Ироничные заметки

Вчера, после убытия моей племянницы в аэропорт, я увидел на журнальном столике новенькую книгу. Взяв ее в руки, обнаружил, что мне оставили «Крестоносцев» Генрика Сенкевича, 2014 года издания. В моей домашней библиотеке Сенкевича нет, хотя в прежние времена читать этого автора мне доводилось.

Вечером я зажег настольную лампу и раскрыл эту книгу. Одолел я страниц десять или пятнадцать, и вынужден был отложить ее в сторону. Что-то случилось со мной – я не смог читать Сенкевича. Мне не нравилось в книге все: и слог, и чрезмерная сила и героичность польских рыцарей, и надуманность диалогов и действий и еще черт знает что.

На следующий день я повторил попытку, и прочитал почти треть книги. Но для этого мне пришлось проявить определенное насилие над самим собой, убеждая этого самого себя, что Сенкевич великий польский писатель, лауреат Нобелевской премии 1905 года и так далее и тому подобное. Но когда в повествовании речь пошла о «пламенной» любви Збышека к двенадцатилетней Дануське, мое самоистязание прервалось, и я снова отложил книгу в сторону и уже окончательно.

Вот теперь сижу за письменным столом и думаю: «Старею я что ли? Не понимаю художественного замысла автора? Придираюсь ко всякой мелочи, типа того, что любовь к малолетке это уже… как-то нехорошо пахнет. Ведь автору ничего не стоило дать своей Данусе лет этак семнадцать что ли? И потом язык, ну до чего же он тяжелый. Неужели так можно было писать, что тупым топором плаху тесать?

Нет, время рождает и свой язык, даже если он по названию и остается прежним. Живой тому пример современные российские авторы, хотя бы тот же Максим Калашников. У него топор зело как острый, только уворачивайся от щепок, так славно рубит.

Одним словом, подумал я и порешил – больше древних авторов читать не буду, ни Сенкевича, ни Толстого, ни Дюма, который сын. А книги Достоевского, имеются они у меня, вообще сдам в библиотеку, а то после них окружающий мир кажется таким мерзким, что…

Впрочем, надо подумать, посмотреть телеящик – там такие веселые перлы показывают, «типа улиц раздолбанных фонарей», что можно поржать ни о чем не думая: ни о малолетней Данусе, ни о войне с миром, ни о Раскольникове с топором. Кто-то может спросить, мол, к чему я это все? А к тому, уважаемые, что вот так и живем, ни о чем не думая, в основном. А как только о чем-то задумаемся, так сразу становится как-то не по себе. Стареем, наверно, стареем.