ИСТОРИЯ О (30)

putnik1 — 25.12.2015

Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы здесь.




Лицо в поисках спасения

В сущности, Россия по итогам болтовни в Бухлау в третий раз, после 1839 и 1849, наступила на грабли. Опять австрийские, и опять с активным соучастием островитян. И щелкнуло сильно, - звезды из глаз посыпались на всю Европу, а лихорадочные попытки изобразить хоть сколько-то приличный вид напоминали метания обезглавленной курицы.

Конечно, Извольский дал серию интервью, объяснив, что Государь «глубоко озабочен», а лично он, как глава МИД,  «весьма удивлен» позицией барона Эренталя, который, в общем, врет, поскольку Империя готова была признать аннексию лишь при условии созыва международной конференции, скажем, в Женеве, для обсуждения вопроса о компенсациях для Турции и балканских государств.

В таком ракурсе, позиция России выглядела «бескорыстной и незаинтересованной», но, поскольку при этом Извольский, помня о реакции Лондона, аккуратно молчал насчет проливов, он, в свою очередь, говорил далеко не всю правду, и в результате вновь подставился.  В Англии, где все прекрасно знали, случился слив в СМИ совершенно секретные документы Форин-офис о недавнем визите имперского министра на берега Темзы, после чего эффект выступления был полностью смазан.

А плюс к тому, даже попытка протолкнуть беззубую, только ради престижа конференцию в «женевском формате», кончилась пшиком. Англия и Франция, в общем, соглашались слегка подсластить партнеру пилюлю, поболтав ни о чем, но Австро-Венгрия от «русской инициативы» отказалась, как от «бессмысленного фантазерства», объявив, что согласна только на «формальную санкцию», однако может обойтись и без нее. Рейх, понятно, поддержал, подчеркнув, что в данной ситуации претензии вправе предъявлять только Турция и только болгарам.

И Турция таки предъявила. Провела частичную мобилизацию, стянув войска к границе с Болгарией, усилиями ЦК младотурков организовала бойкот болгарским товарам, и заявила, что войны не хочет, однако своего не отдаст, а если Великие Силы все же заставят, то на мировую пойдет только после выплаты сепаратистами огромной компенсации.

Болгария ответила взаимной мобилизацией, параллельно отпасовав в том плане, что войны тоже не боится, новый статус будет отстаивать до последней капли крови, в том числе, и болгарской, но ни на пядь чужой земли пока что не претендует и тоже предпочитает ждать решения держав. А про компенсацию можно и поговорить, отчего ж нет.

Таким образом, вопрос, казавшийся самым острым, с повестки дня на какое-то время ушел, зато на авансцену вырвалась проблема куда круче. Поскольку в случае с Боснией и Герцеговиной речь шла о безусловных сербских землях, новый расклад не собирались признавать Сербия и Черногория. Уже 6 октября, то есть, сразу, - на Неве еще только осознавали масштаб плюхи, - Белград и Центинье объявили мобилизацию.

Однако 8 октября Рейх известил Вену, что «при всяком расширении конфликта шире зоны прямо заинтересованных держав» поддержка будет оказана, и венская «партия войны» во главе с Конрадом фон Хёнцендорфом, начальником Генштаба, начала готовиться к «превентивному умиротворению» Карагеоргиевичей, а заодно, если рыпнутся, и Негошей.

Австро-венгерские войска начали сосредотачиваться на сербской границе. Всем, однако, было ясно, что в случае войны, - а война явно назревала, - Россия, даже очень того желая, не сможет не вступить в дело, просто чтобы не посыпаться, а там и Франция трудно предсказать, как поступит, и потому Вена сдерживала себя, удерживаясь все же в рамках дипломатии, а  тем временем, оклемавшись, питерские начали предъявлять твердость.

В конце октября, на заседании Совета министров, было решено тянуть с признанием аннексии как можно дольше, желательно до бесконечности, добиваясь все-таки реальной конференции с пересмотром итогов случившегося. Также, наконец, приняли к исполнению Столыпина по организации «нешуточного давления на колбасников», попытавшись создать «заинтересованную коалицию».



Орла двуглавого щипали

Однако эта идея, еще с месяц назад перспективная, уже исчерпала себя. Болгария не видела смысла в войне, Турция не видела смысла в союзе с Болгарией, а сербы и черногорцы не видели смысла бороться за возвращение Боснии и Герцеговины в состав Порты. Да и жесткая позиция Берлина, - при полном сознании того, что Россия вполне может, инициировав конфликт, отступить и заявить, что никто никому ничего не обещал, - остужало страсти.

А спустя еще пару месяцев произошел, как известно, и «микропереворот» в младотурецком руководстве. Сторонники игр с Лондоном и Петербургом сдали позиции, к власти прочно пришли сторонники стратегического союза с Веной и Берлином, мгновенно свернувшие переговоры с Империей, зато быстро договорившиеся с Австро-Венгрией на предмет «пусть будет, как будет, но дешево не возьмем».

Такой подход вполне правительство Дунайской державы устроил, комиссия по определению размера отступных была создана за два дня, а от Белграда и Цетинье потребовали признать аннексию уже на законных основаниях. Поскольку конфликт превратился в спор хозяйствующих субъектов, а Сербия и Черногория в этом раскладе автоматически превращались в рейдеров, которых, ежели посмеют, будут бить по рукам оба Рейха.

Обстановочка утяжелилась. Князь Никола, еще накануне борзый, как борз, дал понять, что сам он как-то не при делах, все зависит от решения Белграда, а вот в Белграде, - учитывая, кто решал дела за спиной короля Петра, - тормозить, вопреки логике, не собирались. Напротив, в ближнем кругу «Аписа» вполне откровенно выражались в том смысле, что «Надо бы Россию крепче подтолкнуть, а там Бог в обиду сербов не даст», и продолжали вооружаться.

Россию такая перспектива при полном мизере не устраивала совершенно. Однако и дальше стоять в позе зю было невозможно, в связи с чем, Вене сделали предложение: уболтали, мы капитулируем, но только почетно, в обмен на согласие провести хоть какую-то конференцию, чтобы в прессе сообщили, что мероприятие созвано по нашей инициативе. А Париж и Лондон на это уже согласны.

Вена возражать не стала, и 2 марта 1909 представители России, Франции, Великобритании, Италии и Германии предложили Белграду признать факт аннексии «во избежание самых нежелательных последствий».Однако сразу после официального сообщения о вручении властям Белграда «общего акта» Вена, Лондон, Берлин, Рим и Париж дли задний ход, уточнив, что «в дополнительных обсуждениях на конференциях любого масштаба необходимости нет», - еще раз щелкнув по носу выполнивший свое обещание Петербург.

На Неве вновь пискнули, но рыбка задом не плывет. Оставалось только равязать еще один узелок на память и  в строжайшей тайне сообщить сербам, что все, оказывается, не так однозначно, - после чего  10 марта Белград, не будучи посвящен в тонкости и решив, что Россию таки удалось «подтолкнуть», заявил, что к «общему акту» прислушиваться не намерен.

А между тем, все было далеко не лучезарно. 17 марта, рассмотрев вопрос о возможности воевать, Совет министров Империи констатировал, что к войне на два фронта Россия никак не готова, и нужно тянуть время дальше, максимально заморозив ситуацию. Вот только командовал парадом совсем не Петербург и перехватить утраченную инициативу никакой возможности не было. Упиваясь собственным величием, питерские, извините за прямоту, просрали все, включая авторитет Государя.

22 марта граф Пурталес, посол Рейха в России, вручил коллеге Извольскому «предложения по разрешению кризиса», - фактически, ультиматум, - где предлагалось «дать немедленный чёткий недвусмысленный ответ о согласии либо отказе признать аннексию», а также «прекратить дипломатическую поддержку агрессивных действий Белграда». Дополнительно прозвучало дружеское разъяснение, что отрицательный ответ будет рассматриваться, как негласное науськивание на «согласованную позицию» и повлечет за собой нападение Австро-Венгрии на Сербию.



Медведь вареный под балканским соусом

Тянуть и мычать уже не получалось. Государь, наступив на горло собственной песне, спросил мнения нелюбимого, но умного премьера, Петр Аркадьевич категорически заявил, что «развязать войну — значит развязать силы революции», и на следующий день «дорогой Ники» телеграфировал «дорогому Вилли», что согласен безоговорочно принять «все справедливые германские требования», вслед за чем и Сербия, несколько дней поразмыслив, заявила о признании аннексии.

Это означало уже не просто провал, но абсолютное, невероятно болезненное фиаско, падение престижа с намеком на «А велика ли вообще держава?», и ехидные еврожурналисты не преминули посыпать соль на рану, наперебой защебетав о «дипломатической Цусиме». И было больно. Очень больно. Словами не передать, как больно. Именно в это время из уст Государя прозвучало практически невозможное «Тедди не вполне свободен в решениях, но Вилли, как он мог?».

И тем не менее, жизнь продолжалась. Следовало перезагружать то, что осталось, и лепить конструкцию по новой, фактически с чистого листа. Причем, если с Черногорией все было ясно, и с Сербией тоже, то с Болгарией ясно было далеко не все. В отличие от Белграда и Цетинье, у Софии были варианты. К счастью, ума не валить с больной головы на здоровую все же хватило. Резкие обвинения в адрес Фердинанда заглохли в связи с полным отсутствием оснований: как ни крути, к Боснии и Герецеговине «болгарский фокус» не имел никакого отношения. Разве что именно действия Фердинанда дали Вене основания «реагировать», но ведь Болгарии никто никогда не запрещал рискнуть, а больше она ничего и не требовала.

К тому же, элементарно честный анализ случившегося показал, что виновных следует искать на Неве. До смешного. Скажем, возник вопрос, почему Кобург теперь именно «царь», а не «король», как в Сербии и Румынии. Ответить на столь простой вопрос, - чтобы понять, не вспылят ли сербы, - не мог никто. Клеркам пришлось готовить справку, разъясняющую, что «Титул Царя, свойственный болгарскому языку, есть «Царь болгарский», что значит «Царь болгар», а не – «Царь Болгарии». Начиная с Петра, наследника Симеона, до прихода турок, носили этот титул, независимо от границ царства в разные времена».

Если кто не понял, объясняю: только в 1909-м на Неве сообразили, что не знают элементарных вещей и заспешили разбираться, чтобы прикинуть уровень возможных притязаний Кобурга. Притом, на то, что все давно разъяснялось и в приватной, и официальной переписке, пока петух не клюнул, никто не считал нужным обратить внимание. И хуже того, лишь теперь до питерских начало доходить, почему вообще с братушками все пошло как-то не так, причем, доходило отнюдь не из аналитических центров.

«Чудесный вечер провели  с Хаджиевым, - писал в дневнике Евгений Ламзакис, чиновник МИД,  – За сигарою, когда все располагало к откровенности, позволил себе спросить, откуда ж в болгарах может быть недоброжелательство? “Ах, - ответствовал Апостол Мануйлович, большой и давний наш друг, еще при тиране за любовь к России подвергнутый пыткам, - что же за труд был вам сразу понять болгарскую душу? Мы, болгары, знаем свое место в этом мире, мы любим русских и Государя, но мы не хотим, не согласимся, не можем быть масками comediа del arte. Достаточно были ими и при турках. Уважение, интерес, учет  потребностей, без команд свысока, и все было бы лучше лучшего. А так, признаюсь, подчас даже и я, случалось, думал о России худо”».

Вот и все. Ничего сложного. Просто неумение видеть в дружественной стране субъект, имеющий право, и обращение с нею, как с объектом, этакой «тварью дрожащей», по гроб жизни обязанной. Да еще высокомерный, без понимания взгляд, основанный на «славянофильских сантиментах», старшего, опекающего младших, не спрашивая их мнения. И только.

Теперь, однако, надувать губки, отпугивая Софию и оставляя её без «русского участия и присмотра» было недопустимо. Это означало толкнуть ее на прямой союз пусть не с Веной, но Берлином или Лондоном, а между тем, Болгария, по определению конфронтируя с Веной из-за Македонии, была незаменимым союзником на Балканах. Учитывая потенциал, в перспективе, - если примирить ее с Белградом, - даже лидером союзников, при поддержке которых со временем открывалась возможность переиграть «Цусиму».

Дойдя, наконец, до какого-то понимания, Петербург, ни слова худого Фердинанду не сказав, еще до печального финала, активно вписался в урегулирования вопроса о компенсациях, переговоры по которому к концу 1908 зашли в тупик, к марту 1909 вырулив ситуацию к «Финансовому соглашению», снявшему множество проблем. Согласно договору, Россия отказалась от 40 аннуитетов (ежегодных взносов) из 74-х, выплачиваемый Стамбулом по мирному договору 1878 и конвенции 1882, а турки снимали все финансовые претензии к Болгарии, тем самым, признавая ее независимость. Естественно, огромный (82 миллиона франков) долг не списывался, но с этого момента кредитором Софии стал Петербург.

Схему выплат разработали невероятно мягкую – аж на 75 лет, - причем для погашения Россия предоставила Болгарии заем на более чем льготных, фактически, совершенно необременительных условиях. Возможно, какую-то роль сыграл тут и брак вдового с 1899 Фердинанда с 47-летней принцессой Элеонорой Рейсс, близкой к царскому двору, сделвший его своим человеком в семье Романовых, однако главным соображением было то, что уж чем-чем, а «выкупными платежами» и возможностью льготных кредитов в будущем, Третье Царство, при всей отвращении его к comediа del arte, будет привязано к России и уж точно никуда от неё не денется.

Но как бы там ни было, 19 апреля 1909 болгаро-турецкий «Окончательный договор» был подписан, Болгария стала в полном смысле слова независимой, и уже 21 апреля Фердинанд получил поздравительную телеграмму от Николая II. Государь первым из глав государств, - на два дня раньше Англии и Франции, на шесть дней раньше Италии и обоих Рейхов, - исполнил этот приятный долг, на что в Софии, разумеется, обратили внимание и оценили.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив