Хроника рядового врачебного преступления

k_kosen — 27.07.2010 В этом году я лишился обоих своих дедов. Первый, ветеран войны, не дожил один день до годовщины Победы, а о смерти второго расскажет мой отец, Дьячков В.Л. (1956 г.р. преподаватель Тамбовского госуниверситета им. Г.Р. Державина), с которым мы с некоторых пор блог делим.

Хроника рядового врачебного преступления
28 июля на именины всех Владимиров – 40-й день по смерти Владимира Ильича Трофимова, моего тестя, родившегося в 1936 г. и жившего в г. Бердянск Запорожской области и умершего в Донецком онкоцентре 19 июня 2010 г. Как говорят, мог бы еще пожить. А почему не пожил?..

9 мая у тестя, человека непьющего и некурящего, но с весьма изношенным жизнью и работой сердцем, с больными суставами, случилось новое недомогание - заболел желудок. Общая тревога у жены, у дочери, живущей со мной в российском Тамбове и у остальной бердянской родни. Немедленные необходимые действия в Бердянске – анализы, обследование, рекомендуемое питание (в том числе и для подъема уровня гемоглобина). Долгое тревожное ожидание результатов анализов, и в начале июня - новый всплеск тревоги, почти паники у родни.

Предварительное обследование показало, что у тестя в желудке – злокачественный полип на ножке. Наши с женой нервные, замешанные на общей канцерофобии, консультации у врачей в Тамбове и Москве, консультации других ближних родственников в Бердянске. Моя сестра (очень хороший московский врач-гинеколог), мои одноклассники-врачи успокаивают – лишь бы не было метастазов (их и не было), а подобные полипы удаляются через зонд.

Разрушенная и разложенная бердянская медицина, несмотря на санаторно-курортный статус города, не может обеспечить лечение тестя. Обсуждаем вопрос о перевозе тестя на лечение в Тамбов. Аргументы «за»: лучшее качество лечения, внимание, «свои люди» среди врачей и не только. Доводы «против»: тесть – не гражданин России, поэтому лечение якобы будет много дороже, чем дома на Украине (как выяснилось - заблуждение до обратного положения вещей) + тяжесть собственно переезда с пересадками до Тамбова.

Родной младший брат тестя, Валерий, находит, как нам всем тогда казалось, быстрый и оптимально-спасительный вариант. У него на Азовском море отдыхал профессор, заведующий отделением крупнейшего противоопухолевого центра в Донецке (таких на Украине всего два, второй – в Киеве), и этот видный врач поможет в устройстве тестя на лечение в данный онкоцентр. 9 июня Валерий отвез своего брата и моего тестя в Донецк, где его в течение недели готовили к операции - обследовали, «поднимали» гемоглобин и т.п.
14 июня через Москву в Бердянск выехала моя жена, утром 17 июня Валерий привез ее в Донецк. 18 июня в Донецк для всяческой поддержки и помощи приехала и дочь Валерия, двоюродная сестра моей жены, Анжела, фельдшер по специальности. Утром 19 июня к еще живому тестю в Донецк из Тамбова отправился и я.

Но донецкие врачи уже успели сделать все, чтобы тесть умер в этот день в 15.30.
Теперь по порядку и поименно об этих трех днях к смерти.

16 июня тестя оперировали. Об удалении полипа через зонд речь не шла. С нашей стороны врачам было полное доверие: значит, нужна именно операция, значит, предоперационное обследование показало, что сердце выдержит. Тем более, что устроен тесть «по блату», что все наши «благодарности» будут сверх того «как положено». А «положено» хирургу за операцию 9,5 тыс. гривен (около 40 тысяч рублей); сколько «положено» анестезиологу, реаниматологу, лечащему врачу и остальным в очереди – «вам скажут». К слову, Донецкий онкоцентр – учреждение государственное, финансируется украинским государством, работники его получают зарплату. Но, тем не менее, все деньги от больных – только в личные карманы врачей и других «соучастников». Никаких медикаментов бесплатно онкоцентр не предоставляет, всё – от физраствора до дорогущих противоопухолевых лекарств больные и их родственники должны покупать в аффилиированных аптеках по мародерским ценам. Сам центр – огромное дряхлеющее здание советской постройки 1970–1980-х гг. с убогим бытом и оборудованием от сортиров до палат, но с врачами на иномарках, с отдыхом в собственных полудворцах на морском берегу. Кстати, растерянных от тревоги и горя родственников больных работники центра настойчиво толкают размещаться в разрушающемся пансионате «Шахтерские зори» за 92 гривны (370 руб.) за ночь на раскладушке в коридоре, в то время как сутки в соседней к центру частной благоустроенной квартире стоят 60 гривен.

Итак, в ходе операции тестю удаляют две трети желудка. Заодно удаляют обнаруженный (когда уже влезли в живот) дивертикул сигмовидной кишки, с которым тесть без проблем прожил 73 года. В итоге со своим изношенным сердцем он провел на операционном столе под общим наркозом 6 часов, хотя удаление только двух третей желудка заняло бы не менее 3-х – весьма долгих при его сердце – часов. В ответ на вопросы родственников хирург, зав. 1-м хирургическим отделением Сергей Иванович Готовкин убеждающе говорит: « Мы делали операцию, чтобы он жил», на слезы дочери грубо – «Плакать – в Тамбов!».

В середине дня 17 июня тестя переводят из реанимации в палату. Вечером того же дня ему становится хуже. Терпун-тесть жалуется, что ему «трудно дышать». Дежурный врач Ладур Андрей Игнатьевич (знающий, но, наверное, «не в доле») в ответ на жалобы и вместо немедленного отправления тестя на ЭКГ читает получасовую лекцию о том, как всё правильно делают врачи, и советует тестю принять таблетку валидола.

Ночь на 18 июня проходит в большой тревоге. К утру 18-го тестю еще хуже. Попытки найти кого-то из врачей успехом не увенчались. Нужно ждать начала рабочего дня. Состояние больного заметно ухудшается, но к началу рабочего дня явились далеко не все. Лечащего врача – Сергея Ивановича Тюрина, например, на рабочем месте с утра и позже нет – у него уважительная причина вчера родилась дочь, «дело святое». Впрочем, накануне, 17 июня, он все-таки нашел время - заглянул в отделение, но не для того, чтобы осмотреть больного после тяжелейшей операции, а для того, чтобы в очередной раз напомнить дочери сумму за операцию (9,5 тыс. гривен). Далее поисках помощи жена обратилась к заведующему отделением. В столь ранний час он был занят своими делами, и ему было совсем не до больного, которому он вчера сделал операцию, поэтому он раздраженно сказал медсестре, чтобы кто-нибудь из терапевтов выписал ему направление на ЭКГ. Кстати, Сергей Иванович Готовкин и ранее не нашел в своем плотном графике минутки для больного, которому 16 июня сделал сложнейшую операцию, да оно и понятно - 17 июня он был тоже «очень занят» – отмечал свой день рождения и принимал поздравления от коллег.

Так вот, в полном отчаянии жена почти вцепилась в медсестру с требованием найти врача, и сжалившаяся сестричка позвонила на 5 этаж анестезиологу, обеспечившему свою часть операции. К счастью, Екатерина Андреевна оказалась единственным человеком, который стал оказывать реальную помощь.
Анализ наконец-то снятой ЭКГ предполагает инфаркт (о чем сначала было сказано жене). И тестя решено опять перевести в реанимацию. Тестю все хуже. Начинает развиваться отек легких. Его вводят в наркотический сон. Анестезиолог Екатерина Андреевна, которая дежурила в этот день на слезные вопросы дочери оптимистически в соответствии с изучавшейся врачебной этикой и деонтологией оценивает шансы тестя на жизнь в 5%. Об инфаркте врачи говорить перестали, основной диагноз – отек легких, кто-то предполагает перитонит. Передаю слово.

В 15.30 19 июня, в субботу, когда врачи уже вовсю готовились назавтра отметить День медицинского работника, Владимир Ильич Трофимов умер.

Вскрытие показало, что у тестя после операции произошел обширный инфаркт задней стенки миокарда, перечеркнувший все шансы на жизнь. В разговоре со мной и с сестрой жены у морга после вскрытия лечащий врач С.И. Тюрин поведал (к слову, он единственный из врачей, имевших дело с тестем, кто подошел к родственникам и фактически извинился, признав, что В.И. Трофимова они «прогавили»), что в желудке у тестя была крохотная «пухлинка» без метастазов, что «сердце, как тряпочка», что врачи понимают, что вляпались, и валят вину друг на друга.
На мои вопросы: 1) Зачем при таком плохом сердце и если в желудке была «пухлинка» тестя погнали на 6-тичасовую операцию? 2) Зачем вам дался этот дивертикул, увеличивший в 2 раза и без того крайне рискованную операцию? 3) Почему дежурный врач немедленно не послал тестя на обязательную ЭКГ? 4) Почему на той же запоздавшей ЭКГ вы не увидели инфаркт? 5) Почему после столь тяжкой операции тесть так скоро был переведен из реанимации в общую палату? – на все это внятных ответов не последовало.

Но ответы есть, только находятся они не в чисто медицинской сфере проблем ведения сложных, спорных случаев, а в смеси совести и специальной подготовки нынешних врачей, вернее, в смеси малого присутствия того и другого. Мне, как социальному историку с советским и постсоветским опытом, понятны причины быстрого доведения тестя до смерти Большинству наших врачей от 30 до 40 лет – с одной стороны, многие плохо учились в провинциальных медвузах в распадные 1990-е гг., с другой – доминанта мотивации их «похода во врачи» была не высокоидейная, а шкурная. Вдобавок, сама атмосфера онкоцентра – годовой поток в 10 тысяч больных, диагнозы в большинстве смертные, смерть идет конвейером, но за твои услуги больные и их родные готовы отдать и отдают всё. Такая вот синергетика.

Подобное разложение всех сфер, где обязаны быть совесть, знание и внимание к человеку, характерно для всех бывших советских славянских территорий (не говоря уже об азиатских частях бывшего СССР), но (не обижайтесь!) на Украине оно сразу приняло крайний, гротесковый вид. Не я, а мои «ближние» врачи – сестра и одноклассники – «изнутри» корпорации объясняют мне, почему тестя положили на смертельно опасную по объему и при его изношенном сердце операцию: при удалении «пухлинки» зондом не за что брать 40 тысяч рублей и остальные десятки тысяч за послеоперационное ведение теми, кто находится в цепочке получения денег. А брать-то хочется, нельзя не брать! В чем же тогда жить, что кушать и пить и ездить на чем? Сестра и друзья настойчиво советовали подать на эту «местами» бессовестную и малограмотную публику в суд, подать хотя бы жалобу. Какие жалобы! Кто же сдаст корпорацию! В заключении о смерти тестя записано в переводе на русский: «Рак желудка. Операция 16.06.2010. Интоксикация». Никакого вам инфаркта и отека легких, ничего мы вам не говорили и внутренностей никаких для экспертизы уже нет.

Кстати, общий распад украинской медицины цепляет смертью и самих врачей. 20 июня, когда я кружил у морга онкоцентра, из него при большом скоплении провожавших вынесли хоронить 40-летнего местного хирурга. По общему мнению - замечательный врач, «золотые руки», а умер от гепатита, которым заразился от оперируемого больного. Но ведь начало XXI века – не времена чеховского доктора Дымова. Ведь Дымов в условиях 1880-х гг. спасал ребенка, отсасывая дифтеритные пленки, а сейчас-то как мыслимо заражаться гепатитом от больного…

Шкурные бессердечные знаки, столь типичные для Новороссии, Украины, цвели для нас и по прибытии с телом тестя в Бердянск.
В ритуальной конторе сначала не позволили самим внести гроб с телом в холодильник. «Только наши работники и только за деньги! (Несколько метров вноса и выноса за 1500 руб. Кстати, все цены на всякие «причиндалы» для покойника кратно превышают не только российские, но и цены местного рынка). При покупке венков и прочего мы были обсчитаны на 4 тысячи рублей, при правильном пересчете – скандал, обида и злые слова трясущимся от горя родственникам покойного: «Мы тоже хотим зарабатывать! Вы нас тоже обманываете!»
На поминках в кафе нам не позволили сдвинуть столы с гневными словами: «Вы не в ресторане!» и чуть не замахнулись тряпкой… (До сих пор рассказываю студентам в Тамбове, как лет десять назад спешил из отпуска в Бердянске в Тамбов на неожиданную операцию к отцу. На пограничной проверке автобуса украинский 25-летний сержант-пограничник, не зная, как ко мне прицепиться, сказал в сердцах и с надеждой: «Ну, дайте хоть 20 гривен!»).
Теперь мы знаем, как надо было поступить с тестем, что надо было везти его в Тамбов и т.п. И теперь мы понимаем значение слов «безвозвратная потеря». А человек он был безгрешный (для людей, ведь для церкви мы все грешные), честно и тяжко работал всю жизнь на страну, на обломках которой ныне рыскают и жиреют мародеры, вроде всяких чиновников, всяких партийных деятелей, всяких пограничников и таможенников, всяких бандитов и… отдельных донецких врачей. Но, ребята, Бог не Тимошка, видит немножко!

P.S. За два с половиной дня от приезда моей жены в Донецк до смерти ее отца она успела по указаниям врачей накупить в аптеке центра на много тысяч рублей лекарств для послеоперационного лечения тестя. Ему они не пригодились. Жена передала их С.И. Тюрину с просьбой отдать их тем больным, которым эти лекарства потребуются. И жене, и мне Сергей Иванович обещал, что наша просьба будет исполнена. Но квартирная хозяйка и другие осведомленные обыватели в один голос утверждают, что эти лекарства вновь будут пущены в продажу. Ребята, скажите, что это неправда! У нас же нет других врачей, кроме вас…
P.P.S. 6 июня в пору тревоги и надежд по поводу тестя у нас в Тамбове была ежегодная встреча одноклассников. Один из них – врач с советских времен работающий в Змиеве Харьковской области – посетовал на то, что его сын, хирург, молодой выпускник Харьковского «меда», не может устроиться на работу по специальности. Требуют неподъемную взятку… Харьковчане, скажите, что это неправда!
P.P.P.S. В начале тяжких 1990-х, когда годовая зарплата медиков, инженеров, учителей не превышала порой 200 у.е., моя сестра работала в Йемене. Ее не очень квалифицированный коллега из того же Донецка, думавший также только о деньгах, по недостатку тех же знаний и той же совести угробил арабку – мать семерых детей. Арабы очень хотели наказать виновника смерти нестарой женщины. Он умолял мою сестру, пользовавшуюся большим уважением у арабов, заступиться за него… Как жизнь, доктор?


Всячески приветствую ссылки и перепост. Пусть страна знает героев.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив