Хрень.

Это был здоровенный кусок узорной лепки на фундаменте. За множество лет, посвящённых изучению антикварной фотографии, я так и не узнал её названия. Поэтому называю её просто — Хрень.
Никого не смущало как глупо выглядит этот предмет. Никчёмный кусок, отколовшийся неизвестно откуда, и принадлежащий неизвестно чему, казался нашим предкам совершенно органичным аксессуаром.

Порой она стояла в кадре просто так, "для мебели".

Но гораздо чаще она помогала определиться с главной проблемой — куда девать руки.

Также хрень определяла статус отношений запечатлённой пары. Расположившись между ними, она давала понять, что это просто дружеский снимок. Если же двое оказывались по одну сторону, значит это были родственники, или влюблённые.

Иногда она добавлялась в пару к колоннам и торшерам, просто с целью произвести богатое впечатление.

В столицах хрени были массивные, помпезные, с максимумом завитушек и деталей.

В провинции — попроще, работы местного кузнеца.

Нередко одна хрень сопровождала фотографа всю жизнь. Например, мистер Сапожников из Вятки не изменял своей любимице на протяжении двадцати лет.

А питерский мастер Шапиро, купив изящную хрень, не утруждал себя поиском разнообразия при позировании.

Как любой вид студийной бутафории, хрень не стояла на месте, и непрерывно видоизменялась. Одна из московских хреней вырастила подставку под локоть, и научилась заменять жардиньерку.

Ну, а главным достижением эволюции стала ажурная хрень с вертикальным отростком, за которую было удобно держаться обеими руками.

Неизвестно, каким мог стать предел её развития, но в воздухе вдруг запахло революцией, и на месте вальяжного офицера с охотничьими собаками вдруг обнаружился разбитной подмастерье.

Царские фотографы были раскулачены, и те кому повезло, смогли уехать за границу. Первые граждане РСФСР понятия не имели, как обращаться со студийными аксессуарами, и прикасались к хреновине с явной опаской.

Настали тёмные времена, пролетарии перлись в студии в кожанках и валенках, но последним ударом стало то, что один фотограф выпилил себе хрень из фанерки.

Стало ясно, что хреновы дни сочтены... После второй мировой выжило всего две хреновины, одна металлическая, и вторая, что просто поразительно, фанерная! Как она не сгорела в печке, уму непостижимо.

Здесь я намеревался подвести финальную черту, но буквально на днях в мои руки неожиданно попал бесценный артефакт — вертикальная хрень с сердечком и птичкой!

Понятно, что это не совсем точная копия героини нашего рассказа, но мне кажется, в качестве финального аккорда долгой истории студийного прибамбаса вполне подойдёт.
P.S. Как я ни старался, год на подписи никак не разобрать. То ли тридцатый, то ли пятидесятый. Ориентируясь на приличные туфельки и белые носочки, я думаю, скорее всего пятидесятый.
|
</> |