Испанцы и «белые русские» уходят на войну

picturehistory — 25.03.2023

Нам, русским, осевшим в Испании, повезло: сразу же по открытии военных действий на Востоке стали у нас поговаривать о призыве добровольцев и о создании экспедиционного корпуса. С присущей испанцам напыщенностью газеты начали трубить о необходимости для Испании вновь «обнажить меч» в защиту христианства и на благо культуры.

По всей стране происходили шумные манифестации, требующие участия Испании в походе на большевистскую Россию «Да умрёт Россия!», «Конец коммунизму!», «Ведите нас на Москву!» — таковы были плакаты, возглавляющие эти проявления народного гнева. А 25 июня правительство, внемля «гласу народа», открывает запись добровольцев

И таким образом создалась возможность и нам, «белым русским», вновь сражаться с «красными» и уже на своей родной территории. Но практически вопрос оказался не так легко осуществимым. Осложнения возникали одно за другим. О создании отдельной русской части — мечта нашего возглавителя Н.Н.Болтина — нечего было и думать.

Допустить наше участие в Испанском Экспедиционном Корпусе с чином, приобретённым в Российской Армии, тоже было отказано германским посольством, согласно приказу Гитлера, не допускавшего участия «белых русских», хотя генерал Франко и распорядился: «Отправить этих сеньоров с теми чинами, которые они имели в Российской Армии»…

Но хозяевами были немцы. Приходилось довольствоваться немногим: для тех русских, которые по окончании Испанской гражданской войны продолжали оставаться в армии и Милиции, этот вопрос разрешался легко — их принимали с их чином, а остальным же не оставалось ничего другого, как поступать рядовыми.

Надо знать условия жизни испанского солдата, его недисциплинированность, а главное — предубеждение против всякого иностранца, чтобы понять, как было тяжело нам, русским, решиться в «походе на Россию» идти в качестве рядового испанской армии. Поэтому число записавшихся русских было незначительно. Всего 11–12 человек, из которых только 4 шли как офицеры.

Мне и моему приятелю А. В. Бибикову, служившим в Милиции в Сан-Себастьяне сержантами, «повезло»: наш чин был нам сохранён*.
_____________________________
*Впоследствии мне пришлось несколько разочароваться, ибо выяснилось, что в мои годы переводчиком и рядовым было бы спокойнее
_____________________________

Материальные условия записи были блестящи: 1000 пезет на обмундирование, месячный оклад равен таковому же в Легионе, увеличенному на 30 %, но главная приманка была та, что место, занимаемое записавшимся, сохранялось за ним с оплатой содержания — жалование полностью получала семья уходящего или он сам по возвращении. Наплыв был огромен.

Возраст поступавших был ограничен: от 20 до 28 лет. Кроме того, требовалось быть приписанным к Фаланге. Но не знаю, потому ли, что само поступление в Фалангу было открыто всякому и каждому, или потому что при записи не соблюдались строго требования, но факт тот, что «красный элемент» сумел просочиться в среду добровольцев.

Об этом красноречиво свидетельствуют неоднократные случаи перехода 23 испанцев на сторону большевиков в самом начале операций. Сама вербовка, по своему существу, уже тем была чревата плохими последствиями, что записавшихся не предупреждали о тяжёлых невзгодах, которые им предстояли, и наконец главное — о кровопролитных боях.

Вместо этого говорили о парадах в Берлине и Москве, о триумфальном шествии по России, а главное — обещали скорое возвращение на Родину. Заблуждались настолько, что боялись «не поспеть ко взятию Москвы»… О спешности свидетельствовало и то обстоятельство, что ранее окончания записи (2 июля) уже отправляли эшелон (1 июля) 25 на пункт сосредоточения экспедиционного корпуса.

Проводы были очень торжественны. По улицам маршировали под звуки духового оркестра. Впереди шли мы с Бибиковым, как знаменосцы 26. Сзади шли длинные шеренги записавшихся. Импозантности процессии мешало только то, что все были одеты весьма пёстро. В нашем бюро записи выдали отъезжающим только красный берет и синюю рубашку.

Публика, довольно многочисленная, на нашем пути приветствовала нас холодно. Кое-кто из родных плакал. Многим из нас это казалось почти смешным: ведь мы уезжали в приятное и непродолжительное путешествие… На вокзале в Сан-Себастьяне нас ожидали власти* (*представители властей): был произнесён ряд горячих речей, долженствующих поднять настроение как.

Затем спели национальные гимны (таковых три: королевский марш, гимн Фаланги и гимн карлистов); прокричали: «España, una, grande y libre!»; прокричали: «Franco! Franco! Franco!»; и после распределения иконок и амулетов поезд тронулся. Это было 1 июля 1941 года. В этот день я не поехал, остался, чтобы на следующий день повести другой эшелон.

2 июля мы поехали уже, так сказать, «запросто». Кроме представителей Милиции и Фаланги, на вокзале никого больше не было. Эшелон в добрых 40–50 человек возглавляли мы — два сержанта. Сан-Себастьянская милиция дала только одного офицера как добровольца.

Другие, как правоверные фалангисты, записались, но по состоянию своего здоровья не сочли возможным участвовать в Крестовом походе против большевиков. Став временным «вождём» этого маленького отряда, я, зная распущенность испанцев, сильно опасался каких-либо осложнений и инцидентов в пути.

Но ребята, как они ни смотрели легкомысленно на будущее, сильно присмирели: галдели в вагоне, но умеренно, а на станциях, которые мы проезжали, за кратковременностью остановок не успевали «накачаться». Только приблизительно на полпути до Бургоса, на станции Витория, мы имели большую остановку.



Здесь одна мать, разыскивая своего 17-летнего сына, сбежавшего тайно из дому, нашла его среди моего эшелона. Произошла душераздирающая сцена: обеими руками охватила она своего сына, пытавшегося вырваться, и, боясь, чтобы его не отняли у неё вновь, криками и рыданиями пыталась вызвать сочувствие у публики, находившейся на перроне.

«Они отнимают у меня единственного сына, чтобы везти его в далёкую холодную Россию. Он там умрёт от холода, или его убьют эти варвары. Не дам, не дам, не дам!..» Но никто уже не думал его отнимать у неё. Когда же узнали, что я — сержант эшелона — русский, враждебно настроенная публика буквально осадила вагон. Раздавались угрожающие крики.

Надо было скорее уезжать. Я попросил кондуктора поторопить поезд, и мы тронулись, оставив сына матери. Впоследствии в России я вспомнил эту мать, у которой самые заманчивые условия службы её сына не могли заглушить тяжёлых предчувствий. И этим она спасла своего сына.

В.И.Ковалевский. Испанская грусть

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив