Хотели как лучше... - 2

      Повторенье – мать, как известно, ученья, так что никак нельзя не обойтись без поиска корней и нитей, т.е. поговорим немного об истоках настоящей «малой» Ливонской войны.
      Чтобы не докапываться до мышей (зачеркнуто) до самых-самых основ (от Адама), остановимся волевым решением на конце XV в. Почему именно это время – а потому, что именно сейчас, переварив Новгород и Тверь и установив, гм, протекторат над Псковом, Иван III всерьез призадумался над тем, как ему обустроить Северо-Запад и ту систему отношений между главными акторами той игры, которая складывалась на протяжении предыдущих веков. Согласимся с тем, что Русское государство времен Ивана – не совсем одно и тоже с теми политическими субъектами, которые действовали здесь, в Прибалтике, в предыдущие столетия. Ни Ганза, ни Ливонская «конфедерация», ни даже Дания (и немного потом – Швеция), тем более Псков и Новгород, который считал себя Великий (простим мужам новгородским эту чванство, которое, как оказалось, ничем, кроме как гонора и амбиций, не было подкреплено – ни количеством дивизий, ни размерами золотого запасу) – все они, безусловно, уступал Москве и в политическом, и в иных весах. И когда русский медведь заявил о своих правах и претензиях (свое отражение они нашли в конкретных шагах – попытки пересмотра новгородско-ганзейской «старины» с последовавшим после этого из-за позиции непонятливых ганзейцев закрытием Немецкого подворья в Новгороде, постройка Ивангорода, активизация политики иными средствами в Карелии и южной Финляндии и пр.), то в этом затхлом медвежьем (каламбурчик!) углу Европы произошло этакое маленькое политическое землетрясение.
      Ливонские ландсгерры могучим задним умом вдруг осознали, что теперь им придется иметь дело не со Псковом и не с Новгородом, которые не только жили как собака с кошкой, но даже соединенными усилиями не представляли для «конфедерации» сколько-нибудь серьезной. Падение Новгорода не могло не привести ливонских ландсгерров и орденских гебитигеров в ужас – мощь Московита проявилась во всей своей красе, и с этим надо было что-то делать. Перебрав в голове все возможные варианты, «лутчие» люди Ливонии не пали духом и пришли к выводу – внезапно объявившаяся Rushe Gefahr есть отличный raison d'etre. Под нее можно сделать неплохой гешефт, выпросив грошей у Империи (ливонцы кстати вспомнили о том, что они есть часть СРИГН), а в случае необходимости – и войско. А чтобы память об «Враге на Востоке» не остывала – мы начнем соответствующую пропагандистскую кампанию (для начала среди интеллектуалов и книжников) – вот и начало той самой русофобии, кстати (да, чтобы два раза не вставать – кампанию эту поддержали в Польше и лично Сигизмунд I , который Старый, папенька нашего Жигимонтовича, с которым мы будем иметь дело в следующем сезоне нашей оперы) А чтобы медведь – этот новый турок и наследственный враг всего христианства не слишком усилился, - мы вспомним и снова пустим в ходе старый добрый режим санкций и ограничений на торговлю с этими схизматиками (введенный еще в XIII в., потом он неоднократно пересматривался и то усиливался, то ослаблялся, но никогда полностью не переставал существовать). Под санкции попадали не только поставки оружия и военных материалов всякого рода, но и товаров и материалов двойного (как их назвали сегодня) назначения). А тут еще надо добавить перестройку всей системы торговли в регионе, смена набора основных товаров и правил игры (что сильно ударяло и по новгородцам, и по ганзейцам, которые пытались всеми силами сохранить свою монополию и «старину»), чтобы представить себе, насколько тугой узелок противоречий завязывался в итоге.
      Что нас может спасти – спасти нас может кража, в смысле, радикальная перестройка всей политической системы Ливонии как «конфедерации». Условия для этого как будто сложились к началу XVI в., и был человек, который мог быть осуществить эти преобразования – В. фон Плеттенберг, орденский ландмейстер. Но если у Вилли Гогенцоллерна в Пруссии это получилось благодаря Реформации, то у Плеттенберга не вышло из-за отсутствия этой самой Реформации, а после смерти Плеттенберга фигуры такого масштаба среди ливонских ландсгерров не нашлось и преобразование не состоялось. Ливонцы решили, что на их век хватит, и предались всяким удовольствиям и излишествам нехорошим по принципу Après nous le déluge. А часы между тем тикали…
      To be continued…

      Плеттенберг, так и не сыгравший роль последнего героя...