Иноходец. Пролог к роману

топ 100 блогов arthoron27.09.2024 Если вам интересно, что я сейчас пишу художественного, то вот пролог к роману, можно почитать. Я этот пролог уже читал в DRC, а сейчас не спеша пишу сам роман, когда время позволяет.
Да, это непохоже на мою прежнюю прозу
.

Пролог

…когда пороховой дым развеялся, перед глазами вновь возник черный барон, белая скатерть, две зеленых шлюхи, сочный луг с кровавыми телами. На столике поблескивала розовая рыба и пурпурное вино. За спинами веселого барона и веселых девок, на холме, воздвиглась серая деревня, а над ней – шафранный замок. Нет, не угрюмый, продуваемый ветрами, многозубчатый страж-замок, родом из Темновековья. То был дом дворян Княжеского века, с вычурными флюгерками, округлыми башенками. Жить в таком замке – это относительный комфорт и защита от разбойников. Относительная защита…

Над разграбляемыми башнями туманилась гора. Над дальними горами искрилась лазурь Андалузского неба. Смеялось солнце, и смеялся сам барон-разбойник. Неподалеку заливалась четверка убийц с аркебузами и верховой сержант, похожий на собственного жеребца. За кадром, на почтительном от вожака-барона расстоянии, гоготала и вся остальная рейтарская братия.

Только зеленые девицы за столом улыбались сквозь ужас, одними губами.


– Четвертого, – хлопнул в ладоши молодой барон и еще раз облапал красавицу-шлюшку, а потом поцеловал взасос другую шлюшку.

– Смелее, доньи, – сказал он вполголоса. – Распутнее… Четыре года ждал этого пира…

Теперь солдаты подтащили красного, свинообразного дона в шелках со скрученными за спиною руками. Взглянув на окровавленные трупы, господин дернулся, испортил воздух… Барон-разбойник покачал головой и почему-то поскучнел.

– Зачем вы моих слуг убили?! – побелел красный и лысый.

– Знаете, зачем.

Голос убийцы был приятным, бархатным. Бархатен был его камзол, глубоки – кружева. Барон напоминал большого, черного, изящного кота, играющего с мышью. И он вновь улыбался, он сверкал от радости!

– Надеюсь, дон Игнасио, вы сдержите себя и больше не произведете непристойных звуков, за столом, в обществе доний. Вы ведь благородный человек, Игнасио? Садитесь. Пожуем, попьем, о выкупе поговорим.

– А мы-то было исповедались… – повеселел толстяк, словно разбойник, услыхавший о своем помиловании.

И мелкими шажками подошел к столу, подсел напротив черного барона и зеленых шлюшек (руки у свинопотама оставались за спиной). Теперь был виден лишь лысый затылок пленного… Шурша своими кружевами, барон улыбнулся, показав тридцать два белых зуба и один черный:

– Рыжая, обслужи-ка благородного. Пусть выпьет за свое здоровье.

Красавица взмахнула рукавом, плеснула в бокал красного и влила в пасть ограбленному дону… Вдруг одно из тел перед столом издало стон и шелохнулось.

Молодой барон поморщился и оглянулся. Подбежал на цыпочках солдат, в левой руке блеснул кинжал… Плешивый господин даже не дернулся.

– Вам все равно? – удивился барон. – И правильно, пес с ним, с лакеем! Ничего, что тридцать лет служил вам не за страх. Главное, дон Игнасио, когда своя шкура цела. Правильно?

Толстяк молчал и наливался кровью.
– Кушайте, – приказал налетчик. – Не есть за столом неприлично.

Барон был благородный человек и управлялся ловко, тремя пальцами, а дон Игнасио поглощал красные ломти, как свинья, ведь рук ему не развязали.

– Вас не смущает, дон Игнасио, что без мясного? Столько лет я спал и видел, как в тот самый день сверну павлину шею и сожру его тут, с вами за компанию. А не сбылось: Великий пост, грех… Однако к делу! Мне чрезвычайно интересно, во сколько благородный дон себя оценит? Тридцать серебряных? Сто пятьдесят?... Три тысячи?!

– Семь… тысяч! Векселями у севильских коммерсантов. Господи-и-и-н барон!

– Скучно… – пробормотал грабитель, размахнулся и хлопнул в ладоши. – Пятого!

Подвели тощего как кол тридцатилетнего верзилу в порванном дублете. За его черным затылком заблестел рейтарский пистолет.

– Вот он, ваш выкуп, дон Игнасио, – оскалился барон-разбойник на все тридцать три зуба.

Черный и тощий выкрикнул:

– Отец, отец!

– Пощады, господин барон! Мои сыновья не убивали! Они только смотрели!

– Верю. Охотно вам верю, – снова улыбнулся дьявольский барон. – Я даже представляю, как вы обсуждали план убийства, хоть я слушать вас не мог. Когда вы послали на дело троих сыновей, они распушили хвосты и отверчивались: мол, колоть исподтишка неблагородно. А вы их просветили: ничего бесчестного тут нет, всю грязную работу выполнят холуи, а благородным донам пальцем шевельнуть не надо – только приглядеть за лакеями. И если отвечать придется, то ответит за все – мужичье сиволапое! Правильно? Но вот… загвоздка, благороднейшие господа: я не коронный суд и платы вашими иудиными векселями – не возьму. Я беру плату – головами. Отдай своего сына, старый хряк, и, может быть, я пощажу тебя.

Что тут началось! Бедняга сын-жердина бормотал молитвы, а дон Игнасио все повторял: «Рейнар! Рейнар! Рейнар». Барону это надоело, он воскликнул:

– Музыку!

Среброволосый музыкант начал мучать трехструнную скрипку. Когда мелодия оборвалась, рейтар спустил крючок, и грянул выстрел, дон Рейнар с пробитой головою рухнул на траву, старик-отец – пал на колени.

– Поздравляю, дон Игнасио! – улыбнулся кружевной барон, когда пороховой дымок рассеялся. – Вы только что убили собственного сына. Я предложил вам выкуп вашей головы ценой сыновьей жизни. Вы не возразили мне. Таких как вы мне даже убивать противно. Вы кто? Вы – человек?

– Вы изверг! Вы чудовище! Вы – сатана! – завизжал человек-боров с той свободой, которая родится из отчаяния.

– Быть может, – согласился кружевной. – У меня был хороший учитель. Вы помните, как волокли меня, связанного, замордованного, голого, на глазах у блеющих крестьян, смотреть на тело человека, который был для меня как отец? Вы понимаете теперь, каково это – стоять связанным над телом сына? Другие ваши сыновья сейчас будут как я тогда – глядеть на мертвого отца. Сегодня я верну свой долг! А всю эту вонючую деревню… я сожгу ее!

– Жгите ее… Но отпустите нас… Вы связаны! Вы только что мне обещали.

– Ах, да! Я связан словом. Что ж? Придется… пощадить вас! – встал из-за стола барон и мигом очутился рядом с хряком. По тону было непонятно, издевается ли черный человек или действительно намерен сдержать слово.

Молодой вожак-камзольник оказался быстрым, как пантера, и на фоне солдатни едва ль не безоружным: только шпага и кинжал, уже вылетевший из ножен.

– Да не пугайтесь! Я не горло вам перерезать пришел, – сказал барон, играя медиоланской сталью, и, наконец, поднес кинжал к двум связанным рукам… – Но что это меня сдерживает?.. Один приятель – ах, как жаль, его уже нет с нами – называл себя «повешенным на запятой». Благородный дон обязан проявлять внимательность к словам. Может быть! Это волшебное слово «может быть». Я говорил: «отдайте сына, и я, может быть, вас пощажу». Но я не обещал вас пощадить.

Играя кружевами, бархатный убийца вновь уселся, ласково куснул за ухо шлюшку, а потом поднял бокал и, улыбаясь во все зубы (тридцать два ярко-белых и один черный, как гагат), подвел черту:

– Вы, словно Авраам, отдали сына на заклание… да только не Всевышнему. Увы, ваша жертва напрасна! Испейте чашу дотла и умрите. Ах, как же я счастлив… Музыку!!!

Снова поднял смычок беловолосый музыкант. Пока играла музыка, горячие, миндалевидные глаза барона пожирали отвратительную жертву – так, должно быть, созерцал Пракситель Афродиту Книдскую.

Выстрел! Смутьян облапал и поцеловал обеих шлюх и долго-долго допивал бокал вина.
Потом долго молчал.

– Foeda est in coitu et brevis voluptas, – прошептал молодой человек. – Нет, почему-то мне невесело… Шестого!

Шестой был крепко сложенным громилой с попорченным оспой лицом. Среднему сыну убитого дона пришлось связать не только руки, но и ноги: сын метался и рычал, что отомстит.

– Наш поединок был бы короток, – уверил барон. – Священник не успел бы дочесть «Отче наш». Но к моему глубочайшему сожалению, поединка вы не заслужили. И все же я придумал, как такое поведение отметить… мушкет дону Сильвану!

Принесли большое новомодное ружье и сошку, с которой стреляли. Из этого орудия, наверное, можно было бы и носорога уложить.

– Большому кораблю – большое плавание, – хлопнул в ладоши прекраснозубый убийца. – Хотя бы этот перед смертью вел себя как человек. Музыку!

Бах! Из пробитого навылет черепа брызнули мозги, заляпали траву, несколько капель долетело до стола с красными яствами. Взвизгнула проститутка.

– Матерь Божия! Еще чуть-чуть, и мое кружево могло забрызгать! – засмеялся виновник торжества.

– Могли б отставить еще на два шага мозговитого. Смотреть надо, из чего людей стреляете. Фу, а какая рыба была вкусная. Пиру конец… Седьмого!

Последний сын дрожал, как ветка, на которой вешался Иуда. По розовым щекам бежали слезы. Двое рейтар переглянулись, покривились, поняли без слов, что аркебуза – это слишком. Пистолета для щенка достаточно.

Дон был довольно молод: лет четырнадцать.

– Молись. Закрой глаза, если страшно, – шепнул солдат и неуверенно поднял глаза к барону-разбойнику. – Музыку?

Рейтар проверил, тлеет ли закрепленный на курке фитиль, приставил пистолет к голове дона, паренек вдруг дернулся и вскрикнул…

– Мал еще!!! – оборвал начавшуюся музыку громовой голос. – Отставить! Так нельзя. Нельзя его стрелять, пускай живет.

– Уверены, господин барон? – наклонил голову сержант. – После отца и братьев?.. Он же подрастет…

– Ну, когда подрастет, тогда и срубим.

– …и попытается вам отомстить.

– И это правильно! Я благородный человек, детей не убиваю… Все, барышни, обед окончен. Только спалю этот свинарник, и по коням.

Барон был ладен, быстр, осанист и ходил, как барс. Пока подводили коня, кружевной убийца успел размяться, проверить оружие, а потом нашептал что-то красавице на ухо – от этих слов распутная девица покраснела.

– Чего стоишь? – вскочив на коня, крикнул он хлюпающему щенку. – Ступай, я тебя отпустил.

– Барон ребенка не обидит, – улыбнулся солдат. – Барон добрый.

– И женолюбивый. Даже дурак-крестьянин это знает. Глядите, какая ко мне делегация!

Скользнув глазами по приближающейся веренице юбок, разбойник снова обернулся к шести трупам: что-то мучило его.

– Не понимаю… Я ж не знал, сколько кому было лет: я тогда видел только тело дяди. Положим, свин решил повязать кровью всех троих и потому заставил поучаствовать в убийстве даже младшего, но… сколько ему лет было тогда?.. лет десять? И после этого меня – обвиняют в жестокости?

– Так точно, господин барон! Народец в наше время оскотинился, – сказал сержант, сдирая с трупа пояс, в котором звякали монеты, и золотой нательный крест.

Бабы приблизились, почтительно прося барона не мстить поселянам. Брови завоевателя волшебно изогнулись.

– Мстить – вам? Мне это даже неприлично было бы.

Бабы почтительно просили не сжигать деревню.

– Может, еще вам ишаков с коровами вернуть? Вам сохранили жизнь, одежду, честь. Честь ваших дочерей! Это уже немало. Ваши пожитки и скотину я забрал, чтоб наградить моих бравых ребят. Что же до ваших хижин, то они сгорят по нескольким причинам. Во-первых, мне они не нравятся. Во-вторых, только что я обещал их сжечь вашему дону – благородный человек обязан держать слово. В-третьих… даже если б я сейчас над вами сжалился, то отменять приказ было бы поздно. Оглянитесь!

Женщины обернулись. Над деревней уже собирался тоненький дымок…

Дым вдруг сгустился, и экран заволокло, индиговое небо стало черно-белым, поперек башен поползли полосы.

– Коммилитанты… господин заместитель министра! – прорвался сквозь шум машин какой-то женский голос. – Это технические неполадки, мы уведомляли, что не успеваем все смонтировать!

Машинные шумы исчезли и сменились сухим треском. «Так трещат шишки на костре», подумало несколько самых старых ученых из конференц-зала. А потом краски Андалузии вновь брызнули, заполнили экран. Тени от фигового дерева стали чуть-чуть длиннее. Деревня на холме успела обратиться в огненный смерч. Исчезли воины, исчез черный барон на черном жеребце, будто бы провалились в преисподнюю.

Одна из баб билась в эпилептическом припадке. Другая молотила воздух кулаками и орала:

– Ироды! Мавры! Кровососы! Трупорезы! Содомиты! Каложоры! Упыри! Живоосвежеватели! Отцеубийцы! Овцеложцы! Детоеды! Ироды! Иуды! Будьте прокляты, навеки прокляты! Идите в ад! Вы все уйдете в ад! К триглавому на сковородку! Я бы вас живьем сварила! Я б черту душу отдала, чтоб только вас зажарить заживо!

На этой ноте звуки замерли, экран погас, однако свет включили далеко не сразу. Не было тишины в черном зале.

– Она бы их действительно сварила.

– До чего надо было довести людей…

– Какая гнусь!

– Какой скулеж… Расслабьтесь, они шесть веков назад все умерли!

– Вообще-то – нет. Они теперь во второй раз живут в синхронном с нами временном потоке.

– Гуманно ли их было возвращать?

– Чудовищная удача, что мы поймали и отсняли такой эпизод!

– Я знаменит! Я знаменит!

– Вот они, наши предки! Все они были такие, кушайте, не обляпайтесь.

– Добро пожаловать в XVI век!

– Как хорошо, что мы живем в XXIII-м!

– А по мне, наоборот…

– Это триумф науки! Дай пять!

– Уровень морали!

– Они дышать могли!

– Со времен путешествия на Марс не было такой победы!

– Первая в истории трансляция из прошлого!

– Теперь это не совсем прошлое…

– Чертов барон – такая милота, я бы в него влюбилась!

– Кровавый упырь ваш барон!

– Из-за таких баронов Андалузию опустошили варвары…

– Ты слышала? Он такой сексуа-а-льный! Вы не смогли расшифровать, что он такое нашептал на ухо той девчонке?

И вот в конференц-зале вспыхнул свет.

Оставить комментарий

Предыдущие записи блогера :
Архив записей в блогах:
Аудиокассета  Вам знаком этот предмет? Кассетки такие ...
Сегодня четверг, и по традиции в моем блоге наступает вечер творческой интеллигенции. Даже если это утро. Тоталитарные режимы угнетают свободных людей. Но даже в странах оси зла находятся честные и совестливые люди, геи и демократические ...
давайте еще 10 лет обсуждать, а то первая волна лужковых-путиных еще не ...
Оригинал взят у bobik_57 в Луганский машиностроительный завод переезжает в Чувашию Луганский машиностроительный завод получит прописку в Чувашии. Принять непростое решение о переносе производства в Россию руководству предприятия пришлось после того, как цеха были практически п ...
Автортудей принёс : Нет, вот серьезно, гложет зависть. Это ж какое надо иметь ЧСВ, какую убежденность в своей правоте, чтобы после этого не пойти в гугл, не нагуглить словарь, не убедиться и не попытаться съехать с темы, сделав вид, что так и знал, или честно признать ошибку, а ...