![](/media/images/top/preview/icpicslivejournalcomwatermelon83605395281280884012808840_1000.jpg)
Империя на войне
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
Не со всех концов надвинулись на республику нашу вражьи полчища!..
![Империя на войне Империя на войне](https://ic.pics.livejournal.com/watermelon83/60539528/12808840/12808840_1000.jpg)
1917 год Российская империя встретила в состоянии глухого брожения и недовольства. Вопреки распространенному мнению (по большей части благодаря талантливой, но не слишком глубокой книге Черчилля), Россия вовсе не находилась накануне победы - ни в общем, ни даже в узко военном смысле. Дневники и письма, представленные в этой подборке, хорошо отражают оцепенение, охватившее и тыл, и фронт. Нехватка продовольствия, усугубившаяся жестокими февральскими морозами и снежными заносами, стала той последней соломинкой, что сломила хребет многострадальному верблюду российского долготерпения.
Кризис охватил не только один лишь Петроград - задолго до февраля 1917 года большинство губерний испытывало жесточайшие трудности с железными дорогами, нехваткой основных продуктов питания и товаров первой необходимости, усугублявшимися постоянными военными неудачами и политической неразберихой в столице. Недовольство существующим порядком стало всеобщим уже к осени 1916 года и для того, чтобы вся эта перегруженная проблемами телега покатилась по наклонной требовался лишь небольшой толчок. Таким толчком и стали известные события в Петрограде, опять-таки вопреки всем домыслам действительно вызванные нехваткой хлеба, а особенно пресловутыми "хвостами" (известные советским людям как "очереди"), ставшими характерной приметой любого крупного российского города еще с прошлого года.
Часами стоявшие в "хвостах" женщины страдали не только от потери времени, но и от обморожений - их мужья и родственники оказались настроенными соответственно. Перефразируя нашумевшую речь Милюкова, потрясшую Россию поздней осенью 1916 года, большинство читающего населения империи видело во всем этом и глупость, и измену. Сегодня упреки к императрице в прогерманских симпатиях кажутся абсолютной чепухой, но как далеко бы эти обвинения не были от истинного состояния дел - российское общество верило им. Крестьянам же достаточно было и мобилизаций, и попыток установить фиксированные цены. Такса, спекуляция и инфляция породили противостояние деревни и города, самым печальным образом сказавшееся на событиях 1917 года.
Экономическая отсталость Российской империи, начавшей к тому же войну со своим главным торговым партнером, стала причиной социальных потрясений, подавить которые царское правительство не смогло в том числе и потому, что его военная сила оказалась подорванной поражениями на фронте.
В 1914 году отсталость российских вооруженных сил от австро-венгерских и немецких была еще не так очевидна, хотя уже и заметно сказывалась в боях с войсками Германии, но к 1917 году разница была тем более наглядной, чем ближе обозреватель был к фронту. Например, уже с середины 1915 года россияне, непосредственно состоявшие в рядах императорской армии, отмечают засилье австро-германской авиации, ставшее к 1916 году абсолютно повсеместным явлением. Превосходство вражеской артиллерии, усугублявшееся газовой компонентой войны, придавало действиям российских войск прямо-таки мученический характер.
Как показал Луцкий ("Брусиловский", хотя на самом деле "Калединский") прорыв, сражаться с австро-венгерской армией царские генералы еще могли более-менее успешно, но германской армии противопоставить им было нечего - в боях 1916 года сгорели последние кадровые резервы Николая II, его гвардия (что, в том числе, одной из причин постыдной неспособности империи разогнать уличную толпу в собственной столице). От старой же армии к этому времени не оставалось уже и видимости - в отличие от Германии, российские вооруженные силы не обладали ни крепким унтер-офицерским составом, ни тем более офицерским, а заменить их было попросту нечем. Пропасть между подготовкой немецких, австрийских и российских командиров стала еще больше. О высших чинах и говорить не приходится - тут просто некого сравнивать.
Таким образом, все "атмосферные условия" для появления "идеального шторма" были созданы: спекуляция, инфляция, мобилизация и алкоголизация (вызванная доктринерским желанием "горожан" отучить "деревню" от пьянства) двинулись на империю как библейские всадники Апокалипсиса. Противопоставить этому Николаю II было нечего - ни материально, ни интеллектуально. Жалкое поведение царя в решающие моменты февральского кризиса могло бы погубить и куда более крепкую монархию. Падение последнего из Романовых было и остается примером абсолютной неспособности и безволия: "помазанник", столько лет упорствующий в каждой мелочи, неизменно укрываясь за броней ответственности перед Господом, отдал и державу, и вверенный ему народ - говоря его же словами - едва только замаячила перспектива перейти от разговоров к делу. Ни один настоящий полковой командир не оставил бы так своих солдат, как это сделал Николай II.
Ниже Дна падать было уже некуда - только в подвал Ипатьевского дома.
Февральская революция - и это также будет отображено на страницах представленных ниже дневников и писем - встретила практически всеобщее ликование, в том числе и в армии. Можно даже говорить о прямо-таки истерической реакции, сменившейся, однако, более взвешенным подходом уже к середине марта. Двоевластие в Петрограде, с его Советом и Временным правительством, военная обстановка на фронте, где русская армия потерпела очередное разгромное поражение на Стоходе, и продолжающаяся разруха в тылу стали главными темами марта.
В апреле к ним добавились приезд Ленина (и его знаменитых "тезисов", сорвавших драпировку с нового российского Burgfrieden) и первый внутриполитический кризис, вызванный нотой нового министра иностранных дел Милюкова. Вооруженная демонстрация в столице, подавить которую Временно правительство не то чтобы не могло, а даже и не пыталось, показала всю слабость новой власти. Милюков пал, вслед за ним ушел и военный министр Гучков. Это было наглядным свидетельством умаления роли центристских сил (по тогдашней российской политической шкале уже и правых) - лидеры "кадетской" и "октябристской" партий умывали руки, уступая главную роль социалисту, "эсеру" Керенскому. Наступила эпоха "главноуговаривающего" военного и морского министра.
Популярность этого человека казалось в то время исключительной, но в действительности ни в ее появлении, ни в характеристиках не было ничего исключительного. XX век, с его пришедшими в политику массами, породил "народных вождей" - в Германии эту общественную нагрузку взял на себя фельдмаршал фон Гинденбург (удивительно неподходящий по своим личным качествам для этой роли, но вынужденный подчиниться требованиям времени), а в новой России - Керенский. Однако подобно тому, как сам новоявленный "спаситель России" оказался совершенно второстепенной (по способностям) личностью, так и популярность его не выдержала испытаний военного времени, совершенно исчезнув уже к началу осени 1917 года. Гинденбург сохранил магию своего имени даже после поражения Германии, тогда как Керенский так и не смог "монетизировать" собственную популярность в политический капитал - даже в противостоянии большевикам. Смехотворное фиглярство в Гатчине стало последним политическим актом "диктатора Республики".
Лето 1917 года прошло в России под знаком набиравших обороты аграрных и солдатских беспорядков (фактически - повсеместной анархии), следующих один за другим политических кризисов и стремительного социального одичания. К осени страна была охвачена глубочайшим кризисом, затмившем для большинства подданных российской державы даже войну: известия о поражениях на фронте, таких как провал "наступления Керенского" и последовавшего за ним Тарнопольский погрома, падения Риги или десантных операций немцев на Балтике, вызывали у измученного правовым и экономическим хаосом населения весьма слабую реакцию.
Куда больше жителей городов, где и обреталось способное вести дневники и издавать газеты население России, беспокоило приближение голода, рост влияния большевиков (или наоборот - "реакции" справа против революционной демократии), а главное - общее ощущение стремительно приближающегося краха.
Неудивительно, что предстоящее выступление большевиков, о котором не знал только ленивый, ожидалось с покорностью обреченных - формула "чем хуже, тем лучше" стала очень популярной в те дни. Пускай социалисты (т.е. Ленин и Керенский сотоварищи) перегрызут друг другу глотки: тогда придут немцы или союзники - и наведут "порядок". Измученный российский обыватель конечно и представить не мог того, что Антанта не позволит "навести порядок" немцам и не сумеет сделать этого сама. А большевики, с трудом, но все-таки сокрушившие Временное правительство, показали себя совсем другими правителями - население быстро почувствовало, что они "шутить не будут", что они - надолго. На периферии это ощущалось не так сильно, но в Петрограде и Москве - вполне отчетливо.
...
А теперь настало время перейти к первоисточникам. Как и прежде, я постарался дать самую широкую палитру мнений: военные и штатские, убеленные сединами мужи и дети, проницательные и наивные, наконец, мужчины и женщины - вот они проходят перед нами, раскрываясь страницами своих дневников и личных писем. Я стремился собрать самое характерное, наиболее передающее Zeitgeist - и, как мне скромно кажется, вышло просто замечательно.
Конечно, это только лишь задел на будущее - так сказать остов, однако уже сегодня он внушает трепет своими размерами. Впрочем, судите сами. Итак, -
- январь-февраль
- первая половина марта
- вторая половина марта
- апрель
- май
- июнь
- июль
- август
- сентябрь
- октябрь
- ноябрь
- декабрь
|
</> |