Иногда прямо удивляешься, как же всё в мире

Иногда прямо удивляешься, как же всё в мире гармонично устроено.
Например, когда ты стоишь перед выбором, купить ли сто грамм овсяной черепицы в сахаре или поехать домой на метро, то с лёгким сердцем можно выбрать черепицу. Потому что в таком случае потом придётся проскакать пешком шестьдесят четыре мили, а по такой дороге всю черепицу с тебя точно сдует, как будто её и не было. И апрель, как нарочно, в дивном настроении, весь такой сухой, чистый и невесомый, и ты бежишь по вечерним теням навылет через всё Замоскворечье, и, пробегая мимо Бывшего Родного Дома привычно огорчаешься, видя на воротах перед аркой кривой ухмыляющийся замок, а потом подбегаешь поближе и видишь, что кроме замка там теперь ещё висит табличка с надписью «Европа» - и золотые звёзды на синем поле, всё как полагается… И, радостно вздрогнув «неужели?!», ты на цыпочках подкрадываешься ещё ближе, и в полутьме разбираешь под надписью цифры «1163». Вздрагиваешь ещё раз, бормочешь «нафиг-нафиг», мельком убеждаешься, что замок достаточно крепкий, и бежишь прочь, стараясь не прислушиваться к звукам, которые оттуда, из-за ворот, доносятся.
На
углу Пятницкой и Большой Ордынки какой-то ходок в лаптях и с
котомкой за плечами, озирает окрестности и огорчённо разводит
руками:
- Транспортá не ходють… Паспортá не проверяють….
От ить, что ты будешь делать, а?
Чуть
подальше умеренно заскорузлый нищий дедок мягко отводит от себя
чью-то сострадательную руку с пятидесятирублёвкой и говорит с
печальной укоризной:
- Мадам, разве ж я у вас денег прошу? Я у вас одно
прошу: чтоб вы вникли в мою печаль!
Чтобы вникли в мою печаль…
Просим и просим. А никто не вникает и не вникает. Что ж за дела такие, ёлки-палки…. Помните, как Христос исцелил расслабленного? Просто сказал ему: встань и иди. И тот пошёл. Вышел из кабинета, а остальные расслабленные, которые в очереди сидят в коридоре, спрашивают: «Ну, как новый доктор?» - «Да такой же, - говорит, - как и все. Не расспросил, не выслушал…»
Перечитайте священные тексты, и увидите, что так оно и есть. Никого Он не расспрашивал и не выслушивал, а был всегда жёсток, суров и неприступен. Чего нет в Евангелиях, так это тепла. А мы, бедные, изгнанные из рая обезьяны, всё ищем и ищем этого тепла, упорно отождествляя его с любовью. Нам бы, прежде, чем исцелиться, хорошо бы сперва согреться, утешиться и рассказать кому-нибудь про свою печаль. Да не психоаналитику какому-нибудь, а нормальному, хорошему человеку. Чтобы он не лез в душу, которую мы разоблачаем перед ним с такой бесстыдной готовностью, а тихо укутал её своим мимолётным состраданием, как оранжевым одеялком, и мы бы затихли под ним, свернувшись клубочком, и снова на пару минут почувствовали себя дома, под ещё не осквернённым райским деревом, среди добрых львов и непуганых газелей…
Хорошо, однако, что хоть на улице стало тепло.
- Блин, что за месяц такой идиотский! – говорит какой-то мужик в сотовый телефон. – То холодно, то тепло… прям не знаешь, чего делать. Ненавижу, блин!
«НЕТ!- мысленно кричу я. – НЕ НАДО! ЗАМОЛЧИ!»
Но поздно. Небо уже сморщивается, вздыбливается и наливается тяжёлой мутно-белёсой обидой.
Всё.
Сейчас начнётся.
И начинается.
Ах,
мужик, мужик…. Чтоб ты, право слово, поперхнулся этим своим
блином!
И никакой этот несчастный апрель не социопат. Он, как и
все мы, несчастный, неприкаянный невротик.
И вот
думай теперь, как его согреть и утешить. И где найти оранжевое
одеялко таких размеров, чтоб ему подошло…
Эх, одним словом.