Интересная статья о тоталитарном мышлении

Сайты неонацистов пестрят фашистской и нацистcкой символикой, а блоги находят тысячи приверженцев. О неофашистах, нетерпимости, тоталитарных режимах, воспитании толерантности и «внутреннем фашисте» мы беседуем с Андреем Юровым, почетным президентом международного Молодежного Правозащитного Движения и экспертом Молодежного Сектора Совета Европы.

– Самое страшное, что фашизм

стал нормальным элементом культуры. Это никого не шокирует. Пришла весна… «травка зеленеет, солнышко блестит, свастика на стенке весело висит». Вот это обычный пейзаж обычной весны. Если 20 лет назад свастика появлялась в каком-нибудь подъезде, это вызывало шок, ужас. Сейчас же даже у ветеранов это не вызывает уже почти никакого чувства – это просто норма, хоть и грустная. С моей точки зрения, главное достижение фашистов за последние 20 лет – они стали нормой. И большинство относится к этому безразлично. Так, как мы относимся к неожиданному холоду, к тому, что нас обрызгала машина, – это все неприятно, конечно, но это нормально.

– Причем это касается не только крупных городов, как многие считают. Когда свастика появилась пару лет назад в Алчевске, на доме рядом с корпусом Донбасского государственного технического университета, никто даже не попытался ее замазать. И я не слышала возмущенных речей. Все отнеслись к этому спокойно. И все-таки, давай проясним, что же такое фашизм. Мне кажется, что людям свойственно путать это понятие с нацизмом, ксенофобией и тоталитаризмом.

– Любой специалист по фашизму вам скажет, что фашизм – это государственный строй, который был в одной стране, Италии, с 1922 по 1943 год. Конечно, когда мы говорим о фашизме, мы имеем в виду современную фашистскую идеологию, а не государственный строй.

Мне близка градация, предложенная Даниилом Горецким, социальным философом из Харькова. Он выделяет в фашизме три составляющих.

Первая – это расизм, точнее, нетерпимость к другим прежде всего по признакам внешнего вида. Под нетерпимостью я понимаю любые радикальные  призывы к насилию или дискриминации. Например, физическое уничтожение евреев в фашистской Германии началось только в 1938 году, после Хрустальной ночи, а до этого в 1933-1934 году евреи были сильно ущемлены в правах: они не имели права голосовать, иметь домашних животных и т.д. (система так называемых «Нюрнбергских законов»).

Вторая составляющая фашизма – это тоталитарное мышление. В нем есть несколько базовых элементов. Это, например, наличие некой «великой сущности» (вождя, партии, государства, идеи, нации). Причем это нечто настолько велико, что в жертву ему можно приносить права и свободы, даже жизни. «Смело мы в бой пойдем за власть советов –  И КАК ОДИН УМРЕМ в борьбе за это» – совершенно тоталитарное мышление. Идея власти советов настолько важна, что нет лучшего блага, чем умереть всем, принести себя в жертву.  Это сложный феномен.

Другой элемент тоталитарного мышления – это естественное стремление подчинять и подчиняться. Быть абсолютным диктатором по отношению к нижестоящим и абсолютным рабом к вышестоящим. При этом не надо думать, потому что на вышестоящих вся ответственность, необходимо лишь подчиняться.

И еще одна составляющая – это желание быть в массе, даже без вождей. При этом возникает ощущение братства, единства, строя массы. Маршировать строем или взявшись за руки петь песни – ведь это так прекрасно! Ты обладаешь абсолютным счастьем единения, «нас», где все слились в безличном. И эта масса может все, она всемогуща! Это чувство ничем нельзя заменить.

Вот такие листовки буквально на днях появились на 6-м корпусе ДонГГУ в Алчевске. Руна Wolfsangel - «Волчий коготь» - (символ НСДАП, позже использовалась СС и «Гитлерюгендом») на нижнем фото доказывает очевидную связь с фашизмом

Тоталитарное мышление связано для меня прежде всего с этими тремя компонентами, хотя есть и другие важные характеристики.

Следующая, третья составляющая фашизма – милитаризм – культ агрессии и насилия. Утверждение того, что многие конфликты можно и даже иногда нужно решать вооруженным путем.

С этими факторами связан ряд гипотез. Первое – это то, что три компонента являются для нас естественными. Естественно быть ксенофобом: естественно понятие своего и чужого прайда, своей и чужой территории, которую надо защищать. И тоталитарное мышление, и нетерпимость являются естественными. Ощущение чего-то великого – очень важная вещь. Вопрос в другом. Можно ли ради этого приносить жертвы. Агрессия – первая естественная реакция защиты, это демонстрация слабости и беззащитности. Мы сначала начинаем рычать, потом лишь думать, отчего это происходит.

Если говорить о «современном антифашизме», то это не уничтожение фашистов, а всего лишь современная концепция прав человека, основанная на принципах равенства, свободы и человеческой солидарности.

– В своих лекциях по антифашизму ты нередко употребляешь понятие «внутренний фашист»…

– В каждом из нас живет маленький фашист, маленький диктатор, маленький милитарист, маленький ксенофоб. Вопрос заключается в том, готовы ли мы это признать и что мы хотим с этим делать. Мы можем не видеть фашиста в себе и видеть его в других. Может быть, и есть существа, в которых фашистов нет, – это, скорее всего, Бодхисаттвы (в буддизме люди (или иные существа), которые приняли решение стать Буддой – ред.), святые.

Но только мой внутренний фашист позволяет увидеть фашиста в другом. Поэтому я против того, чтобы «убивать своего внутреннего фашиста». Вопрос в другом – кто кого контролирует: я его или он меня, выпускаем ли мы этого «маленького фашиста» на поверхность или умеем обуздывать. Кроме того, мой внутренний фашист позволяет увидеть в некоторых фашистских высказываниях правду, в частности то, что действительно есть проблемы с тем, как ведет себя ряд меньшинств. Я должен это признать.

Когда мы боремся с фашистами, вопрос в том, видим ли мы фашиста в себе или мы пытаемся свои комплексы перетащить на другого и бороться с тем, что есть в каждом из нас.

Но при этом важно помнить, что внутри каждого из нас живет и «маленький антифашист» – сторонник равенства, свободы и солидарности. И он нуждается в нашей поддержке.

– Каковы, по-твоему, методы борьбы с фашизмом в современном обществе?

– С моей точки зрения,  количество реальных фашистов в обществе зависит от уровня его общей фашизации, от того, насколько в каждом из нас вся эта дрянь сидит. Для меня фашисты – это более восприимчивые люди, выражающие коллективное бессознательное. То есть мы все заражены фашизмом, нетерпимостью, тоталитаризмом, милитаризмом: общество, медиа… И вот эти люди – всего лишь выразители этого, не более. Как бы мы их ни «изводили», их всегда будет столько же. Понимаете? При определенной температуре воды количество быстрых молекул всегда будет одинаковым, пока вся вода не выкипит.
Поэтому для меня сейчас самый главный вопрос – как снизить эту температуру воды, то есть как снизить уровень агрессии в обществе, побороть тоталитарное мышление, подавляющее свободу, как развить критическое мышление, как снизить уровень нетерпимости. Когда у меня спрашивают, что я собираюсь делать с фашистами, то я отвечаю: «Ничего. Ими должны заниматься правоохранительные органы».

Потому что их всегда будет примерно одинаковое количество, до тех пор, пока общество находится в таком состоянии. Пока коллективное бессознательное таково, оно будет на поверхность выталкивать все новых и новых. Сколько бы мы их ни избивали, их будет ровно столько же. Да, кто-то из них не будет столь агрессивен. Возможно, они станут не «уличными», а «политическими» активистами. Но как показал опыт нацистской Германии, уход в политику боевых дружин тоже приводит к тяжелейшим последствиям. Так что, какое зло страшнее, непонятно.

– Когда заходит речь о воспитании толерантности в современном мире, то все чаще провозглашается мысль о том, что чем больше у нас знаний о культуре друг друга, тем меньше риск межнациональных конфликтов. И выше уровень терпимости друг к другу. Ты согласен с этим утверждением?

– Ты, видимо, имеешь в виду подход Декларации ЮНЕСКО и Совета Европы? О том, что знания разрушают стереотипы, способствуют открытости, улучшению отношений и т.д. Эта концепция связана с тем, что знания, как свет, освещают путь, и чем больше мы знаем, тем лучше наши отношения. Я готов поставить это под сомнение. И это для меня принципиальный момент, связанный с обучением толерантности.

Мои наблюдения постконфликтных ситуаций на разных территориях Кавказа, Балкан показывают, что самые страшные события между людьми, страшная резня происходит как раз в тех городах, тех местах, где народы всю жизнь жили вместе, там, где они не были изолированы друг от друга, а где как раз было смешанное население.

Люди мне рассказывали, что несколько поколений двух народов жили всю жизнь на одной лестничной площадке и знали культуры друг друга настолько прекрасно, что лучше и не пожелаешь, а наутро брали ножи и убивали соседей. Глубочайшее знание культур друг друга и тот факт, что еще вчера дети играли друг у друга в домах, а взрослые занимали друг у друга соль и хлеб, не помешал вспарывать животы беременным женщинам. Поэтому само утверждение, что если мы будем хорошо знать культуру соседа, то это помешает нам что-то дурное сделать, я ставлю под сомнение. Резня происходит там, где надо создать некий этнический перевес. Там, как правило, происходит самый примитивный геноцид.

Второе сомнение. Иногда более глубокое знание культур ведет не к повышению толерантности, а к ее уменьшению. Я много раз сталкивался с людьми, которые долгое время жили с представителем другой этничности, например, в общежитии. После этого они ненавидят всю эту этничность. Люто. Именно потому, что хорошо знают ее особенности. Хотя иногда – наоборот: дружат,  а потом свое позитивное отношение распространяют на весь этнос. В последнее время я столкнулся со многими этническими группами. И после глубокого изучения их традиций мое уважение к ним не выросло, а уменьшилось. Ряд традиций Северной Африки,  например, меня чрезвычайно шокировал, особенно отношение к женщинам. У меня, человека, воспитанного в европейской культуре, многие африканские традиции вызывают тяжелые переживания. Я не хочу так жить. Да, я вынужден соблюдать эти традиции, находясь в этих странах, но не могу сказать, что проникаюсь большим уважением к народам, проживающим там.

Третья вещь, связанная с толерантностью, – кто и как это проводит. Пример – в Воронеже после очередного преступления на расовой почве – убийства иностранного студента – власти решили массово «сеять» толерантность в массы. Где-то, возможно, это действительно помогло. Но я однажды по телевизору наблюдал следующую сцену: в Рамони (райцентр в Воронежской области) проходит встреча с иностранными студентами, которые сформировали агитбригаду, поют, пляшут… На сцене африканцы и арабы поют чудесные песни, а  в это время в зале сидят бритые гопники и потирают лапы: «Ну, вы у нас доползете до машины… только под конвоем…» Глаза кровью налиты. После подобных акций у этих несчастных пэтэушников, которым не дали вовремя пойти погулять и напиться, развивается не толерантность по отношению к иностранцам, а совсем наоборот.

Но не поймите меня превратно – я за то, чтобы люди узнавали культуру друг друга, я не к тому, что это плохо.

В английском языке нет различия между толерантностью и терпимостью – ‘tolerance’ означает и то, и другое. В русском языке слову «толерантность» всего 20 лет (я имею в виду в значении «терпимое отношение к другой нации»; до этого слово употреблялось в качестве научного медицинского термина). Многие гражданские активисты в слово толерантность хотят вложить смысл «за все хорошее – против всего плохого».

У меня есть гипотеза, что это ведет не только к позитивным эффектам, но и к негативным. А именно – это размывает представление о терпимости. По-моему, нашему обществу не хватает толерантности в самом первичном смысле – терпимости. Для меня настоящая толерантность – не когда я что-то полюбил или проявил к чему-то интерес. Толерантность для меня – это когда есть что-то, что мне не нравится, при этом это что-то не несет агрессии и насилия по отношению ко мне и другим людям, это никому не угрожает,  и потому я это терплю. Это могут быть политические и религиозные взгляды. Мы же привыкли к тому, что если нам что-то не нравится, то мы начинаем переубеждать. У нас даже мысли не возникает о том, что это бесполезно. Подход, что человека можно рациональными доводами переубедить в области веры (когда он верит в то, во что верили его предки) – для меня штука весьма самонадеянная.

На мой взгляд, недостаток первичной толерантности связан с фатальной инфантильностью нашего общества. Например, для маленького ребенка вообще непереносима мысль, что его может кто-то не любить. Мириться с тем, что тебя кто-то не любит, что у тебя есть враги, что есть масса людей, думающих совершенно иначе, высказывающих мнение, которое вам может не нравиться, но это не связано с пропагандой насилия и дискриминацией, может лишь взрослый человек. Толерантность основана на принятии того, что бывают другие мнения. При этом толерантность не означает отказ от своей собственной позиции. Это понимание того, что есть абсолютно иной взгляд на мир. По моему мнению, к сожалению, в нашей культуре, в отличие от некоторых западных стран (которые тоже не без греха), этого сейчас не существует. Мы все равно пытаемся найти все новые и новые аргументы, чтобы доказать что-то, мы не в состоянии смириться.

Нам не хватает именно гуманизма как сложного отношения к сложному миру, а не очередного, пусть и очень доброго фундаментализма,  который предлагает сверхпростые решения сверхсложных проблем. Нам нужно научиться жить в этом сложном мире и быть к нему терпимее, но при этом не терпеть ненависти, агрессии и насилия.

____________________________________
* Берцы – высокие армейские ботинки на шнурках.
** 88 – символ вражды – «Heil Hitler», h – восьмая буква немецкого алфавита. 88 – часто употребляется в качестве приветствия, а также при окончании письма или текста.

Беседовала Елена Рассказова (Воронеж)
Фото автора

Взято отсюда