдохнуть, скрыться
куда-нибудь, уехать, например в Австралию!
Ничего не напомнило
... воровски шептал нам, что он "совершенно раздавлен"
новостями из Европы: там будто бы твёрдо решено - никакого
вмешательства во внутренние русские дела... Да, да, это называется
"внутренними делами", когда в соседнем доме, среди бела дня, грабят
и режут разбойники!
Главное ощущение теперь, что это не жизнь. А потом, повторяю,
это изнуряющее ожидание: да не может же продолжаться так, да спасет
же нас кто-нибудь или что-нибудь - завтра, послезавтра, может, даже
нынче ночью!
"Я как-то физически чувствую людей", - записал однажды про
себя Толстой. Вот и я тоже
И меня запишите.
Всю жизнь работал, кое-как удалось купить клочок земли на
истинно кровные гроши, построить (залезши в долги) домик - и вот,
оказывается, что домик "народный", что там будут жить вместе с
твоей семьей, со всей твоей жизнью, какие-то "трудящиеся".
Повеситься можно от ярости!
Тон газет всё тот же, - высокопарно-площадный жаргон, - все
те же угрозы, остервенелое хвастовство, и всё так плоско, лживо так
явно, что не веришь ни единому слову и живешь в полной отрезанности
от мира, как на каком-то Чертовом острове.
А на стенах воззвания: "Граждане! Все к спорту!"
Совершенно невероятно, а истинная правда. Почему к спорту? Откуда
залетел в эти анафемские черепа еще и спорт?
Вот это вот просто прекрасная запись. Взяла себе "совершенно
невероятно, а истинная правда" как красивущий синоним одного
нецензурного слова. Буду применять. Ну и "анафемские черепа" - тоже
гениально.
Лжи столько, что задохнуться можно
Да мне-то какое утешение с этого? Что мне до того времени,
когда от нас даже праху не останется?
"Этим записям цены не будет". А не всё ли мне равно?
Будет жить и через сто лет всё такая же человеческая тварь, -
теперь-то я уж знаю ей цену.
Как мы врали друг другу, что наши "чудо-богатыри" -
лучшие в мире патриоты, храбрейшие в бою, нежнейшие с побежденным
врагом.
О царской власти
Страшно равнодушны были к народу во время войны, преступно
врали о его патриотическом подъеме, даже тогда, когда уже и
младенец не мог не видеть, что народу война осточертела. Откуда это
равнодушие?
Это род нервной болезни, а вовсе не знаменитые "запросы",
будто бы происходящие от наших "глубин".
А, понятно.
Сейчас в каком-то столбняке. Да, двадцать шесть, и ведь не
когда-нибудь, а вчера, у нас, возле меня. Как забыть, как это
простить русскому народу? А всё простится и забудется. Впрочем и я
- ТОЛЬКО СТАРАЮСЬ ужасаться, а по-настоящему не могу, настоящей
восприимчивости всё-таки не хватает. В этом и весь адский секрет
большевиков - убить восприимчивость. Люди живут мерой, отмерена им
и восприимчивость, воображение, - перешагни же меру. Будет столбняк
и бесчувственность.
Именно так
Сейчас (8 часов вечера, а "по-советскому" уже половина
одиннадцатого) закрывал ставни
Вот тут удивило, конечно, что там после революции с временем
сделали. Почему не два часа, а именно два с половиной разница
с прежним временем? В гугле ничего об этом не нашла, только про
час. А тем не менее, Бунин пишет о том, что большевики спрашивали
на улицах у прохожих сколько времени, и убивали тех, у кого часы
показывали не "советское время", а прежнее "царское". Не поменял
время = не принял новую власть = враг.
Но жутко и днем. Весь огромный город не живет, сидит по
домам, выходит на улицу мало. Город чувствует себя
завоеванным... ... А завоеватель шатается, торгует с лотков, плюет
семечками и "кроет" матом.
И вот уже третий год идет нечто чудовищное. Третий год только
низость, только грязь, только зверство. Ну хоть бы на смех, на
потеху что-нибудь уже не то что хорошее, а просто обыкновенное,
что-нибудь просто другое!
Под спойлером зарисовка о Маяковском. У меня есть интерес к этому
фрику своего времени, поэтому сохранила для себя
Я сидел с Горьким и финским художником Галленом. И начал
Маяковский с того, что без всякого приглашения подошел к нам,
вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших
бокалов. Галлен глядел на него во все глаза - так, как глядел бы
он, вероятно, на лошадь, если бы её, например, ввели в эту
банкетную залу. Горький хохотал. Я отодвинулся. Маяковский это
заметил.
- Вы меня очень ненавидите? - весело спросил он меня.
Я без всякого стеснения ответил, что нет, слишком было бы много
чести ему. Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще
что-то спросить меня, но тут поднялся для официального тоста
министр иностранных дел, и Маяковский кинулся к нему, к середине
стола. А там он вскочил на стул и так похабно заорал что-то, что
министр оцепенел. Через секунду, оправившись, он снова
провозгласил: "Господа!" Но Маяковский заорал пуще прежнего. И
министр, сделав еще одну и столь же бесплодную попытку, развел
руками и сел. Но только что он сел, как встал французский посол.
Очевидно, он был вполне уверен, что уж перед ним-то русский
хулиган не сможет не стушеваться. Не тут-то было! Маяковский
мгновенно заглушил его еще более зычным ревом. Но мало того; к
безмерному изумлению посла, вдруг пришла в дикое и бессмысленное
неистовство вся зала: зараженные Маяковским, все ни с того ни с
сего заорали и себе, стали бить сапогами в пол, кулаками по столу,
стали хохотать, выть, визжать, хрюкать и - тушить
электричество.
Разврат тогда охватил еще только главным образом города. В
деревне был еще некоторый разум, стыд.
Вчера ночью выдумал прятать эти заметки так хорошо, что,
кажется, сам черт не найдет. Впрочем, черт теперь мальчишка и
щенок. Всё-таки могут найти, и тогда несдобровать мне. В
"Известиях" обо мне уже писали: "Давно пора обратить внимание на
этого академика с лицом гоголевского сочельника".
По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму
большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что
никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что
пишется теперь по этому правописанию
Кстати, об одесской чрезвычайке. Там теперь новая манера
пристреливать - над клозетной чашкой.
Когда совсем падаешь духом от полной безнадежности, ловишь
себя на сокровенной мечте, что всё-таки настанет же когда-нибудь
день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням.
Нельзя быть без этой надежды. Да, но во что можно верить теперь,
когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человеке?
Всё будет забыто и даже прославлено! И прежде всего литература
поможет, которая что угодно исказит...
Совершенно невероятно, а истинная правда (с)
Газеты зовут в поход на Европу. Вспомнилось: осень 14-ого
года, собрание московских интеллигентов в Юридическом обществе.
Горький, зеленея от волнения, говорил речь:
- Я боюсь русской победы, того, что дикая Россия навалится
стомиллионным брюхом на Европу!
Теперь это брюхо большевицкое, и он уже не боится.
Вчера поздно вечером, вместе с "комиссаром" нашего дома, явились
измерять в длину, ширину и высоту все наши комнаты "на предмет
уплотнения пролетариатом". Все комнаты всего дома измеряют,
проклятые обезьяны! Я не проронил ни слова, молча лежал на диване,
пока мерили у меня, но так взволновался от этого нового
издевательства, что сердце стукало с перерывами и больно
пульсировала жила на лбу.
Когда дописывал предыдущие слова - стук в парадную дверь,
через секунду превратившийся в бешеный. Отворил - опять комиссар и
толпа товарищей и красноармейцев. С поспешной грубостью требуют
выдать лишние матрацы. Сказал, что лишних нет, - вошли, посмотрели
и ушли. И опять омертвение головы, опять сердцебиение, дрожь в
отваливающихся от бешенства, от обиды руках и ногах.
Еврейский погром на Большом Фонтане, учиненный одесскими
красноармейцами... Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали
кого попало. Люди бежали в степь, в море, а за ними гонялись и
стреляли, - шла настоящая охота. Кипен спасся случайно, - ночевал,
по счастью, не дома, а в санатории "Белый цветок". На рассвете туда
нагрянул отряд красноармейцев.
"Есть тут жиды?" - спрашивают у сторожа.
"Нет, нету".
"Побожись!" - Сторож побожился, и красноармейцы поехали
дальше
Шел и думал, вернее, чувствовал: если бы теперь и удалось
вырваться куда-нибудь, в Италию, например, во Францию, везде было
бы противно, - опротивел человек! Жизнь заставила так остро
почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу,
его мерзкое тело.
Что наши прежние глаза, - как мало они видели, даже
мои!
И мои
Призывы в чисто русском духе:
- Вперед, родные, не считайте трупы!
Надо бросить эти записи. Записывая, еще больше растравляю
себе сердце
Дезертирство у большевиков ужасное. В Москве пришлось даже
завести "центрокомдезертир
Какими националистами, патриотами становятся эти
интернационалисты, когда это им надобно!
О, да. Всегда это удивляло.
Достоевский говорит:
"Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое
общество и построить заново, то выйдет такой мрак, такой хаос,
нечто до того грубое, слепое, бесчеловечное, что все здание рухнет
под проклятиями всего человечества, прежде чем будет
завершено..."
Теперь эти строки кажутся уже слабыми.
Часы переведены еще на час вперед - сейчас по моим десять
утра, а "по-советски" половина второго дня
Ну снова фигею с этого факта. Разрыв нового времени с прежним
колоссальный. Зачем? Ничего не понимаю.
Поляков в Одессе арестовано больше тысячи. При арестах их,
говорят, нещадно били. Ничего, теперь всё сойдет
В Киеве "проведение в жизнь красного террора" продолжается; убито,
между прочим, еще несколько профессоров, среди них знаменитый
диагност Яновский
Теперь в деревне матери так пугают детей:
- Цыц! А то виддам в Одессу в коммунию!
Проснувшись, как-то особенно ясно, трезво и с ужасом понял,
что я просто погибаю от этой жизни и физически, и душевно. И
записываю я, в сущности, черт знает что, что попало, как
сумасшедший... Да впрочем не всё ли равно!
Тут обрываются мои одесские заметки. Листки, следующие за
этими, я так хорошо закопал в одном месте в землю, что перед
бегством из Одессы, в конце января 1920 года, никак не мог найти
их.
|
</> |