Храм Святой Революции
diak-kuraev — 10.07.2017 христианская молодежная общинаhttps://saintrevolution.com/
Где-то под Бристолем.
Идея верная, о которой я твержу четверть века: не надо идти к молодежи с идеями реституции и реставрации, скреп и традиций. Им надо предлагать революцию: обнови себя, дерзни на новый опыт, стань таким, каким ты еще не был...
Сколько бы веков ни стоял на этом острове этот монастырь - ты-то живешь свой первый и единственный век, и для тебя решение войти в него - тоже первое и единственное.
***
Из книги "Протестантам о православии":
Задача человека, как она опознается в Традиции, - вырасти за пределы мира. Бог призывает человека к “большему”; и, напротив, приемля грех, человек отказывается стать большим, чем он есть сейчас. “Не заблуждайтесь! Бог есть огонь, и огонь пришел, и Он бросил его на землю. И он обходит все, ища вещества, чтобы схватить его, то есть благого расположения и произволения, чтобы упасть на него и зажечь. А в тех, кого он зажег, он устремляется вверх как большое пламя и достигает до небес”, - предупреждает преп. Симеон Новый Богослов.
Один англиканский каноник как-то сказал мне: “Англия, наверное, никогда не станет христианской страной. Мы, англичане, слишком консервативные люди, чтобы принять Христа”. Знал ли он о словах аввы Алония из “Древнего патерика”: “Если бы не перевернул я всего вверх дном, не возмог бы выстроить здания души моей”. Вера - это и есть порыв души, перемешивающий “все” - “возопих всем сердцем моим к щедрому Богу”?
И открывается странная вещь: православие, самая консервативная из христианских конфессий, в своем ригоризме и исключительном почитании монашества сохранило более молодое восприятие Евангелия, нежели конфессии, более успешно ведущие “диалог с современным миром”. Не случайно одно из святоотеческих толкований слова “церковь” использует воинские параллели: “Церковь () называется так потому, что вызвала () на бой чувственные удовольствия” (св. Мефодий Олимпийский; III век).
Это бунтарское восприятие христианства передал Иван Бунин, сумевший сохранить в “Жизни Арсеньева” память о своих детских переживаниях: “Стал однажды старший брат Николай рисовать мое будущее — ну что ж, — сказал он, подшучивая, — и ты куда-нибудь поступишь, когда подрастешь, на службу, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик, — и я вдруг почувствовал, так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался...”.
Так понимаемая детскость является одной из черт того человеческого облика, который формируется и передается в православном Предании.
***
С последней фразой мне уже тяжело согласиться сегодня. Ибо она явно противоречит тоннам противоположной церковной риторики в пользу послушания и стабилизации...
|
</> |